И по его тону, и по поведению было видно, что он крайне недоволен собой. Меня же не оставляло приподнятое, солнечное чувство. Я только улыбнулся Костиным огорчениям. Вечно с ним что-нибудь приключается.

«Наверное, сказывается наследственность, — думал я, медленно плывя вдоль берега лагуны. — Ведь он сам первым страдает от своих необдуманных поступков. Надо как-нибудь незаметно подсунуть ему запись лекций психолога Вацлава Казимежа. Конечно, и я мог бы кое-что ему посоветовать, да разве Костя примет во внимание мои рекомендации!..» В ту пору мне казалось, что я полон всевозможных добродетелей, прямо фонтанирую ими, как артезианский колодец.

От педагогических мыслей меня оторвал дельфин: озорник ткнул носом в мою пятку. Ему было не больше года, совсем маленький дельфиненок. Он вынырнул метрах в десяти и пронесся рядом со мной, обдав брызгами. В кильватер за ним промчалась целая ватага невесть откуда взявшихся таких же сорванцов, издававших пронзительный свист.

За моей спиной послышался смех. Обернувшись, я увидел мокрое улыбающееся лицо молодого человека в голубой купальной шапочке. Он сказал:

— Сейчас им влетит. Харита засадит их на «балкон» минут на десять. Представляешь, каково этим вулканическим созданиям просидеть хотя бы минуту на одном месте! Но с Харитой шутки плохи, она запретила малышам появляться среди двуногих во время их утренних довольно неуклюжих манипуляций в воде. Могут быть неприятности, и виноваты, конечно, будут не они: уж слишком мы неповоротливы в их родной стихии.

Симпатичного юношу в голубой шапочке звали Петя Самойлов. С нескрываемой гордостью он сообщил, что уже второй год работает здесь китодоем. О своей научной практике он сказал как-то вскользь, с легким презрением:

«Между делом приходится торчать в лаборатории. У меня довольно пустяковая тема: фитопланктон». Но о китах он говорил с увлечением и прямо-таки с трогательной теплотой.

Мы с Петей стояли на «балконе», вода достигала нам до пояса, под ногами пружинил пористый пластик, чтобы дельфины могли на нем отдыхать, не боясь поранить свою чрезвычайно чувствительную кожу. «Балконом» Петя назвал подводный выступ в базальтовой стенке. Он занимал около километра в длину. На всем его протяжении поблескивали спины дельфинов.

— Здесь у них и школы, и клубы, и лечебницы, и отели, — объяснил Петя. Он засмеялся: — Смотри, Харита смилостивилась.

Мимо нас пронеслась стайка небольших дельфинов. Они теперь обходили плавающих островитян на довольно почтительном расстоянии.

— Удивительные существа! — сказал Петя, глядя вслед дельфинам. — Чем больше их узнаешь, тем сильнее убеждаешься в этом. Информация, которую мы получаем об этом народе, невероятно обширна и в то же время поверхностна. Мы отыскиваем у дельфинов сходные черты, роднящие их с нами, а, видимо, надо идти по другому пути — находить в них то, чего у нас нет. Ты еще не знаком с Чаури Сингхом? Так скоро познакомишься. Они с Лагранжем ставят необыкновенно интересные опыты с головоногими моллюсками. Видимо, такой метод необходим для познания психики любых существ.

Петя говорил быстро, не особенно заботясь о логической связи. Ему хотелось выложить мне все, что ему известно о дельфинах, хотя в его информации и было не так уж много нового для меня.

— Особенно интересна молодежь, — продолжал Петя. — Она совсем недавно осознала свои силы и способности. Прежде у них не было критериев. В чем-то они выше нас, хотя менее рациональны — сказывается отсутствие рук. Они прошли более спокойный путь развития. Дело в том, что им никогда не надо было особенно заботиться о добывании пищи, поэтому оставалось время для раздумий и осмысления мира. В результате возникла своеобразная умозрительная цивилизация, без письменности и изобразительных искусств. Контакты с людьми их здорово обогатили, так же как и нас общение с ними. Мы можем наблюдать, как самые пустяковые вещи вызывают у них потрясающие изменения. — Петя развел руки в стороны: — Никто, например, не ожидал, что это примитивное приспособление сыграет такую огромную роль в жизни приматов моря. Прежде дельфины не имели ни минуты покоя. Днем охота, битвы с акулами, большие переходы. Некоторые племена, как тебе известно, занимались своеобразным «скотоводством» — пасли косяки рыб и заботились об их пропитании, перегоняя в места, богатые планктоном. Ночью, даже в хорошую, штилевую погоду, забот было не меньше, если не больше. Каждое мгновение могли напасть косатки, кальмары, морские змеи или гигантские угри. На плавниках у матерей дремали детеныши. Взрослые, те, что не стояли на страже, только на мгновение погружались в забытье. И так все время. И что самое интересное: есть еще много приматов моря, которые предпочитают прежний образ жизни и проповедуют его среди молодежи.

Петя неожиданно замолчал, посмотрел на черный диск часов с золотыми цифрами, потом, будто сверяя точность своего электронного хронометра, прищурясь, бросил взгляд на солнце и, кивнув, скрылся под водой. Он так долго не выныривал, что я уже с тревогой посматривал вокруг, думая, не произошел ли несчастный случай, как в ста метрах показалась голубая шапочка и по обе стороны от нее — два дельфина.

— Утонуть здесь трудно, пожалуй, даже невозможно, — грустно сказал Костя, он незаметно подплыл и уселся на край «балкона», — спасательная служба работает безукоризненно. Как только я нырял, за мной неизменно увязывались три или четыре дежурных. И, кажется, были разочарованы, когда я без их помощи выбирался на поверхность. Я несколько раз пытался их поблагодарить, завязать разговор или просто наладить контакты, и представь, они вели себя так же странно, как и тот, которого я похлопал по плечу. — Костя умолк. Лицо его стало сосредоточенно-торжественным. Он поднял палец перед носом. — Слышишь? Идут!

Над водой пронеслись мощные вздохи, плеск и шелест водяных струй: в лагуну входило стадо синих китов — тридцать взрослых и десятка полтора детенышей. В лагуне они двигались осторожно, словно боясь причинить вред нашему острову. Мелодично прозвучали «склянки», настоящие удары в медный колокол, записанные на магнитную нить.