— Знаю, — ответил он спокойно. — Есть опыт. Не шел бы в ту сторону, коли не нужда. Но — нужда, вот и иду. Ничто меня не удержит.

— Хо! — окинула она его взглядом. — А голосок, словно кто ножом по дну старого котла скребет. Если б тебя император Эмгыр услышал, в штаны б, ей–бо, напустил со страху. Ко мне, стража, ко мне, свита моя императорская, беда, беда–то какая, слышь, уж тут к нам, в Нильфгаард, ведьмак челном прет. Вот–вот тута будет, жизни и короны лишит! Все! Погибнул я, несчастный!

— Перестань, Мильва.

— Факт! Сам час тебе правду в глаза сказать. Да пусть меня полинялый кролик на пне отдерет, если я когда дурнее тебя парня видала! Едешь у Эмгыра свою девку выдирать? Которую Эмгыр в императрицы высмотрел? Которую у королей отобрал? У Эмгыра коготь что надо, чего уцепит, того не отпустит. Короли с ним не управились, а ты хочешь?

Ведьмак не ответил.

— В Нильфгаард, стало быть, намылился, — повторила Мильва, покачав головой. — С императором воевать надумал, невесту у него отбить. А ты подумал, как все может обернуться? Вот ты доехал, вот свою Цирю в дворцовых покоях отыскал, всю в злате и шелках, ну и что ты ей скажешь? Пошли, мол, милая, со мной, что тебе императорский трон, вдвоем в шалаше заживем из души в душу, перед новолунием кору грызть будем. Ты глянь на себя, хромой оборвыш. Ты даже капор и опорки у дриад получил после какого–то эльфа, который от ран помер в Брокилоне. Ты знаешь, что будет, когда тебя твоя мазелька увидит? В очи тебе плюнет, высмеет, драбантам велит тебя взашей за порог выкинуть и собаками затравить!

Мильва говорила все громче, под конец почти кричала. Не только от злости, но чтобы перекричать усиливающийся гул. Снизу орали десятки, может, сотни глоток. На бруггенских кнехтов навалилась очередная атака. Но теперь с двух сторон одновременно. Одетые в синие туники с черно–белыми клетками на груди вердэнцы гарцевали впереди, а из–за пруда, заходя защитникам с фланга, вылетел сильный отряд наездников в черных плащах.

— Нильфы, — кратко бросила Мильва. Теперь у бруггенской пехоты не было никаких шансов выстоять. Кавалеристы прорвались через преграды и мгновенно разнесли защитников мечами. Штандарт с крестом упал. Часть пехотинцев бросила оружие и сдалась, часть пыталась бежать к лесу. Но оттуда налетел третий отряд, ватага разномастно одетых легковооруженных конников.

— Скоя’таэли, — поднявшись, сказала Мильва. — Теперь–то ты понял, что творится, ведьмак? Дошло до тебя? Нильфгаард, Вердэн и белки вкупе. Война. Как в Аэдирне месяц назад.

— Это рейд, — покрутил головой Геральт. — Грабительский налет. Только конница, никакой пехоты…

— Пехота форты и укрепленные замки берет. Вон те дымы, думаешь, откуда? Из коптилен?

Снизу, от деревушки, до них долетали дикие, отчаянные вопли беглецов, которых догоняли и приканчивали белки. С крыш поднялись дымы и огонь. Сильный ветер подсушил солому после утреннего ливня, пожар мгновенно перекидывался на соседние домишки.

— Вот, — буркнула Мильва, — конец селу. А ведь токо–токо отстроились опосля той войны. Два года в поте лица ставили, а сгорит за пару часов. Научиться б пора!

— Чему? — быстро спросил Геральт. Она не ответила. Дым от пылающей деревушки взбивался высоко, добрался до обрыва, щипал глаза, выжимал слезы. Со стороны пожара долетели крики. Лютик вдруг побелел как полотно.

Пленных сбили в кучу, взяли в кольцо. По приказу рыцаря в шлеме с черным султаном конники принялись сечь и рубить безоружных. Падающих топтали лошадьми. Кольцо сжималось. Крики, долетавшие до обрыва, перестали походить на человеческие голоса.

— И мы пойдем на юг? — спросил поэт, выразительно глядя на ведьмака. — Через пожары? Туда, откуда являются эти мясники?

— Сдается мне, — не сразу ответил Геральт, — выбора у нас нет.

— Есть, — сказала Мильва. — Я могу провести вас лесами за Совиные Холмы и обратно до Кеанн Трайса. В Брокилон.

— Через пылающие леса? Сквозь огонь, от которого мы едва убежали?

— Все вернее, чем дорогой на юг. До Кеанн Трайса не боле четырнадцати верст, а я знаю тропки.

Ведьмак глядел вниз, на гибнущую в огне деревню. Нильфгаардцы уже управились с пленными, конники выстраивались в походную колонну. Разношерстная ватага скоя’таэлей двинулась по тракту, ведущему на восток.

— Я не возвращусь, — ответил Геральт жестко. — А вот Лютика в Брокилон проводи.

— Нет! — запротестовал поэт, хоть лицо его все еще не обрело своего нормального цвета. — Еду с тобой.

Мильва махнула рукой, подняла колчан и лук, сделала шаг в сторону лошадей, неожиданно повернулась.

— К дьяволу! Слишком долго и слишком часто я эльфов от погибели спасала. Не можно мне теперь глядеть, как кто гибнет. Провожу вас до Яруги, психи шальные, токо не южным путем, а восточным.

— Там же леса горят!

— Провожу через огонь. Привыкла.

— Ты не должна этого делать, Мильва.

— И верно, не должна! Ну, в седла! Двигайтесь наконец!

* * *

Уехали недалеко. Кони с трудом передвигались в чащобе и по заросшим стежкам, а пользоваться дорогами они не отваживались — отовсюду долетал топот и гул перемещающихся войск. Сумрак застал их среди заросших кустарником балок, и тут они остановились на ночлег. Дождь перестал. Небо было светлым от пожаров.

Они отыскали сравнительно сухое место, присели, обернувшись накидками и попонами. Мильва отправилась разведать околицу. Как только она отошла, Лютик дал волю долго сдерживаемому любопытству, которое возбуждала в нем брокилонская лучница.

— Девушка — прямо лань, — бурчал он. — Везет тебе на такие знакомства, Геральт. Стройная и ладная, не ходит — танцует. По мне, так немного узковата в бедрах, а в плечах чуточку мощновата, но ведь женщина, женщина… Яблочки впереди, того и гляди, хо, хо… рубашка лопнет…

— Заткнись, Лютик.

— В пути, — мечтательно закатил глаза Лютик, — мне случилось нечаянно коснуться. Бедра, скажу тебе, словно мрамор. М–да, не скучал ты тот месяц в Брокилоне…

Мильва, которая в этот момент вернулась из разведки, услышала театральный шепот и заметила взгляды.

— Обо мне треплешься, поэт? Че–то ты на меня пялишься, едва я отвернусь? Птица мне на спину наклала?

— Никак не можем надивиться твоему искусству лучника, — осклабился Лютик. — Думаю, на стрелецких состязаниях у тебя б конкурентов не было.

— Давай–давай, трепись.

— Читал я, — Лютик многозначительно глянул на Геральта, — что самых лучших лучниц можно найти среди зерриканок, в степных кланах. Некоторые вроде бы отрезают себе левую грудь, чтобы не мешала натягивать лук. Бюст, говорят, мешает тетиве.

— Не иначе, какой виршеплет навроде тебя выдумал, — прыснула Мильва. — Сидит себе и от нечего делать придумывает всякую ослиную дурь, перо в горшок ночной макает, а люди глупые верят! Что, сиськами, что ль, стреляют–то? Или как? К щеке тетиву натягивают, боком стоя, вот так. Ни за чего тетива не задевает. Что отрезают — глупость, выдумка пустоголовых бездельников навроде тебя, которым вечно одни бабьи титьки снятся.

— Благодарю за сердечные слова о поэтах и поэзии. И за лекцию о лучницах. Хорошее оружие лук. Знаете, что? Я думаю, именно в этом направлении будет развиваться военная наука. В будущих войнах биться будут на расстоянии. Изобретут такое оружие, что противники смогут запросто убивать друг друга, вообще не видя, кого убивают!

— Дурь одна… — кратко оценила Мильва. — Лук — хорошая штука, но война — это мужик супротив мужика, на длину меча. Тот, что крепче, слабаку башку пополам. Всегда так было и так будет. А когда кончится, то и войнам конец. А пока что — видел, как воюют? В той деревне, возле дамбы. Эх, что трепаться впустую. Пойду гляну. Кони храпят, ровно б волк где поблизости крутит…

— Ну — лань и лань! — Лютик проводил ее взглядом. — Хммм… Однако, возвращаясь к упомянутой деревне у дамбы и к тому, что Мильва твоя сказала, когда мы на обрыве сидели… Ты не считаешь, что она была малость права?