— А что тут удивительного? Заговорила его, да так и держит. Ты сама, что ли, так не делала?

— Но это же ведьмак. Они не поддаются заговорам. Во всяком случае, не на такой срок.

— Значит, любовь, — вздохнула рыжеволосая. — А любовь слепа.

— Он слеп, — поморщилась Сабрина. — Поверишь, Марти, она осмелилась представить ему меня как свою школьную подружку. Bloede pest, она старше меня на… Ну не в этом дело. Говорю тебе, она ревнует своего ведьмака — слов не хватает. Малышка Меригольд только улыбнулась ему, а эта яга тут же отругала ее, не выбирая выражений, и прогнала. А сейчас… Ты только глянь. Стоит себе, разговаривает с Францеской, а сама с ведьмака глаз не сводит.

— Боится, — хихикнула рыжая, — что мы уведем его хотя бы на сегодняшнюю ночь. Что ты на это скажешь, Сабрина? Попробуем? Парень привлекательный, не то что наши дохляки с их комплексами и претензиями…

— Говори тише, Марти, — прошипела Сабрина. — Не гляди на него и не лыбься. Йеннифэр за нами наблюдает. И держи стиль. Хочешь его соблазнить? Это дурно попахивает.

— Хм, ты права, — подумав, согласилась Марти. — А если, например, он подойдет и предложит сам?

— Ну тогда, — Сабрина Глевиссиг глянула на ведьмака хищным черным глазом, — я б дала ему не раздумывая, хоть на голом камне.

— А я, — хохотнула Марти, — даже на еже.

Ведьмак, вперившись в скатерть, прикрылся креветкой и листиком салата, невероятно радуясь тому, что мутация кровеносных сосудов не позволяет ему покраснеть.

— Ведьмак Геральт?

Он проглотил креветку, повернулся. Чародей со знакомыми чертами лица улыбнулся, коснувшись вышитых лацканов фиолетового дублета.

— Доррегарай из Воле. Мы ведь знакомы. Встречались…

— Помню. Простите, не узнал сразу. Рад…

Чародей улыбнулся чуть значительнее, приняв два фужера с подставленного пажом подноса.

— Наблюдаю за тобой довольно долго, — сказал он, вручая один из фужеров Геральту. — Всем, кому Йеннифэр тебя представляет, ты сообщаешь, что рад. Лицемерие или некритичность?

— Вежливость.

— С ними–то? — Доррегарай широким жестом обвел пиршествующих. — Поверь мне, не стоит стараться. Эта спесивая, завистливая и лживая банда твоей вежливости не оценит, совсем наоборот — примет за издевку. С ними, ведьмак, надо обходиться по их собственным меркам — грубо, нагло, невежливо, вот тогда ты им, может быть, и понравишься. Выпьешь со мной вина?

— Разбавленного, которое здесь предлагают? — мило улыбнулся Геральт. — С величайшим… отвращением. Но ежели тебе нравится… Заставлю себя.

Сабрина и Марти, наставив ушки из–за своего стола, громко фыркнули. Доррегарай окинул обеих полным презрения взглядом, щелкнул пальцем по фужеру ведьмака, улыбнувшись, но на этот раз искренне.

— Один–ноль в твою пользу. Ты быстро осваиваешься. Черт возьми, где ты научился так шевелить мозгами? На большаках, по которым все еще выслеживаешь вымирающих существ? Твое здоровье. Ты не поверишь, но ты — один из немногих в этой зале, кому я хотел бы предложить такой тост.

— Правда? — Геральт отхлебнул вина, облизнулся, одобряя вкус. — Несмотря на то, что я тружусь на ниве истребления вымирающих существ?

— Не лови меня на слове. — Чародей дружески хлопнул его по плечу. — Банкет только начался. Вероятно, тебя еще зацепят несколько персон, так что экономнее разбрасывайся ядовитыми замечаниями. Что же до твоей профессии… В тебе, Геральт, по крайней мере достаточно достоинства, чтобы не обвешиваться трофеями. А глянь вокруг. Ну смелее, брось условности, они любят, когда на них глазеют.

Ведьмак послушно уставился на бюст Сабрины Глевиссиг.

— Взгляни. — Доррегарай, схватив его за рукав, указал пальцем на проходящую мимо, окутанную развевающимся гипюром чародейку. — Туфельки из кожи рогатой агамы. Заметил?

Ведьмак кивнул. Неискренне, потому что видел исключительно то, что, по идее, должна была скрывать прозрачная гипюровая блузочка.

— Или вот, изволь, каменная кобра. — Чародей безошибочно распознал очередные прохаживающиеся по зале туфельки. Мода, которая укоротила платья на пятерню выше щиколоток, облегчала ему задачу. — А там… Белый легван. Саламандра. Выверна. Очковый кайман. Василиск. Все это гады, которым угрожает вымирание. Холера, неужели нельзя носить обувь из телячьей либо свиной кожи?

— Ты, как всегда, о кожах, Доррегарай? — вопросила Филиппа Эйльхарт, останавливаясь рядом. — О скорняжничестве и сапожничестве? До чего ж тривиальная и невкусная тема.

— На вкус и цвет… — презрительно скривился чародей. — У тебя чудесные аппликации на платье, Филиппа. Если не ошибаюсь, бриллиантовый горностай? Вкус — на высоте. Ты, я думаю, знаешь, что этот вид, учитывая его изумительный мех, полностью истребили двадцать лет назад?

— Тридцать, — поправила Филиппа, кладя в рот последнюю креветку из тех, которые Геральт так и не успел съесть. — Знаю, знаю, этот вид незамедлительно воскрес бы, прикажи я модистке оторочить платье очесами льняной пакли. Я подумывала об этом. Но пакля не подходила по цвету.

— Перейдем к столу на той стороне, — предложил ведьмак. — Я видел там большую тарелку черной икры. А поскольку лопатоносные осетры уже тоже почти истреблены, надо поспешить.

— Икра в твоем обществе? Всю жизнь мечтала. — Филиппа взмахнула ресницами, сунула ему руку под локоть, возбуждающе пахнула корицей и нардом. — Пошли немедленно. Поддержишь нашу компанию, Доррегарай? Нет? Ну тогда привет, веселись на здоровье.

Чародей фыркнул и отвернулся. Сабрина Глевиссиг и ее рыжая подруга проводили уходящих взглядами более ядовитыми, чем у вымирающих каменных кобр.

— Доррегарай, — буркнула Филиппа, бесцеремонно прижимаясь к Геральту, — шпионит в пользу короля Этайна из Цидариса. Будь внимателен. Все его змеи и кожи — не более чем вступление, которым он предваряет расспросы. А Сабрина Глевиссиг усиленно прислушивается…

— …потому что шпионит для Хенсельта из Каэдвена, — докончил Геральт. — Знаю. Ты говорила. А та рыжая, ее подружка…

— Не рыжая, а крашеная. У тебя что, глаз нет? Это Марти Содергрен.

— А она для кого шпионит?

— Марти? — Филиппа рассмеялась, сверкнув зубами из–за ярких карминовых губ. — Ни для кого, Марти политикой не интересуется.

— Волнительно, как вы любите говаривать. Я думал, тут все шпионят.

— Во–первых, не волнительно, а волнующе, а во–вторых, многие, но не все, — прищурилась чародейка. — Во всяком случае, не Марти Содергрен. Марти — целительница. И нимфоманка. Ах, гром меня порази, глянь. Выжрали всю икру! До последней икринки! Вылизали патеру! И что же теперь делать?

— Теперь, — невинно улыбнулся Геральт, — ты станешь мне рассказывать, что тут висит в воздухе. Скажешь, что я должен забыть о нейтралитете и сделать выбор. Предложишь пари. О том, что в этом пари может стать моей наградой, я даже мечтать не смею. Но зато знаю, что должен буду сделать, ежели проиграю.

Филиппа долго молчала, не опуская глаз, потом тихо сказала:

— Можно было догадаться. Дийкстра не удержался. Сделал тебе предложение. А ведь я его предупредила, что ты презираешь шпионов.

— Я презираю не шпионов. Презираю шпионство. И презираю презрение. Не предлагай мне никаких пари, Филиппа. Да, я тоже чувствую, что здесь что–то висит в воздухе. Ну и пусть себе висит на здоровье. Меня это не касается, и мне это безразлично.

— Когда–то ты мне это уже сказал. В Оксенфурте.

— Рад, что не забыла. Обстоятельства, надеюсь, тоже помнишь?

— В мельчайших подробностях. Я тогда не сказала тебе, кому служит Риенс, или как там его. Позволила ему бежать. Эх и зол же ты был на меня…

— Мягко говоря.

— Пришло время реабилитироваться. Завтра я отдам тебе Риенса. Не перебивай, не корчи рожи. Это вовсе не пари в стиле Дийкстры. Это обещание, а обещания я выполняю. Нет, пожалуйста, никаких вопросов. Подожди до завтра. А сейчас сосредоточимся на икре и банальных сплетнях.

— Нет икры.

— Минуточку.

Она быстро оглянулась, пошевелила рукой и пробормотала заклинание. Серебряный сосуд в форме изогнувшейся в прыжке рыбы тут же наполнился икрой уже совсем было вымершего лопатоносного осетра. Ведьмак усмехнулся.