Но они гнали дальше. Вырвавшаяся вперед Ангулема ждала их на повороте, в том месте, откуда дорога шла вниз, извиваясь среди скал.

— Погоня… — выдохнула она, размазывая грязь по лицу. — За нами будут гнаться, не простят… Горняки видели, куда мы бежим. Нельзя оставаться на тракте… Надо заскочить в леса, на бездорожья… Потерять их.

— Нет, — возразил ведьмак, с беспокойством слушая вырывающиеся из груди коня звуки. — Надо по тракту… Самой кратчайшей и прямой дорогой в Сансретур…

— Почему?

— Сейчас не до болтовни… Вперед! Выжмите из лошадей все, что можно.

Пошли в карьер. Гнедой ведьмака храпел.

Гнедой не годился для дальнейшей езды. Он едва шел на одеревеневших словно колья ногах, сильно ходил боками, воздух вырывался из него с хрипом. Наконец он повалился на бок, дернул задними ногами. В его помутневших глазах застыл укор.

Конь Кагыра был в несколько лучшем состоянии: сам же Кагыр явно в худшем. С седла он просто свалился, сумел встать на четвереньки, его начало рвать, хоть и нечем было.

Когда Геральт и Ангулема попытались дотронуться до его окровавленной головы, он закричал.

— Чертовская мать, — сказала девушка. — Ну, фризурку ему устроили.

Кожа надо лбом и висками молодого нильфгаардца вместе с волосами на значительной площади отделилась от кости черепа. Если б не то, что кровь уже образовала клейкую массу, срубленный лоскут, вероятно, сполз бы на ухо. Вид был чудовищный.

— Как это случилось?

— Бросили мне прямо в лоб топорик. И как бы смеха ради это был не Черный и не из соловьиной банды, а кто–то из горняков.

— Какое значение, кто бросил? — Ведьмак плотно обвязал голову Кагыра оторванным от рубахи рукавом. — По счастью, это был никуда не годный метатель. Он только оскальпировал тебя, а ведь мог череп разрубить. Но и черепу тоже крепенько досталось. Да и мозг это почувствовал. Он не удержится в седле, если даже конь его выдержит.

— Так что же делать? Твой конь подох, его почти подох, а с моего аж капает… А за нами погоня. Нам нельзя здесь оставаться…

— Мы должны здесь остаться. Я и Кагыр. И конь Кагыра. Ты поезжай дальше. Быстро. У тебя конь крепкий, выдержит галоп. А если даже придется его загнать… Ангулема, где–то в долине Сансретур нас ждут Регис, Мильва и Лютик. Они ни о чем не знают и могут попасть Ширру в лапы. Ты должна их отыскать и упредить, а потом все четверо что есть сил в конях жмите в Туссент. Там вас искать не станут. Надеюсь.

— А вы с Кагыром? — Ангулема закусила губу. — Что будет с вами? Соловей не дурак, когда увидит полусдохшего запасного, перероет все ямы в округе! А ты с Кагыром на руках далеко не уйдешь.

— Ширру, а за нами гонится он, поедет вслед за тобой.

— Ты думаешь?

— Уверен. Поезжай.

— Что тетечка скажет, когда я без вас появлюсь?

— Объяснишь. Не Мильве, а Регису. Регис знает, что делать. А мы… Когда у Кагыра чуб немного прирастет к черепу, отправимся к Туссенту. Там как–нибудь разыщем друг друга. Ну, не тяни, девка. На коня и вперед! Не дай погоне приближаться. Не позволяй им увидеть себя.

Он не стал сильно удаляться от дороги. Не мог отказать себе в удовольствии глянуть на преследователей. В принципе он не ожидал каких–либо действий с их стороны, знал, что они, не теряя времени, последуют за Ангулемой.

И не ошибся.

Правда, всадники, вылетевшие на перевал меньше чем через четверть часа, остановились около лежащего коня, но почти тут же возобновили погоню по дороге. Они, несомненно, решили, что из трех беглецов двое сейчас едут на одной лошади, и если не терять времени, их можно будет быстро нагнать. Геральт заметил, что кони под некоторыми из преследователей тоже не в лучшем состоянии.

Совсем не многие конники были в черных плащах нильфгаардской легкой кавалерии. Преобладали пестроцветные разбойники Соловья. Геральт не разобрал, участвует ли в погоне сам Соловей, или же главарь банды остался и сейчас залечивает рассеченную физиономию.

Когда топот копыт утих, Геральт вышел из укрытия в папоротниках, поднял и поддержал стонущего и охающего Кагыра.

— Конь слишком слаб, чтобы тебя нести. Сможешь идти сам?

Нильфгаардец издал звук, который с равным успехом мог быть и подтверждением, и отрицанием, а то и чем–то другим. Но ноги переставлял, а это было сейчас самым главным.

Они спустились в яр, к руслу реки. Последние несколько футов скользкого откоса Кагыр преодолел довольно неловко — просто съехал на ягодицах. Дополз до воды, пил, обильно смачивая водой повязку на голове. Ведьмак не торопил — сам дышал тяжело, собираясь с силами.

Он шел вверх по течению, поддерживая Кагыра и ведя коня, брел по колено в воде, спотыкался на окатышах и поваленных стволах. Спустя некоторое время Кагыр уже не мог переставлять непослушные ноги, вообще не мог ими шевелить, ведьмак просто тащил его силой. Дальше идти было нельзя, тем более что русло речки перегородили пороги и водопады. Геральт крякнул, взвалил раненого на спину. Конь, которого он вел в поводу, тоже жизни не облегчал. Когда же они наконец выбрались из яра, ведьмак просто повалился на мокрый грунт и лежал, тяжело дыша, совершенно измученный, рядом со стонущим Кагыром. Лежал долго. Колено снова начало чертовски болеть.

Наконец Кагыр подал признаки жизни, а вскоре — о, диво! — встал, ругаясь и держась за голову. Они пошли. Вначале Кагыр шел неплохо. Потом пошел медленнее. Потом упал.

Геральт снова взвалил его на спину и тащил, постанывая, оскользаясь на камнях. Колено разрывала боль, в глазах мельтешили черные и огненные пчелы.

— Еще месяц назад… — застонал у него за спиной Кагыр, — кто бы мог подумать, что ты потащишь на хребте…

— Заткнись, нильфгаардец… Когда ты ораторствуешь, то делаешься еще тяжелее…

Когда они наконец добрались до скал и каменных стен, уже почти совсем стемнело. Ведьмак не искал пещеру, да и не нашел ее — он просто без сил свалился у первой же попавшейся дыры.

На почве валялись человечьи черепа, тазовые и бедренные кости, ребра. Но — что важнее всего — были здесь и сухие ветки.

У Кагыра поднялась температура, его била дрожь. Пришивание куска кожи с помощью дратвы и кривой иглы он переносил мужественно и сознания не терял. Кризис наступил позже. Ночью Геральт распалил в пещере костер, махнув рукой на соображения безопасности. Впрочем, снаружи накрапывал дождь и подвывал ветер, так что вряд ли кто–нибудь мотался по окрестности и высматривал отблески огня. А Кагыру необходимо было согреться.

Лихорадило его всю ночь. Он дрожал, стонал, бредил. Геральт не засыпал, подпитывал огонь. А колено болело как тысяча чертей.

Молодой и сильный парень, Кагыр утром пришел в себя. Он был бледен и весь в поту, от него веяло жаром. Зубы отчаянно клацали. Но, несмотря на лязг зубов, можно было понять, что он говорит. А говорил он вполне осознанно. Жаловался на головную боль — явление вполне нормальное для человека, у которого топором скосили с черепа волосы вместе с кожей.

Геральт делил время между беспокойной дремой и ловлей стекающей со скал дождевой воды в сооруженные из березовой коры туески. И его, и Кагыра мучила жажда.

— Геральт?

— Да?

Кагыр поправил ветки в костре с помощью найденной тут же берцовой кости.

— На руднике, где мы бились… Я испугался, знаешь?

— Знаю.

— На мгновение мне показалось, что тобою овладело безумие убийства. Что для тебя уже все потеряло смысл… Кроме убийства…

— Знаю.

— Я боялся, — докончил Кагыр спокойно, — что в исступлении ты засечешь того Ширру. А ведь от убитого уже не получишь никакой информации.

Геральт кашлянул. Молодой нильфгаардец нравился ему все больше. Он был не только мужественным, но и рассудительным.

— Ты правильно сделал, отослав Ангулему, — продолжал Кагыр, все еще легонько постукивая зубами. — Такое не для девушек… Даже таких, как она. Мы докончим это сами, вдвоем. Поедем вслед за погоней. Но не для того, чтобы убивать в берсеркерском бешенстве. То, что ты тогда говорил о мести… Геральт, даже в мести должен быть какой–то метод. Мы доберемся до полуэльфа… Заставим его сказать, где находится Цири.