— Скоя’таэли, — согласился Хенсельт, — стали истинным тернием в заднице. Парализуют мне торговлю и транспорт, терроризируют фермеров. С этим надо кончать!

— Если нелюди хотят войны, они ее получат, — вставил Фольтест из Темерии. — Я всегда был сторонником дружбы и мирного сосуществования, но если они предпочитают пробу сил, посмотрим, кто сильнее. Я готов. В Темерии и Соддене берусь уничтожить белок за шесть месяцев. Однажды эти земли наши предки уже залили кровью эльфов. Я считаю это трагедией, но выхода не вижу, трагедия повторится. Эльфов необходимо… пацифицировать.

— Твои войска двинутся на эльфов, если ты отдашь им приказ, — кивнул Демавенд. — Но пойдут ли они на людей? На кметов, из которых ты набираешь пехоту? На цеховиков? На свободные города? Визимир, говоря о скоя’таэлях, назвал только один камушек из лавины. Да, да, господа, не таращите на меня глаза! По деревням и городкам уже начинают болтать, что на захваченных Нильфгаардом землях кметам, фермерам и ремесленникам живется легче, свободнее и богаче, что купеческие гильдии получили больше привилегий… Нильфгаардские мануфактуры заваливают нас товарами. В Бругге и Вердэне их деньги вытесняют местную валюту. Если мы будем сидеть сложа руки, то погибнем, переругавшись и запутавшись в конфликтах, увязнув в усмирении восстаний и бунтов, постепенно попадая в зависимость от экономической мощи Нильфгаарда. Мы погибнем, задохнувшись в собственном затхлом закутке, потому что, поймите, Нильфгаард перекрывает нам дорогу на Юг, а нам необходимо развиваться. К тому же экспансивно, в противном случае нашим внукам не будет здесь места!

Собравшиеся молчали. Визимир Реданский глубоко вздохнул, схватил один из стоявших на столе кубков, пил долго. Молчание затягивалось, дождь стучал в окна, ветер выл и хлопал ставнями.

— Всеми сложностями, о которых мы говорим, — сказал наконец Хенсельт, — мы обязаны Нильфгаарду. Эмиссары Эмгыра подзуживают нелюдей и призывают к беспорядкам. Это они разбрасываются золотом и сулят баронам и дюкам высокие должности в провинциях, которые создадут на месте наших королевств. Не знаю, как у вас, а в Каэдвене ни с того ни с сего расплодилось множество монахов, ворожеек и им подобных паршивых мистиков, возвещающих конец света…

— У меня то же самое, — подтвердил Фольтест. — Черт побери, сколько лет был покой! С тех пор как мой дед указал монахам их место, их ряды здорово поредели, а оставшиеся служители божьи взялись за полезные дела. Изучали книги, заботились об убогих, хворых и бездомных, обучали детишек. В политику не вмешивались. А теперь вдруг очнулись и в храмах выкрикивают бредни внимающему им сброду, а сброд слушает и наконец–то понимает, почему ему так скверно живется. Я терплю, я не такой порывистый, как мой дед, и почти не чувствителен ко всему, что подрывает мой королевский авторитет и достоинство. В конце концов, что это за достоинство и авторитет, если их может подорвать визг какого–то спятившего фанатика. Но и моему терпению приходит конец. Последнее время главной темой проповедей стал Спаситель, коий грядет с Юга. С Юга, понимаете? Из–за Яруги!

— Белое Пламя, — буркнул Демавенд. — И приидет Белый Хлад, а за ним Белый Свет. А потом мир возродится с помощью Белого Пламени и Белой Королевы… Тоже слышал. Это изложение пророчеств Ithlinne aep Aevenien, эльфовой предсказательницы. Я велел поймать одного монаха, который кричал об этом на рынке в Венгерберге, и палач долго и упорно выпытывал у него, сколько золота пророк получил от Эмгыра… Но прорицатель только плел байки о Белом Пламени и Белой Королеве… До самого своего конца.

— Осторожнее, Демавенд, — поморщился Визимир. — Не плоди мучеников, ведь именно это–то Эмгыру и нужно. Лови нильфгаардских агентов, но священнослужителей не трогай, последствия могут быть непредсказуемы. Они по–прежнему пользуются в народе влиянием и уважением. Нам достаточно головной боли с белками. Не хватает еще волнений в городах или крестьянских войн.

— К черту! — фыркнул Фольтест. — Этого не делай, этим не рискуй, того нельзя… Разве мы собрались, чтобы перечислять, чего делать не можем? Или ты, Демавенд, притащил нас в Хаггу, чтобы мы лили слезы и стенали над собственной слабостью и немощью? Начнем наконец действовать! Надо что–то делать! Надо прервать то, что творится!

— Я с самого начала именно это и предлагаю. — Визимир выпрямился. — Именно действовать.

— Как?

— Что мы можем сделать?

Снова наступило молчание. Ветер шумел, ставни хлопали по стене замка.

— Почему, — вдруг проговорила Мэва, — все вы смотрите на меня?

— Восхищаемся твоей красотой, — пробурчал Хенсельт из глубин кубка.

— И этим тоже, — поддакнул Визимир. — Мэва, все мы знаем, что ты исхитряешься отыскать выход из любого положения. У тебя женская интуиция, ты мудрая женщина…

— Перестань кадить. — Королева Лирии сплела руки на подоле, загляделась на потемневшие гобелены с охотничьими сценами. Гончие, вытянувшись в прыжках, задирали морды к бокам убегающего белого единорога. «Никогда не видела живого единорога, — подумала Мэва. — Никогда. И, пожалуй, уже никогда не увижу».

— Наше положение, — заговорила она после долгого молчания, оторвав взгляд от гобелена, — напоминает мне долгие зимние вечера в ривском замке. Тогда что–то висело в воздухе. Мой муж раздумывал, как бы ему завалить очередную фрейлину. Маршал комбинировал, как бы поскорее начать войну, чтобы побыстрее прославиться. Чародей воображал, будто он–то и есть владыка. Лакеям не хотелось услуживать, шут ходил грустный, угрюмый и до ужаса нудный, собаки выли в меланхолии, а коты спали, начихав на мышей, разгуливавших по столу в поисках чего бы поесть. Все чего–то ждали. Все украдкой поглядывали на меня. А я… Я им тогда показала. Показала всем, на что способна, так что аж стены тряслись, а окрестные медведи просыпались в берлогах. И глупые мысли мигом вылетели из голов. Неожиданно все поняли, кто тут командует.

Мужчины не произнесли ни слова. Ветер взвыл сильнее. Лениво перекликались стражники на стенах. Удары капель о стекла в свинцовых рамках перешли в сумасшедшее стаккато.

— Нильфгаард смотрит и ждет, — медленно тянула Мэва, поигрывая ожерельем. — Нильфгаард наблюдает. Что–то висит в воздухе, а во многих головах рождаются глупые мысли. Так давайте покажем всем, на что мы способны. Покажем, кто здесь настоящий король. Тряхнем стенами погруженного в зимний маразм замка!

— Уничтожить белок, — быстро сказал Хенсельт. — Начать крупную совместную военную операцию. Устроить нелюдям кровавую баню. Пусть Понтар, Гвенллех и Буйна зайдутся кровью от истоков до устьев!

— Прижать карательной экспедицией свободных эльфов в их Доль Блатанне, — добавил, собрав лоб в складки, Демавенд. — Ввести экспедиционный корпус в Махакам. Позволить наконец Эрвиллу из Вердэна взяться за дриад в Брокилоне! Да, кровавая баня! А тех, кто выживет, — в резервации!

— Науськать Крах ан Крайта на нильфгаардское побережье, — подхватил Визимир. — Поддержать его флотом Этайна из Цидариса, пусть поднимет пожар от Яруги до Эббинга! Демонстрация силы…

— Мало, — покрутил головой Фольтест. — Всего этого слишком мало. Надо… Знаю, что надо.

— Так говори же!

— Цинтра.

— Что?

— Отобрать у нильфгаардцев Цинтру. Форсируем Яругу, ударим первыми. Сейчас, когда они не ожидают. Выкинем их снова за Марнадаль.

— Как? Мы только что говорили, что Яруга для войск непреодолима…

— Для нильфгаардских. Но мы реку контролируем. У нас в руках устье, пути снабжения, наш фланг — под защитой Скеллиге, Цидариса и крепости в Вердэне. Для Нильфгаарда переброска через реку сорока–пятидесяти тысяч человек — серьезное усилие. Мы можем переправить на левый берег Яруги значительно больше. Не разевай рот, Визимир. Ты хотел сделать нечто такое, что прервет выжидание? Что–нибудь эффектное, такое, что снова сделает нас настоящими королями? Этим «чем–нибудь» станет Цинтра. Цинтра объединит нас, ибо Цинтра — это символ. Вспомните Содден! Если б не резня в городе и не мученическая смерть Калантэ, не было бы тогда такой победы. Силы были равны, никто не рассчитывал на то, что мы разобьем их наголову. Но наши войска бросились им на горло, как волки, как бешеные псы, чтобы отомстить за Львицу из Цинтры. А есть среди нас и такие, ярости которых не утолила кровь, пролитая на содденском поле. Вспомните Крах ан Крайта, Морского Вепря.