— У обоих джинсы и черные рубашки.

— Рост?

— Оба жуть какие здоровые.

— А волосы? Афро? Бритые? Перманент? «Большой Том»?[3]

— Я не разбираюсь в прическах, — заявил Ассанти.

— Ну ладно. Что было после того, как они вышли из пекарни?

— Они чуть не сбили с ног типа, выходящего из винного магазина. Прямо под фонарем. Столкнулись с ним лицом к лицу, посмотрели на него, как бешеные, и сказали, чтоб он убирался с дороги.

Бент многозначительно взглянул на Уэйда. Вот и главный свидетель. Тип, который выходил из винного магазина. Обделался от страха, сукин сын. Не заявил.

— Что было потом?

— Они побежали в моем направлении.

— Ты хорошо их разглядел?

— Да, но...

— Тебе нечего волноваться, мы их упрячем за решетку надолго.

— Их-то — да, согласен, — рассудительно произнес Доминик. — А вот их дружков? Их тоже упрячете?

— Доминик, мы хотим, чтобы ты посмотрел кое-какие фотографии.

— Я не хочу глядеть на них.

— Почему это?

— Боюсь.

— Да ну, брось.

— Нет уж, не говорите так: брось. Вы ведь не видели этого парня, Сонни. Он же на гориллу похож.

— Что ты сказал?

— Ты назвал чье-то имя?

— Сказал, что его зовут Сонни?..

— Не хочу глядеть на фото, и все тут, — снова заявил Ассанти.

— Так ты говоришь — Сонни?

— Это его имя? Кличка? Сонни?

— Ты знаешь этих парней?

— И одного из них зовут Сонни, так?..

— Поверь нам, тебя никто пальцем не тронет.

— Сонни. А дальше? Как дальше?

Доминик долго смотрел на них. Было ясно, что он очень напуган, и они подумали, что потеряют его как свидетеля, так же как того типа из винного магазина. Ассанти помотал головой, всем своим видом показывая нежелание что-нибудь прибавить к сказанному. На самом же деле это движение выражало внутренний протест, отказ кого бы то ни было опознавать. Он что, сумасшедший, что ли? Опознать убийцу... Не-ет...

— Тот, у которого был пистолет, — тихо сказал Доминик после затянувшейся душевной борьбы с самим собой.

— Ну и что?

— Его зовут Сонни.

— Ты его знаешь?

— Нет, просто слышал, как другой парень так его назвал. Сонни. Когда они пробегали мимо. «Давай, Сонни, жми...» Что-то вроде.

— Но ты их хорошенько рассмотрел, Доминик?

— Да.

— Так ты взглянешь на эти фотографии?

Доминик снова заколебался. И опять покачал головой, говоря самому себе, что это — безумие. Но в конце концов он вздохнул и согласился:

— Ну ладно. Давайте.

— Спасибо тебе, — серьезно сказал Уэйд.

Единственный белый, которому он мог довериться, был Карелла. Ведь есть вещи, которые вы просто только сами знаете, и точка.

— Будь проклята моя шкура, — сказал Браун так, как если бы Карелла мог немедленно вникнуть в суть дела, хотя на самом деле это было, конечно, далеко не так. — И все это дерьмо, которым я вынужден пользоваться, — продолжал он.

Совершенно потрясенный Карелла повернулся и посмотрел на Брауна. Они направлялись в центр города в машине без специальных знаков. Браун сидел за рулем. У Кареллы на этот раз был с собой револьвер. Казалось, это отвратное утро никогда не кончится. Все началось с лживых обещаний, которые во множестве надавал лейтенант Нельсон из 45-го. Затем собственный лейтенант из 87-го, Бернс, затребовав их к себе в кабинет, заявил, что имел телефонный разговор с адвокатом Луисом Леебом. Тот хотел знать, почему убитая горем вдова, Маргарет Шумахер, вчера утром в своей собственной квартире подверглась истязаниям со стороны детективов, поименно — Кареллы и Брауна!

— Я думаю так: вы ее не истязали, — сразу же сказал Бернс. — Проблема в том, что этот тип грозится лично пойти к нашему высокому начальству, если не получит письменных извинений от вас обоих.

— Ну и ну, — проговорил Карелла.

— Я так чувствую, что вы не в настроении писать извинения. Пошлю-ка я его в одно место.

— Да-да, сделайте это, — сказал Браун.

— Обязательно сделайте, — поддержал Карелла.

— Кстати, как выглядит эта убитая горем дама? — спросил Бернс.

— Да как вообще все по нынешним временам, — сказал Браун. — Ничего себе.

Такое вот утро... Правда, многие разговоры были еще впереди. А ехали полицейские повидаться с Лоис Стайн, замужней дочерью Шумахера, миссис Марк Стайн. И по дороге Браун рассказывал, какая это заноза в заднице — быть чернокожим. В этом случае вы немедленно попадаете под подозрение, тем более если вы еще и здоровенный, и чернокожий. И знаете, что особенно интересно? Ни один белый ни за что и никогда не подумает, что вы — здоровенный чернокожий полицейский. Нет и нет. Он непременно подумает, что вы — здоровенный чернокожий преступник. Ну, знаете, наверное, татуировка у вас даже на заду, а мускулы, мол, накачал в тюремном гимнастическом зале.

Кроме того, Браун всерьез полагал, — а это уже не имело ничего общего с рассуждением о том, почему быть чернокожим — это заноза в заднице, — в нынешней Америке наркотики заказывали музыку. И основными мишенями для «толкачей» были дети негритянских гетто, которые справедливо или несправедливо (Браун считал, что справедливо) были уверены, что они выброшены из царства сказочной «Американской Мечты», то есть возможности добиться неслыханного благоденствия. Единственную грезу, мечту, прочно оставшуюся им в утешение, они могли лелеять в закрутке с крэком. Но наркомания — это очень дорогое удовольствие, даже если вы «крупняк», банкир где-нибудь в центре города. Но особенно дорогим это удовольствие становится на севере полуострова, в черном гетто. В этом случае на что большее можно рассчитывать, если вы негр и без образования? Только подавать гамбургеры в «Макдональдсе», четыре с полтиной в зубы за час работы. А разве этого достаточно, чтобы культивировать постоянный рафинированный кайф — и не от самокрутки, и не от трубки, а от сигареты! Для того чтобы получать кайф от крэка, вы вынуждены встать на путь преступления. Воровать. А люди, которых вы обворовываете, — главным образом белые. Потому что все «бабки» у них. И потому, когда вы видите Артура Брауна, шествующего по улице, вам не приходит в голову, что это идет защитник слабых и невинных, поклявшийся охранять закон в этом городе, штате, во всей стране. Вы думаете, что это идет здоровущий преступник, негр-наркоман. Топчет нашу замечательную страну, где образовался порочный круг: наркотики — преступность — расизм — отчаяние — наркотики и так далее, в том же духе, в том же роде... Правда, все вышесказанное опять не объясняло, почему сидит такая «заноза в заднице», если вы чернокожий.

— Ты знаешь, — вдруг спросил Браун, — что бывает, если у черного сохнет кожа?

— Нет, — сказал Карелла. — Что?

Он продолжал думать о порочном круге, столь ловко описанном Брауном.

— Помимо того, что это причиняет массу неудобств. Не знаешь?

— Да нет, не знаю.

— Мы сереем. Вот, что бывает.

— Ага, — нейтрально выразился Карелла.

— Вот почему, — продолжал Браун, — нам приходится употреблять уйму всяческих лосьонов и масел. Смазывать ими кожу. Это не только у женщин такое. Это и у мужчин тоже.

— Вот оно что, — произнес Карелла.

— Да, да. Приходится смазывать кожу жиром. Чтобы избавиться от шелухи... Ну-ка, повтори адрес, куда мы едем.

— Триста четырнадцать, Саус-Дрейден.

— Масло какао, кольдкрем, вазелин, вся эта дрянь, дерьмо. Нам приходится употреблять все это, чтобы не становиться серыми, как призраки...

— Ну, мне ты не кажешься серым, — сказал Карелла.

— Потому что я втираю всю эту дрянь в шкуру. Вот так-то. Но я предрасположен к появлению угрей на этой шкуре.

— Ага.

— Это еще когда я был подростком. Поэтому, чем больше втираю гадость в шкуру, тем больше появляется угрей. Вот тебе второй порочный круг. Я даже думаю бороду отпустить. Клянусь Господом Богом.

Но Карелла опять не понял, к чему бы это.