В палатке стало тихо.

— Нильфы перешли через Доль Ангру, — сказал сотник. — Прихлопнули Лирию, за четыре дня дошли до Альдерсберга, там после генерального боя разбили армию Демавенда. С марша после неполных шести дней осады предательством взяли Венгерберг. Теперича резко прут на север, теснят войска из Аэдирна к долине Понтара и к Доль Блатанна. Идут к нам, в Каэдвен. Потому приказ для Бурой Хоругви таков: перейти рубеж и быстро двигаться на юг, прямо к Долине Цветов. За три дни надо нам стать у речки Дыфни. Повторяю, за три дни, стало быть, на рысях идти будем. За речку Дыфню — ни шагу. Ни шагу, повторяю. Вот–вот на том берегу покажутся нильфы. С ними, слушайте как следует, в бой не вступать. Никоим разом, понято? Даже ежели они где–нить захочут речку перейти, то только показать им, знаки, стало быть, дать, чтобы знали — это мы, каэдвенское войско.

В палатке стало еще тише, хотя казалось, тише уже быть не может.

— Это как же ж так? — бухнул наконец Бодэ. — Нильфгаардцев–то не бить? На войну идем или как? Как же ж так, господин сотник?

— Приказ такой, стало быть. Идем не воевать, только… — Полгарнец почесал шею. — А с братской помочью. Переходим границу, чтобы дать защиту людям из Верхнего Аэдирна… Не, чего я… Не из Аэдирна, а из Нижней Мархии. Так сказал благородный господин маркграф Мансфельд. Так, мол, и так, говорит, Демавенд понес поражку, откинул копыта и лежит, потому как дрянно правил и политикой, стало быть, подтирался. Значит, с ним уже конец и со всем Аэдирном тоже. Наш король Демавенду много грошей одолжил, пришел час возвернуть с процентом. Не можем мы такоже позволить, чтобы наши земки и братья из Нижней Мархии попали к нильфгаардцам в полон. Должны мы их, того, высвободить. Потому как это наши извечные земли, Нижняя, стало быть, Мархия. Когда–то под скипетром Каэдвена земли те были и ноне под тот скипетр возворачиваются. Аж по самую речку Дыфню. Такой вот пакт заключил наш милостивый король Хенсельт с Эмгыром из Нильфгаарда. Но пакт пактом, а Бурая Хоругвь должна у реки встать. Понятно?

Никто не ответил. Полгарнец скривился, махнул рукой.

— А, забодай тя комар, ни хрена вы не поняли, вижу. Да и ладно. Потому как и я сам тоже. Для понимания существуют король, графья, комесы и благородные господа. А мы — войско! Наше дело — приказы слухать: дойти до речки Дыфни за три дни, там стать и стоять стеной. И все тута. Плесни, Зывик.

— Господин сотник… — робко начал Зывик. — А чего будет, ежели, к примеру, аэдирнская армия сопротивляться почнет? Дорогу загородит? Ведь с оружием через ихнюю страну идем! Как тогда?

— Ну да, а ежели наши земки и братья, — язвительно подхватил Сталер, — те, которых мы высвободить вроде бы должны… Ежели они примутся из луков бить, каменьями кидать? Э?

— Должны мы за три дни стать у Дыфни, — с нажимом сказал Полгарнец. — Не позжей. Кто нас захочет задержать, тот, стало быть, неприятель. А неприятеля на мечи поднять надыть. Но внимание и смирно! Слушай приказ! Ни сел, ни халуп не палить, у людей имучество не отбирать, не грабить, баб не трогать! Вбейте себе и солдатам в мозг: кто тот приказ нарушит, пойдет на шибеницу. Комес десяток раз это повторил: идем, забодай тя комар, не с нашествием, а как бы с братской помочью! Ну чего зубы скалишь, Сталер? Приказ! А теперь бегом в десятки, поднять всех на ноги, кони и снаряжение должны гореть, как в полнолуние! Перед ужином все хоругви выстроить, сам комес будет проверять с хорунжими. Ежели за какую–нить десятку стыду наберуся, попомнит меня десятник, ой, попомнит! Выполнять!

Зывик вышел из палатки последним. Щуря ослепшие от солнца глаза, поглядел на царящий в лагере балаган. Десятники спешили к своим подразделениям, сотники бегали и лаялись, корнеты, знать и пажи путались под ногами. Латники из Бан Арда носились по полю, вздымая тучи пыли. Жарища была страшенная.

Зывик пошел быстрее. Миновал четырех прибывших вчера скальдов из Ард Каррайга, сидевших в тени богато разукрашенного шатра маркграфа. Скальды занимались тем, что загодя слагали балладу о победоносной войсковой операции, о гениальности короля, расторопности командиров и мужестве простого солдата. Как обычно, делали это авансом перед операцией, чтобы не терять попусту времени.

— Ох, встречали нас братушки да хле–ебом–солью… — начал на пробу один из скальдов. — Избавителей встречали да хле–ебом–солью… Эй, Графнир, подкинь–ка какую–нибудь рифму к «соли». Новую. Неизбитую.

Другой скальд подкинул рифму. Зывик не расслышал какую. То ли «фасоль», то ли «антресоль».

Расположившиеся среди верб у пруда десять солдат вскочили, увидев своего командира.

— Собирайсь! — рявкнул Зывик, останавливаясь достаточно далеко, чтобы источаемый им перегар не повлиял на морально–боевой уровень подчиненных. — Прежде чем солнце на четыре пальца подымется, все на смотр! Все должно блестеть, как энто самое солнце, оружие, амуниция, конь тожить! Будет маршировка, ежели из–за кого перед сотником стыду наберуся, ноги тому сукин–сыну повыдергиваю! Живо!

— В бой идем! — догадался конник Краска, быстренько запихивая рубашку в брюки. — В бой идем, господин десятник?

— А ты че думал? На пляски по случаю начала жатвы? Или как? Рубеж переходим. Завтра на заре двинется вся Бурая Хоругвь. Сотник не сказал, в каком строю, но токмо наша десятка передом пойдет, как завсегда. Ну живее, подымайте жопы–то! Кру–у–гом! Скажу сразу, потому как опосля времени верняком недостанет. Никакая это не будет обнаковенная бойня, парни. Какую–то дурь надумали благородные, мать их так. Какое–то вызволение, или как там ее. Не идем ворога колотить, а на эти, ну на наши изувечные, не — извечные земли, с этой, ну как ее, братской помочью. А теперя смирно! Чего скажу–то: людишек из Аэдирна не трогать, не грабить…

— Это как же так? — раскрыл рот Краска. — Как же так–то — не грабить? А чем коней кормить, господин десятник?

— Фураж для коней грабить, боле ничего. Но людишек не сечь, халуп не палить, посевов не травить… Закрой пасть, Краска! Это тебе не вече, это войско, мать вашу так! Приказы слушать, иначе на шибеницу! Сказал: не убивать, не палить, баб… — Зывик осекся, задумался и докончил после минутного раздумья: — Баб трахать без шуму и штоб никто не видел.

— На мосту через реку Дыфню, — докончил Лютик, — они обменялись рукопожатиями. Маркграф Мансфельд из Ард Каррайга и Мэнно Коегоорн, главнокомандующий нильфгаардскими войсками из Доль Ангры. Пожали друг другу руки над кровоточащим, догорающим королевством Аэдирн, закрепляя тем самым бандитский раздел добычи. Самый отвратный из жестов, какие только знала история.

Геральт молчал.

— Раз уж мы остановились на отвратности, — немного погодя сказал он неожиданно спокойно, — то что с чародеями, Лютик? Я имею в виду тех, что из Капитула и Совета?

— С Демавендом не остался ни один, — начал поэт. — А Фольтест всех, кто ему служил, вытурил из Темерии. Филиппа — в Третогоре, помогает королеве Гедвиге наводить порядок в том бардаке, который все еще царит в Редании. С ней Трисс и еще трое, имен не помню. Несколько в Каэдвене. Многие сбежали в Ковир и Хенгфорс. Предпочли нейтралитет, потому что Эстерад Тиссен и Недамир, как ты знаешь, нейтралитет сохраняли и сохраняют.

— Знаю. А как Вильгефорц? И те, кто при нем?

— Вильгефорц исчез. Предполагалось, что он вынырнет в захваченном Аэдирне в качестве наместника Эмгыра… Но от него ни слуху ни духу. От него и всех его подельников. Кроме…

— Говори, Лютик.

— Кроме одной чародейки, которая стала королевой.

Филавандрель аэп Фидаиль молча ожидал ответа. Королева, заглядевшись в окно, тоже молчала. Окно выходило в сады, еще недавно бывшие гордостью и красой властелина Доль Блатанна, наместника тирана из Венгерберга. Убегая от Вольных Эльфов, идущих в авангарде войск императора Эмгыра, наместник–человек успел вывезти из древнего дворца эльфов большую часть ценных вещей, даже часть мебели. Но садов забрать не мог. Он их уничтожил.