— Заткнись, — прервал старичок, — и давай выкладывай, что видал.

— Я, — похвалился парень, — ведьмакову кобылу стерег, каштанку со стрелкой белой.

— Хрен с ней, с кобылой! А как ведьмак чудишше забивал, видел?

— Эээ, — затянул парень. — Не видел… Меня назад прогнали. Все в голос орали и коней пугали, тогда…

— Я сказал, — презрительно сплюнул дедок, — ни фига ты не видел, сопляк.

— Ведьмака видел, когда он вернулся, — захорохорился паренек. — А командир, который на все смотрел, сбледнул с лица и тихо проговорил солдатам, что энто не иначе как чары магические либо эльфьи фокусы и что обнаковенный человек так быстро мечом махать не сумеет… А ведьмак взял у купцов деньги, уселся на кобылу и уехал.

— М–да, — протянул Аплегатт. — Куда поехал? По тракту к Каррерасу? Если да, то, может, догоню. Хоть гляну на него…

— Неа, — сказал паренек. — Он с развилка в сторону Дорьяна двинул. Спешил сильно.

* * *

Ведьмаку редко что–нибудь снилось, да и те редкие сны он, проснувшись, не помнил. Даже кошмары — а обычно это кошмары и были.

На сей раз тоже был кошмар, но на сей раз ведьмак запомнил по крайней мере фрагмент. Из клубка каких–то неясных, но беспокоящих фигур, странных, зловещих сцен и непонятных, но навевающих ужас слов и звуков неожиданно вылущился четкий и чистый образ Цири. Не такой, какой он помнил по Каэр Морхену. Ее пепельные, развевающиеся в галопе волосы были длиннее — такие, как тогда, при первой встрече в Брокилоне. Когда она — во сне — проносилась мимо, он хотел крикнуть, но не мог издать ни звука. Хотел броситься за ней, но ему чудилось, будто он по пояс увяз в густеющей смоле. А Цири, казалось, не видит его, уносится дальше, в ночь, скрывается между покореженными ольхами и вербами, а деревья словно живые размахивают ветвями. И тут он увидел, что ее преследуют, что вслед за нею мчится вороной конь, а на нем — всадник в черных доспехах и шлеме, украшенном крыльями хищной птицы.

Геральт не мог ни пошевелиться, ни крикнуть. Мог только смотреть, как крылатый рыцарь догоняет Цири, хватает за волосы, стаскивает с седла и мчится дальше, волоча ее за собой. Он мог только смотреть, как лицо Цири синеет от боли, а изо рта ее вырывается беззвучный крик. Проснуться! — приказал он себе, не в силах выносить кошмар. — Проснуться! Проснуться немедленно!

Он проснулся.

Долго лежал неподвижно, заново переживая сон. Вытянул из–под подушки мешочек, быстро пересчитал десятикроновки. Сто пятьдесят за вчерашнего мантихора. Пятьдесят за мгляка, которого убил по просьбе войта из деревушки под Каррерасом. И пятьдесят за оборотня, которого ему указали поселенцы из Бурдорфа.

Пятьдесят за оборотня — работа была легкой. Оборотень не защищался. Загнанный в пещеру, из которой не было выхода, он упал на колени и молча ожидал удара мечом. Ведьмаку было его жаль.

Но ему нужны были деньги.

Не прошло и часа, как он уже ехал по улицам города Дорьяна в поисках знакомого переулка и знакомой вывески.

* * *

Вывеска гласила: «Кодрингер и Фэнн. Консультации и юридические услуги». Однако Геральт прекрасно знал, что занятия Кодрингера и Фэнна имели в принципе очень мало общего с законом, у самих же партнеров была масса причин избегать любого контакта как с законом, так и с его представителями. Не менее серьезно ведьмак сомневался и в том, что кто–либо из клиентов, посещавших контору, вообще знал, что означает слово «консультации».

На нижний этаж с улицы входа не было — были только солидно запертые ворота, вероятно, ведущие в сарай с телегами или в конюшню. Чтобы добраться до дверей, требовалось обойти дом сзади, войти на грязный, полный кур и уток двор, оттуда подняться по лесенке, а затем пройти по узкой галерейке к темному коридору. Только тогда посетитель оказывался перед крепкими, окованными железом дверями красного дерева, украшенными большой латунной колотушкой в форме львиной головы.

Геральт постучал и сразу же отступил. Он знал, что вмонтированный в двери механизм может выстрелить через скрытые в оковке отверстия двадцатидюймовыми железными стрелами. Теоретически стрелы вылетали из дверей только в том случае, когда кто–либо пытался алхимичить с замком или же когда Кодрингер либо Фэнн нажимали на спусковое устройство, но Геральт уже не раз убеждался, что безотказных механизмов не существует и порой они действуют даже тогда, когда действовать, казалось бы, не должны. И наоборот.

Видимо, в дверях было какое–то — скорее всего чародейское — приспособление, опознающее гостей. После того как посетитель ударял колотушкой, никто изнутри никогда ни о чем не спрашивал и не требовал, чтобы ему отвечали. Двери отворялись, и в них появлялся Кодрингер, и никогда — Фэнн.

— Привет, — сказал Кодрингер. — Входи. Незачем так прижиматься к стенке: я размонтировал защиту. Несколько дней назад с ней что–то приключилось, она ни с того ни с сего заработала и продырявила старьевщика. Входи смело. У тебя дело ко мне?

— Нет. — Ведьмак вошел в просторные мрачные сени, в которых, как всегда, слегка отдавало кошкой. — Не к тебе. К Фэнну.

Кодрингер расхохотался, утверждая ведьмака в подозрении, что Фэнн — фигура стопроцентно мифическая, служившая лишь тому, чтобы вводить в заблуждение судебных приставов, прево, сборщиков налогов и прочих ненавистных Кодрингеру личностей.

Они вошли в контору, в которой было посветлее: комната располагалась на втором этаже, и в солидно зарешеченные окна большую часть дня светило солнце. Геральт занял стул, предназначенный для клиентов. Напротив за дубовым столом раскинулся в мягком кресле Кодрингер, велевший именовать себя «юристом», человек, для которого не существовало ничего невозможного. Если у кого–то возникали затруднения, заботы, проблемы — он шел к Кодрингеру. И тут же получал на руки доказательства непорядочности и злоупотреблений компаньонов или банковский кредит без обеспечения и гарантий. Единственный в длинном списке кредиторов взыскивал наличность с фирмы, объявившей себя банкротом. Получал наследство, несмотря на то, что богатый дядюшка грозился не оставить ему ни медяка. Выигрывал процесс о наследстве, потому что даже самые близкие родственники неожиданно снимали претензии. Сын клиента выходил из тюрьмы либо освобожденный от обвинений на основании неопровержимых доказательств, либо ввиду отсутствия таковых, ибо, если даже доказательства в свое время и существовали, они таинственным образом исчезали, а свидетели наперебой отказывались от прежних показаний. Охотник за приданым, пытающийся заарканить дочку, неожиданно обращал свои интересы на другую. Любовник жены или соблазнитель дочери в результате несчастного случая получал переломы трех конечностей, в том числе по меньшей мере одной верхней. Заклятый враг или иной столь же неудобный тип переставал вредить — как правило, он пропадал без следа. Да, если у кого–то были проблемы, он ехал в Дорьян, быстренько бежал в фирму «Кодрингер и Фэнн» и стучался в двери красного дерева. В дверях возникал «юрист» Кодрингер, невысокий, щуплый, седовласый, с нездоровой кожей, какая бывает у человека, редко выходящего на свежий воздух. Кодрингер приглашал в контору, усаживался в кресло, брал на колени большущего черно–белого кота и поглаживал его. Оба — Кодрингер и котяра — осматривали клиента неприятным, вызывающим беспокойство взглядом желто–зеленых глаз.

— Я получил твое письмо. — Кодрингер и кот бросили на ведьмака желто–зеленые взгляды. — Посетил меня также и Лютик. Он проезжал через Дорьян несколько недель назад. Рассказал кое–что о твоих заботах и горестях. Но очень мало. Слишком мало.

— Правда? Ты меня удивляешь. Это первый известный мне случай, когда Лютик не сказал слишком много.

— Лютик, — Кодрингер не улыбнулся, — мало сказал, потому что и знал мало. А сказал меньше, чем знал, потому что попросту кое о чем ты ему говорить запретил. Откуда такое недоверие? Причем к коллеге?

Геральт едва заметно вздохнул. Кодрингер собирался сделать вид, будто не заметил, но не смог, потому что заметил кот. Широко раскрыв глаза, кот обнажил белые клыки и почти беззвучно зашипел.