— Именно, — насмешливо сказала она. — Видели. Что вы видели? При каких обстоятельствах? А вам не кажется, парни, что пришло время поговорить откровенно? Черт побери, повторяю, я сохраню тайну. Слово даю.

Ламберт взглянул на Геральта. Геральт утвердительно кивнул. Молодой ведьмак встал, снял с высокой полки большой квадратный хрустальный графин и небольшой флакончик. Перелил содержимое флакончика в графин, встряхнул, разлил прозрачную жидкость по стоящим на столе кубкам.

— Выпей с нами, Трисс.

— Неужто ваша тайна и впрямь настолько страшна, — съехидничала чародейка, — что на трезвую голову о ней говорить нельзя, обязательно надо сначала надраться?

— Не умничай. Глотни. Легче поймешь.

— А что это?

— «Белая Чайка».

— Что?

— Легкое снадобье, — улыбнулся Эскель, — для приятных сновидений.

— Черт возьми! Ведьмачий галлюциноген? Так вот почему у вас вечерами блестят глаза!

— «Белая Чайка» — мягкое средство. Галлюциногены содержит «Черная».

— Если в напитке есть магия, мне нельзя его брать в рот!

— Исключительно натуральные составляющие, — успокоил Геральт, но при этом мина у него была сконфуженная. Он явно опасался расспросов о составе эликсира. — К тому же разбавлены большим количеством воды. Мы б не стали предлагать что–то такое, что может навредить.

Игристая жидкость со странным вкусом обожгла холодом глотку, разлилась теплом по телу. Чародейка провела языком по деснам и нёбу. Но не смогла распознать ни одного составляющего элемента.

— Вы дали Цири выпить этой… «Чайки»? — догадалась она. — И тогда…

— Чистая случайность, — прервал ее Геральт. — В первый вечер, сразу по приезде… Она хотела пить. Бокал «Чайки» стоял на столе. Мы не успели оглянуться, как она выпила одним духом. И впала в транс.

— Набрались мы страха, — признался Весемир и вздохнул. — Ох, набрались, девочка. По горлышко.

— Она заговорила не своим голосом, — спокойно сказала Трисс, глядя ведьмакам в глаза, отражавшие огоньки свечей. — Начала говорить о том, чего знать не могла. Начала… пророчествовать. Верно? Что она говорила?

— Глупости, — сухо сказал Ламберт. — Бессмысленный бред.

— Не сомневаюсь, что вы тогда прекрасно поняли друг друга. Бред — твоя стихия, убеждаюсь всякий раз, стоит тебе раскрыть рот. Окажи любезность, не раскрывай его некоторое время. Лады?

— На этот раз, Трисс, — серьезно сказал Эскель, потирая шрам на щеке, — Ламберт прав. Глотнув «Чайки», Цири действительно заговорила так, что мы ничего не сумели понять. Тогда, в первый раз, это была полная белиберда. Только после…

Он осекся. Трисс догадливо покрутила головой.

— Только во второй раз она заговорила осмысленно. Стало быть, был и второй. Тоже после наркотика, который хлебнула по вашей неосмотрительности?

— Трисс, — поднял голову Геральт. — Сейчас не до шуток. Нас это не забавляет. Нас это тревожит и беспокоит. Да, был и второй раз. Цири довольно неудачно упала во время тренировки. Потеряла сознание. Когда пришла в себя, снова погрузилась в транс. И опять несла чепуху. И снова голос был не ее. И снова все было непонятно. Но я уже слышал подобные голоса, подобный характер речи. Так говорят несчастные, хворые, душевнобольные женщины, которых называют оракулами. Понимаешь, что я имею в виду?

— Полностью. Это во второй раз. Переходим к третьему.

Геральт вытер лоб, вдруг покрывшийся испариной.

— Цири часто просыпается среди ночи, — начал он. — С криком. Она многое пережила. Она не хочет об этом говорить, но, несомненно, видела в Цинтре и Ангрене такое, что ребенку видеть не положено. Я даже опасаюсь, что… кто–то ее… обидел. И это возвращается в снах. Обычно ее легко успокоить, она засыпает без труда… Но однажды, проснувшись, она снова впала в транс. Опять заговорила чужим, неприятным… злым голосом. Говорила четко и осмысленно. Пророчествовала, прорицала. И напророчила нам…

— Что? Что, Геральт?

— Смерть, — мягко сказал Весемир. — Смерть, дитя мое.

Трисс взглянула на Цири, пискливо упрекавшую Койона в обмане. Койон обнял ее, рассмеялся. Чародейка вдруг поняла, что никогда, никогда раньше не слышала, чтобы ведьмаки смеялись.

— Кому? — быстро спросила она, глядя на Койона.

— Ему, — сказал Весемир.

— И мне, — добавил Геральт. И улыбнулся.

— А когда проснулась…

— Ничего не помнила. А мы не расспрашивали.

— И правильно сделали. Теперь о пророчестве. Оно было конкретным, детальным?

— Нет, — глянул ей прямо в глаза Геральт. — Путаным. Не спрашивай об этом, Трисс. Нас печалит не содержание ворожбы и бреда Цири, а лишь то, что с ней творится. Мы боимся не за себя, а за…

— Осторожнее, — бросил Весемир. — Не говори об этом при ней.

Койон подошел к столу, таща девочку на закорках.

— Пожелай всем спокойной ночи. Полночь близко. Вот–вот кончится Мидинваэрн. С завтрашнего утра весна ближе с каждым днем!

— Пить хочется. — Цири слезла с закорок, потянулась к кубку Эскеля. Ведьмак ловко отодвинул кубок, схватил кувшин с водой. Трисс быстро поднялась.

— Прошу, — подала она девочке свой наполовину полный кубок, одновременно многозначительно сжав руку Геральту и глядя в глаза Весемиру. — Пей.

— Трисс, — шепнул Эскель, видя, как Цири взахлеб пьет. — Что ты делаешь? Это же…

— Помолчи, пожалуйста.

Ждать почти не пришлось. Цири вдруг напряглась, тихо крикнула, улыбнулась широкой, счастливой улыбкой. Зажмурилась, раскинула руки. Засмеялась, закружилась, затанцевала на цыпочках. Ламберт молниеносно отбросил стоявший на дороге табурет, Койон встал между танцующей девочкой и огнем камина.

Трисс вскочила, вырвала из–за декольте амулет — оправленный в серебро сапфир на тонкой цепочке. Крепко зажала его в кулаке.

— Дитя, — простонал Весемир, — что ты делаешь?

— Я знаю, что делаю, — сказала она резко. — Девочка впала в транс, а я установлю с ней психический контакт. Войду в нее. Я вам говорила, что она представляет собою что–то вроде магического посредника, передатчика, я должна знать, что она передает, как и откуда черпает ауру, как ее преобразовывает. Сегодня Мидинваэрн, удачная ночь для такого мероприятия…

— Не нравится мне это, — нахмурился Геральт. — Совсем не нравится.

— Если у одной из нас случится эпилептический припадок, — отмахнулась от него чародейка, — знаете, как поступить. Прутик в зубы, поддержать, переждать. Головы выше, ребята. Мне доводилось делать такое не раз.

Цири перестала плясать, села на пол, вытянула руки, опустила голову на колени. Трисс прижала к виску уже теплый амулет, прошептала формулу заклинания. Закрыла глаза, сосредоточилась, выслала импульс.

Море зашумело, волны с грохотом ударили в скалистый берег, высокими гейзерами взвились меж камней. Она махнула крыльями, ловя соленый ветер. Невероятно счастливая, спикировала, догнала стаю подружек, задела коготками хребты волн, снова взмыла в небо, роняя капли, стала планировать, носимая вихрем, шумящим в маховых и правильных перьях. Сила внушения, подумала она трезво. Всего лишь сила внушения. Чайка!

Трииисс! Трииисс!

Цири! Где ты?

Трииисс!

Чайки умолкли. Правда, чародейка еще чувствовала на лице мокрые брызги белых грив, но под ней уже не было моря. Вернее, было, но это было море трав, бескрайняя, уходящая за горизонт равнина. Трисс с ужасом поняла, что перед ней раскинулась степь, окружающая вершину Холма под Содденом. Но нет, это был не Холм. Это не мог быть Холм.

Небо вдруг потемнело, вокруг заклубились тени. Трисс видела длинную цепь размытых фигур, медленно спускающихся по склону. Слышала набегающие друг на друга шепотки, складывающиеся в непонятный, волнующий хор.

Цири стояла рядом, повернувшись спиной. Ветер развевал ее пепельные волосы.

Туманные, нечеткие фигуры шли и шли бесконечной, долгой чередой. Проходя мимо, они поворачивали головы. Трисс придушила крик, глядя на равнодушные, спокойные, бесстрастные лица, на невидящие, мертвые глаза. Большинство лиц она не знала, не узнавала. Но некоторые — да.