— Несомненно, — подтвердил Золтан. — Однако такая мелодраматическая банальность радует. На сердце легчает, когда видишь, что судьба кому–то дарит, а не отнимает. Ну — бабы с возу… Вел, вел, аж наконец довел. Пошли, нечего стоять.

Ведьмак хотел было предложить немного повременить, надеясь, что какая–нибудь из женщин сочтет нужным хотя бы словом поблагодарить краснолюда. Но тут же раздумал, видя, что его надеждам не суждено оправдаться. Обрадованные встречей женщины вообще забыли об их существовании.

— Чего стоишь? — быстро глянул на него Золтан. — Ждешь, когда тебя цветами обсыпят? Медком помажут? Собираемся, нечего нам тут делать.

— Ты прав.

Далеко они не ушли. Их остановил тоненький голосок веснушчатой девочки с косичками. В руке у нее был большой букет полевых цветов.

— Спасибо вам, — задыхаясь от быстрого бега, пропищала она, — что вы охраняли меня, и братика, и маму. Что были добрые к нам и вообще. Я нарвала вам цветочков.

— Спасибо, — сказал Золтан Хивай.

— Вы добрые, — добавила девчушка, прикусив кончик косички. — Я ни капельки не верю тому, что говорит моя тетка. Вы совсем–совсем никакие не паршивые подземные карлы. Ты, дяденька, не седой выродок из ада, а ты, дядя Лютик, вовсе никакой не кичливый индюк. Неправду она говорила, моя тетка. А ты, тетя Мильва, вовсе никакая не разбойница с луком, а тетя Мария, и я тебя люблю. Тебе я нарвала самых красивых цветочков.

— Спасибо, — сказала Мильва чуть–чуть изменившимся голосом.

— От всех нас спасибо, — добавил Золтан. — Эй, Персиваль, паршивый подземный карл, дай–ка ребенку что–нибудь на прощание. Не завалялся ли у тебя в кармане какой–нибудь ненужный камень?

— Завалялся. Держи, мазеличка. Это алюмосиликат бериллия, популярно называемый…

— Изумрудом, — докончил краснолюд. — Не забивай ребенку голову, все равно не запомнит.

— Ой, какой красивый! Зелененький! Спасибо! Большое–пребольшое!

— Играй на здоровье.

— И не потеряй, — буркнул «кичливый индюк» Лютик. — За этот камушек можно купить небольшую усадьбу.

— А, брось. — Золтан приладил к колпаку полученные от девочки васильки. — Камень как камень, о чем говорить. Бывай здорова, малявка. А мы пойдем, присядем где–нибудь у брода, подождем Бруйса, Язона и других. Они вот–вот должны быть. Странно, что их так долго не видать. Забыл, дубом меня хрясть, отобрать у них карты. Спорю, сидят где–нибудь и режутся в гвинт!

— Коней надо накормить, — сказала Мильва. — И напоить. Пошли к реке.

— Может, и для нас найдется какая–никакая теплая еда, — добавил Лютик. — Персиваль, пошукай в лагере, воспользуйся своим носярой на пользу народу. Подсядем там, где вкуснее готовят.

К их легкому удивлению, доступ к реке охранялся. Стерегущие водопой мужики потребовали по грошу за коня. Мильва и Золтан взъярились не на шутку, но Геральт, не желая скандала и связанного с ним шума, успокоил их, а Лютик выложил найденные на дне кармана монеты.

Вскоре обнаружился Персиваль Шуттенбах, злой и грустный.

— Нашел поесть?

Гном высморкался и вытер пальцы о шерсть проходившей мимо овцы.

— Нашел, только не знаю, хватит ли нас на нее. Здесь за все требуют деньги, а цена — хошь стой, хошь падай! Мука и крупы — крона за фунт. Тарелка жидкого супа — два нобеля. Котелок пойманных в Хотле вьюнов стоит столько, сколько в Диллингене фунт вяленого лосося…

— А фураж?

— Талер за мерку овса.

— Сколько–сколько? — взорвался краснолюд. — Сколько?

— Сколь–сколь, — буркнула Мильва. — Лошадей спроси, сколь. Падут, если заставим траву щипать! Впрочем, здесь и травы–то нет.

Против очевидных фактов не попрешь. Не помогла и бурная торговля с владельцем овса. Парень отобрал у Лютика остатки денег, получил несколько ругательств от Золтана, впрочем, нисколько не обидевшись. А кони охотно сунули морды в мешки с кормом.

— Чертовы обдиралы! — верещал краснолюд, разряжая злость ударами палки по колесам телег, мимо которых проходил. — Как они еще дышать позволяют задарма, не требуют полгрошика за вдох. Или пятак за… кучу!

— Высшие физиологические потребности, — вполне серьезно заметил Регис, — таксированы соответственно. Видите натянутую на жерди палатку? И мужика, что стоит рядом? Он торгует прелестями собственной дочери. Цена — договорная. Я только что видел, как он принял курицу.

— Хреновое же у вас будущее, люди, — угрюмо бросил Золтан Хивай. — Каждое разумное творение на этом свете, попав в беду, нужду и несчастье, присоединяется к собратьям, потому что вместе легче переждать худое время. Один другому помогает. А у вас, людей, каждый только и знает, как бы на чужой беде нажиться. В голод пищей не поделится, пожирает тех, кто послабее. Такое поведение объяснимо у волков, ибо дает выжить самым здоровым и сильным. Но у разумных рас такая селекция обычно позволяет выжить и командовать другими самым большим подлецам. Выводы и прогнозы сделайте сами.

Лютик резко возразил, приведя известные ему примеры еще большей обдираловки и торгашества среди краснолюдов, но Золтан и Персиваль заглушили его, одновременно проиграв на губах протяжные звуки, имитирующие пускание ветров, что у обеих разумных рас выражало пренебрежение к аргументам оппонента. Конец начавшейся было ссоре положило неожиданное появление группы кметов, предводительствуемых уже знакомым по охоте на вампиров стариканом в фетровом колпаке.

— Мы касательно Лаптя, — сказал один из кметов.

— Не покупаем, — в унисон буркнули краснолюд и гном.

— Энто тот, которому башку пробили, — быстро пояснил другой кмет, — мы его женить замышляли.

— Не возражаю, — зло сказал Золтан. — Всего ему наилучшего на новом жизненном пути. Желаю здоровья, счастья, успехов в делах и личной жизни.

— И множества маленьких Лаптят, — добавил Лютик.

— Ну–ну, милсдари, — сказал кмет. — Вам бы все хиханьки да хаханьки, а как нам его таперича женить–то? Ежели он опосля того, как вы ему в умишко долбанули, вовсе дурной стал, дня от ночи не отличает?

— Ну, не так уж все паршиво, — буркнула Мильва, глядя в землю. — Мнится мне, ему уж полегчало. Гораздо лучше, чем с самого с ранья.

— Не знаю я, какой Лапоть с самого с ранья был, — возразил кмет, — а только видел, как стоял он перед оглоблей, торчком торчавшей, и втолковывал той оглобле, какая она красна девка. Э, чего тут болтать, скажу коротко: гоните штрах за убивство.

— Чего–чего?

— Кады лыцарь кмета прибьет, должон штрах платить. Так в законе сказано.

— Я не рыцарь! — рявкнула Мильва.

— Это во–первых, — поддакнул Лютик. — Во–вторых, это был несчастный случай. В–третьих, Лапоть жив, значит, не может быть и речи о штрафе за убийство. Самое большее — о компенсации, то есть возмещении ущерба. А в–четвертых, у нас нет денег.

— Тады отдавайте конев.

— А ху–ху не хо–хо? — Глаза Мильвы зловеще прищурились. — Да ты, похоже, вконец сбрендил, кметок! Гляди не переусердствуй.

— Крррва мать! — заскрежетал Фельдмаршал Дуб.

— Вот, прямо в самое суть попала птица, — протяжно сказал Золтан Хивай, похлопывая по засунутому за пояс топорику. — Чтоб вы знали, мужики, у меня тоже не самое лучшее мнение о матерях тех типов, у которых только и мыслей, как заработать, пусть даже на раздолбанной башке сородича. Двигайте отсюда, люди. Если уйдете немедленно, обещаю — гнаться не стану.

— Не хочите платить, дык пусть вас вышние власти рассудют.

Краснолюд скрипнул зубами и уже потянулся к топорику, но Геральт схватил его за локоть.

— Спокойно. Так ты намерен разрешить проблему? Укокошить их?

— Почему сразу уж — укокошить? Достаточно порядком покалечить.

— Хватит, черт побери, — прошипел ведьмак, потом обратился к кмету:

— Кто у вас тут вышняя власть, о которой ты говорил?

— Староста наш лагерный, Эктор Ляабс, солтыс из пожженной Брэзы.

— Ведите к нему. Как–нибудь договоримся.

— Он таперича занятый, — сказал кмет. — Суд над чаровницей чинит. Вона, видите, какая тамотки толпишща, возле клена. Ведьму схватили, котора с вомпером в сговоре была.