— Gar’ean, taedh, — серебристо предостерегла она. — Va caelm.

— Спасибо. Тут ужасно темно… Геральт? Где ты?

— Здесь. Не отставай.

Лютик пошел быстрее, снова споткнулся и чуть не налетел на ведьмака, остановившегося перед ним. Дриады бесшумно миновали их.

— Ну и мрак… Далеко еще?

— Нет. Сейчас будем в лагере. Кто, кроме Трисс, знает, что я прячусь здесь? Ты кому–нибудь проболтался?

— Пришлось сказать королю Вензлаву. Необходим был пропуск через Бругге. Такие времена, что и не говори… Кроме того, нужно было согласие на вход в Брокилон. Но ведь Вензлав тебя любит и знает. Представь себе, он назначил меня послом. Я уверен, что он сохранит тайну, я его просил. Не злись, Геральт…

Ведьмак подошел ближе. Лютик не видел выражения его лица, видел только белые волосы и заметную даже в темноте многодневную белую щетину.

— Я не злюсь. — Геральт положил руку барду на плечо, и тому показалось, что холодный до того голос ведьмака немного изменился. — Я рад, что ты приехал. Курицын сын.

— Холодно тут, — вздрогнул Лютик, потрескивая ветками, на которых они сидели. — Может, костер разжечь?

— И не думай, — буркнул ведьмак. — Забыл, где находишься?

— Они до такой степени… — Трубадур пугливо осмотрелся. — Никакого огня, да?

— Деревья ненавидят огонь. Они тоже.

— Черт подери, так и сидеть в холоде? И в темноте? Руку вытянешь — собственных пальцев не видно…

— А ты не вытягивай.

Лютик вздохнул, ссутулился, потер локти. Было слышно, как сидящий рядом ведьмак переламывает пальцами тоненькие прутики.

В темноте неожиданно мигнул зеленый огонек. Вначале слабый и нечеткий, он быстро сделался ярче. Затем загорелись новые, сразу во многих местах, они двигались и танцевали, будто светлячки или болотные огни. Лес вдруг ожил мерцанием теней. Лютик стал различать силуэты окружающих их дриад. Одна приблизилась, поставила рядом с ними что–то похожее на подожженный клубок растений. Поэт осторожно протянул руку, поднес ладонь. Зеленый жар был совершенно холодным.

— Что это, Геральт?

— Гнилушка и разновидность мха, который растет только здесь, в Брокилоне. Они одни знают, как надо все это сплести, чтобы светило. Спасибо, Фаувэ.

Дриада не ответила, но и не ушла. Присела рядом. Ее лоб перехватывал венок, длинные волосы спадали на плечи. В слабом свете волосы казались зелеными, а может, и верно были такими. Лютик знал, что волосы у дриад порой бывают удивительного цвета.

— Taedh, — сказала она мелодично, подняв на трубадура глаза, горевшие на миниатюрном личике, пересеченном двумя параллельными, косо расположенными полосками маскировочной раскраски. — Ess’ve vort sh’aente aen Ettariel? Sh’aente a’vean vort?

— Нет… Может, потом, — мягко ответил он, старательно подбирая слова Старшей Речи. Дриада вздохнула, наклонилась, нежно погладила гриф лежащей рядом лютни, пружинисто встала. Лютик смотрел, как она уходит в лес, к другим, тени которых тихо покачивались в неярком свете зеленых фонариков.

— Как думаешь, я ее не обидел, а? — спросил он тихо. — Они разговаривают на своем диалекте, я не знаю вежливых форм…

— Проверь, не торчит ли у тебя нож в животе. — В голосе ведьмака не было ни издевки, ни улыбки. — Дриады реагируют на обиду тем, что всаживают нож в живот. Не бойся, Лютик. Похоже, они готовы простить тебе много больше, чем языковые ошибки. Концерт, который ты дал на опушке, явно пришелся им по вкусу. Теперь ты для них ard taedh, великий бард. Они ожидают продолжения «Цветка Эттариэли». Ты знаешь продолжение? Ведь баллада–то не твоя.

— Перевод мой. Я немного обогатил эльфью мелодию, не заметил?

— Нет.

— Так я и думал. К счастью, дриады лучше разбираются в искусстве. Где–то я вычитал, что они невероятно музыкальны. Вот я и разработал свой хитрый план, за который, кстати, ты меня все еще не похвалил.

— Хвалю, — сказал ведьмак, немного помолчав. — Действительно, ловко было задумано. Да и счастье тебе тоже подвалило. Как всегда. Их луки бьют точно в цель за двести шагов. Обычно дриады не ждут, пока кто–нибудь перейдет на их берег и начнет петь. Они очень восприимчивы к неприятным запахам. А после того как течение Ленточки унесет труп, у них в лесу не воняет.

— Ну–ну, — сглотнув, откашлялся поэт. — Главное — у меня получилось, и я нашел тебя. Геральт, как ты тут…

— Бритва есть?

— Бритва? Ну конечно.

— Утром одолжишь? Эта борода у меня уже в печенках сидит.

— А у дриад не было… Хм… Ну конечно, верно, им бритвы ни к чему. Конечно, одолжу. Слушай, Геральт?

— А?

— У меня с собой нет ничего съестного. Как ты думаешь, ard taedh, великий бард, может в гостях у дриад рассчитывать на ужин?

— Они не ужинают. Никогда. А стражницы на границе Брокилона и не завтракают. Придется тебе поститься до обеда. Я уже привык.

— Но когда мы доберемся до их столицы, до их знаменитой, укрытой в чащобе Дуэн Канэлли…

— Мы туда не доберемся, Лютик.

— То есть? Я думал… Но ты же… Ведь они предоставили тебе убежище. Ведь они… тебя… уважают.

— Точно сказано.

Молчали долго.

— Война, — сказал наконец поэт. — Война, ненависть и презрение. Всюду. Во всех сердцах.

— Поэтизируешь.

— Да так оно и есть.

— Точно. Ну говори, с чем прибыл. Рассказывай, что творилось в мире, пока меня здесь штопали.

— Сначала, — наконец сказал поэт, — расскажи–ка, что в действительности произошло в Гарштанге.

— А Трисс не рассказывала?

— Рассказывала. Но мне хотелось бы услышать твою версию.

— Если ты знаешь версию Трисс, значит, знаешь более подробную и наверняка более точную. Расскажи, что случилось потом, когда я уже был в Брокилоне.

— Геральт, — шепнул Лютик, — честное слово, я не знаю, что сталось с Йеннифэр и Цири… Никто не знает. Трисс тоже…

Ведьмак резко пошевелился, хрустнули ветки.

— Разве я о Цири или Йеннифэр спрашиваю? — бросил он изменившимся голосом. — Расскажи о войне.

— Ты ничего не знаешь? До тебя никакие вести не дошли?

— Дошли. Но я хочу услышать все от тебя. Ну же, говори.

— Нильфгаардцы, — начал бард, немного помолчав, — напали на Лирию и Аэдирн. Без объявления войны. Поводом якобы стало нападение войск Демавенда на какой–то пограничный форт в Доль Ангре во время сборища чародеев на Танедде. Некоторые утверждают, что это была провокация и все устроили нильфгаардцы, переодетые в солдат Демавенда. Как там было в натуре, нам никогда не узнать. Во всяком случае, реакция Нильфгаарда была молниеносной и массированной: границу перешла могучая армия, которую накапливали в Доль Ангре никак не меньше нескольких недель, а то и месяцев. Спалля и Скалля, две лирийские пограничные крепости, были взяты с ходу, всего за три дня, Ривия подготовилась к многомесячной осаде, а капитулировала через два дня под давлением цеховиков и купечества, которым пообещали, что если они откроют ворота и дадут откупного, то их не станут грабить.

— Обещание сдержали?

— Да.

— Интересно. — Голос ведьмака снова немного изменился. — Сдерживать обещания в нынешние времена? Уж не говоря о том, что раньше и не думали давать таких обещаний, да никто их и не ожидал. Ремесленники и купцы не отворяли крепостных ворот, защищали их, каждый свою башню или навесную бойницу.

— У денег нет родины, Геральт. Купцам без разницы, под чьим правлением деньгу зашибать. А нильфгаардскому палатину без разницы, из кого он будет выколачивать налоги и подати. Мертвые купцы денег не куют и налогов не платят.

— Дальше.

— После капитуляции Ривии армии Нильфгаарда быстро пошли на север, почти не встречая сопротивления. Войска Демавенда и Мэвы отступили, не сумев организоваться для решительной битвы. Нильфгаардцы дошли до Альдерсберга. Чтобы не допустить блокады крепости, Демавенд и Мэва решили принять бой. Позиция их армий оставляла желать лучшего… Черт, если б было больше света, я б тебе начертил…

— Не черти. И сокращайся. Кто победил?