– Коли болезнь мучит, до уборки ли?…

– Извини, – мне стало стыдно, – я правда не знала, что здесь домовик есть, а то бы по-другому…

– А когда обоснуются, начинается: домовик, то сделай, домовик, это подай, принеси… – грустно жаловался мужичок в никуда, – а потом так же исчезают, и ни слуху ни духу.

– Так здесь еще кто-то до меня вот так появлялся? – подскочила я.

– И не раз, – разоткровенничался вдруг домовик, – появятся, вот как ты – из ниоткуда, и живут. Сначала так же охают, причитают: мол, где мы, да что делать? А потом обживаются и делом начинают заниматься… Всякие, конечно, попадались. Некоторые – чистые кикиморы – скалятся да издеваются, а были и приветливые, скромные да ласковые… – и вдруг снова сник, – но потом и те пропадали. И никто даже не попрощался…

Он снова зашелся в лающем кашле. И тут я увидела, что у него глаза красные да жаром от него так и пышет. Господи, да он же болеет! А как лечить домовиков? Я растерялась. А он так грустно молчал…

– Домовичок, милый, ты посиди, подожди немножко! – вскочила я. – Я сейчас тут быстренько уберу, помою. А потом накормлю тебя… А продукты есть? – вдруг растерялась я.

– В подполе еда, – скрипнул домовик, – вон там, у буфета.

Я посмотрела и увидела квадратное очертание крышки в полу, которое не заметила сразу.

– Ага, только перины выбью…

– Постой, – домовик меня перехватил уже у двери, – убирайся здесь, а я с перинами уж сам…

– У тебя ведь жар… – возразила я, но потом осеклась, увидев, что он уже так не пылает.

– Нету уже… – смущенно проговорил домовик. – Потому пойду, а ты тут. Полезешь за едой, возьми свечу – на подоконнике. Да осторожнее в подполе, там ступеньки крутые…

Мне было неловко, но пришлось позвать домовика, чтоб научил пользоваться печью. Он ворчал что-то о белоручках, но, кажется, вполне добродушно, незлобиво. Разжег, показал поленницу дров, которую я сразу не заметила между печью и буфетом, объяснил, как готовить в печи, и убежал на улицу. По-моему, он немного повеселел и уже чувствовал себя лучше.

Когда он вошел в дом, таща на себе выбитые перины, и довольно сопя, комната была вычищена до блеска, а на столе дымилась вареная картошечка, посыпанная зеленью, исходили ароматом маринованные грибочки, манили хрустящие огурчики, квашеная капустка. Также, к своему великому восторгу, я нашла в подполе окорок и колбасу и тоже их нарезала.

На печи жарились блинчики, я бегала от стола к ним и обратно, выкладывая их на тарелку. Благо посуда здесь нашлась обычная, привычная для меня.

– О-го-го! – Довольно повел носом домовик и добавил одобрительно: – Хозяюшка!… И сарафанчик-то как тебе к лицу! Носи уж, твой теперь…

– Давай к столу, хозяин-батюшка, – воодушевилась я, решив спросить, откуда же тут все-таки женская одежда.

– Сейчас, матушка, – вторил мне домовик, – только перины застелю.

Он полез наверх, быстренько справился с делом и спустился. Я встретила его улыбкой, но он снова нахмурился.

– И надолго ты здесь? – спросил насупившись глядя в тарелку.

– Не знаю. – Я тоже отчего-то опустила глаза. Возникла неловкость.

– А-а… – вроде понимающе крякнул домовик, набрасываясь на еду. Я тоже осторожно взяла картофелину. – Значит, так же исчезнешь, как остальные.

– Расскажи о них, о тех, кто здесь появлялся до меня, – умоляюще попросила я.

– А фево? – с набитым ртом поинтересовался домовик. – Фево фаскафывать?

– Как они появлялись?

– Да так же, как и ты, – домовик прожевал, запив квасом, – приходили из ниоткуда. Должен признать, ни одна из них не начинала уборку сразу!

– Это были только… женщины?

– Да какие женщины? – крякнул домовик и потянулся за огурцом. – Так, девчонки… Дети в сравнении с тобой!

Я молча вынесла невольное оскорбление.

– Хотя были и постарше, одна из них-то и раздобыла где-то сарафан, – кивнул он на мой наряд, – жили недолго, каждая примерно дня по два-три, а потом уходили и не возвращались, у тебя блин горит, – без перехода заметил он.

Я вскочила и сняла сковороду с огня.

– А куда они уходили? И откуда приходили, ты спрашивал?

– Не-а. Хофя… офна-дфе со фной общались. – Он проглотил еду. – Так тех я сутки только успокаивал, нервные какие-то… После первой ночи вообще чуть живые были.

– Почему? – осторожно спросила я, наливая на сковородку следующий блин.

– Увидишь, – туманно пообещал домовик. – Хороша капусточка! Давненько не едал, самому в подпол лазить несподручно, да и потребности особой не было. А картошечка – мням!

– Что увижу? – не отставала я.

– Придут они сегодня, нюхом чую, – опечалился он, – частенько так было. А ты уж не оплошай, не впускай их.

– Да кого?! – разозлилась я. – Кто придет?

– Они, – напускал туману домовик, – уж не знаю, что за сущь такая, но не люди точно, я людей сразу распознаю. Но и не нечисть навроде меня, тех я тоже токмо так… Приходят с наступлением темноты и стараются в дом попасть. Да только впускать их никак нельзя, иначе смерть. И я ничем не смогу помочь…

– Так было уже? – побледнела я.

– Однажды. Совсем девчонка, ей бы у мамкиного подола сидеть, но надо ж так – очутилась здесь. Не смогла их сдержать, ворвались и… сотворили дело мерзкое, а опосля унесли ее с собой. Только подсказывает мне что-то, что нежилая она уж и откудова пришла, так туда больше не вернулась.

Я метнула взгляд на дверь, но никаких запоров не увидела.

– А как же уберечься, когда дверь не запирается? – От волнения я переняла его манеру говорить.

– А их простые запоры не удержат, тута совсем иное надобно… – поучал домовик. – Что – я не знаю, но ты сама поймешь, когда настанет пора. Они все понимали и защищались так, что я объяснить не могу, да только чую – магия там была. Все сияния какие-то окутывали, да знаки они перстнями своими рисовали…

– Какими перстнями?

– Ой ты, непонятливая! – ласково пожурил домовик. – Откуда ж мне знать-то про дела ваши ведьмовские, скажи? Вона у тебя на руке такой же, только с камнем красным, а у остальных-то разных цветов были. У всех были, значит, все ведьмами являлись. Верные спутники ведьм – кольца волшебные, как мне Алисонька объясняла, «енергетичаския». Алисонька – это ведьмочка одна, последняя-то… – Он снова загрустил. – Да и та ушла вот так, не сказав…

– Ведьмовские… – Я задумалась.

Снова вспомнила ночь, когда я повстречала ту странную женщину, отдавшую мне кольцо. Что она тогда сказала? «Алечка, я прошу тебя, возьми его, оно должно быть твоим. Мое время вышло, а твое – только начинается». Что она сделала тогда? Отдала мне кольцо… Свое? Передала мне свою судьбу? Но почему? Зачем?

– А тебя-то как величать? – полюбопытствовал домовик, запихивая в рот кусок окорока.

– Аля. Алина… – задумчиво ответила я, снимая с огня последний блин.

– А я всю жизнь домовиком был, да только вот Алисонька меня нарекла Дёмой, стало быть… Можешь так называть, я не буду противиться.

– Угу, – кивнула я, обдумывая услышанное.

Вот, значит, как. Если на минуту представить реальность того, о чем я подумала… Выходит… я стала ведьмой? Надев кольцо, я взяла на себя ведьмовскую долю! Но что это значит? Неужели я никогда не попаду больше домой и не увижу моего любимого… Так и останусь здесь?

Слезы защипали мне глаза, я смахнула их украдкой, но домовик заметил.

– Ну вот… Не реви, – попросил он. – И тебя тоже успокаивать? А ведь такой ты мне показалась спокойной и рассудительной…

– Я не реву… Просто… У меня муж есть… Был… А я вот тут… неужели больше не увидимся? – всхлипнула я.

– Ну иди сюда. – Дёма по-отечески притянул меня к себе, и я, упав на колени, уткнулась ему в грудь. – Куда твой муж денется? Если был, значит, есть и никуда не исчезнет, а ты, скорее всего, скоро вернешься к нему. И снова я останусь один…

– Дёмочка, но почему я очутилась здесь?

– Я не знаю, – тихо сказал домовик, – они тоже не знали. Но потом уходили куда-то и больше не возвращались.