Геральт не комментировал, но его взгляд был столь многозначительным, что вампир поспешил дать разъяснения.

— Она сказала, цитирую: «Отказавшись от ведьмачества, ведьмак доказывает тем самым, что он способен на смирение и самопожертвование. Пусть он войдет в мрачное чрево земли. Безоружный. Оставив снаружи все оружие, все острое железо. Всякие острые мысли. Всякую агрессивность, гнев, злость, дерзость. Войдет смиренно. И тогда там, во чреве земли, смиренный не–ведьмак найдет ответы на мучающие его вопросы. На многие вопросы. Но если ведьмак останется ведьмаком, он не найдет ничего», — конец цитаты.

Геральт плюнул в сторону водопада и пещеры.

— Обычная игра, — отметил он. — Забава! Фокусы! Ясновидение, самопожертвование, таинственные встречи в гротах, ответы на вопросы… Такие заигранные приемчики можно встретить только у бродячих дедов–сказителей. Кто–то здесь издевается надо мной. В лучшем случае. А если это не издевка…

— Издевкой я бы это не назвал ни в коем случае, — решительно сказал Регис. — Ни в коем, Геральт из Ривии.

— Тогда что же? Одно из широко известных друидских чудачеств?

— Мы не узнаем ничего, — бросил Кагыр, — пока не убедимся. Пошли, Геральт, войдем туда вместе…

— Нет, — покачал головой вампир. — В этом фламиника была совершенно категорична. Ведьмак должен войти один. Без оружия. Дай сюда свой меч. Я присмотрю за ним во время твоего отсутствия.

— Чтоб меня черти… — начал было Геральт, но Регис быстро прервал его словоизвержение.

— Давай сюда меч, — протянул он руку. — А если есть и еще какое–то оружие, то и его оставь мне. Помни о словах фламиники. Никакой агрессивности. Самоотречение. Покорность. Самоотверженность.

— Ты–то хоть знаешь, кого я там встречу? Кто… или что ожидает меня в пещере?

— Не знаю. Самые различнейшие существа заселяют подземные коридоры под Горгоной.

— Чтоб меня черти забрали, — все–таки докончил Геральт.

Вампир тихо кашлянул.

— И этого исключить нельзя, — серьезно сказал он. — Но ты должен рискнуть. И я знаю, что рискнешь.

Геральт не ошибся. Да, как он и ожидал, вход в пещеру был завален внушительной кучей черепов, ребер, берцовых и прочих костей. Однако запаха тлена не ощущалось. Бренные останки были явно многовековыми и исполняли роль декорации, отваживающей возможных посетителей.

Во всяком случае, так ему подумалось.

Он ступил во тьму, под ногами захрустели кости.

Глаза быстро привыкли к темноте.

Он находился в гигантской пещере, каменной каверне, размеры которой глаз охватить был не в состоянии, поскольку пропорции нарушались и пропадали в кружеве сталактитов, свешивающихся с купола красочными фестонами. Из почвы, блестящей влагой и играющей разноцветным щебнем, вырастали белые и розовые сталагмиты, толстые и приземистые у основания, истончающиеся кверху. Некоторые вздымались гораздо выше головы ведьмака. Другие соединялись наверху со сталактитами, образуя колоннообразные сталагнаты. Никто его не окликнул. Единственным звуком, который удавалось услышать, было звонкое эхо плещущейся и капающей воды.

Он медленно шел, углубляясь в густеющий между колоннами сталагнатов мрак. Он знал, что за ним наблюдают.

Отсутствие меча за спиной ощущалось сильно, навязчиво и отчетливо — как отсутствие недавно выкрошившегося зуба.

Он пошел медленнее.

То, что еще секунду назад он принимал за лежащие у основания сталагмитов округлые камни, теперь таращилось на него огромными горящими глазищами. В плотной массе серо–бурых, покрытых пылью патлов раскрывались огромные пасти и сверкали конусовидные зубы.

Барбегазы.

Он шел медленно, ступал осторожно — барбегазы были повсюду, большие, средние и маленькие, они лежали на его пути и не думали уступать дорогу. Пока что они вели себя на удивление спокойно, однако он не мог знать, что случится, если на кого–нибудь из них наступить.

Сталагмиты росли как лес. Невозможно было идти прямо, приходилось петлять. Сверху, с ощетинившегося иглами натеков купола, капала вода.

Барбегазы — их становилось все больше — сопровождали его, двигаясь следом и перекатываясь по почве. Он слышал их монотонную болтовню и сопение. Чувствовал их резкий кислый запах.

Необходимо было остановиться. Между двумя сталагмитами, в том месте, которое он обойти не мог, лежал крупный эхинопс, ощетинившийся массой длинных колючек. Геральт сглотнул. Он слишком хорошо знал, что эхинопсы могут выстреливать своими колючками на расстояние до десяти футов. У колючек было особое свойство — воткнувшись в тело, они обламывались, а острые концы проникали вглубь и блуждали там до тех пор, пока не достигали какого–нибудь чувствительного органа.

— Ведьмак дурак, — услышал он из тьмы. — Ведьмак трус! Он боится, ха–ха!

Голос звучал необычно и чуждо, но Геральту уже не раз доводилось слышать такие голоса. Так говорили существа, не привыкшие общаться с помощью членораздельной речи и поэтому странно акцентировавшие и неестественно растягивавшие слоги.

— Ведьмак дурак! Ведьмак дурак!

Он удержался от ответа. Закусил губу и осторожно прошел рядом с эхинопсом. Колючки существа заколебались на манер щупалец актинии. Но это длилось всего лишь мгновение, потом эхинопс замер и снова превратился в огромную кучу болотной травы.

Два гигантских барбегаза пересекли ему дорогу, что–то бормоча и ворча. Сверху, из–под купола, долетало хлопанье перепончатых крыльев и шипящий хохот, безошибочно сигнализирующий о присутствии листоносов и веспертылей.

— Он пришел сюда, убивец, уничтожник! Ведьмак! — раздался во мраке тот же голос, который он слышал раньше. — Влез сюда! Осмелился! Но он без меча, уничтожник! Так как же он собирается убивать? Взглядом? Ха–ха!

— А может, — раздался другой голос, с еще менее естественной артикуляцией, — это мы его будем убивать? Ха–а–а?

Бормотание барбегазов слилось в громкий хор. Один, размером в зрелую тыкву, подкатился очень близко и щелкнул зубами у самой ноги Геральта. Ведьмак сдержал так и рвущееся наружу ругательство. Пошел дальше. Со сталактитов капала вода, будя серебристое эхо.

Что–то вцепилось ему в ногу. Он сдержался, чтобы не отбросить сразу.

Твореньице было небольшое, не больше собачки–пекинеса. Да и немного пекинеса напоминало. Мордочкой. Остальным было похоже на обезьянку. Геральт понятия не имел, что это такое. В жизни не видел ничего подобного.

— Ведь–мак! — визгливо, но вполне четко выговорил пекинесик, спазматически вцепившийся в сапог Геральта. — Ведь–мак! Ведь–мат! Сукин брат!

— Отцепись, — процедил ведьмак сквозь стиснутые зубы. — Отцепись от сапога или получишь под зад.

Барбегазы забормотали громче, резче и грознее. В темноте что–то зарычало. Геральт не знал, что это было, звук напоминал коровье мычание, но он мог побиться об заклад, что коровой это не было.

— Ведь–мат, сукин брат!

— Отпусти сапог, — повторил Геральт, с трудом сдерживаясь. — Я пришел сюда безоружный, с миром. Ты мне мешаешь…

Он осекся и задохнулся волной отвратительной вони, от которой глаза слезились, а волосы завивались в кудряшки.

Вцепившееся в лодыжку пекино–обезьянье творение вытаращило глаза и испражнилось прямо ему на сапог. Отвратительную вонь сопровождали еще более отвратительные звуки.

Он выругался соответственно ситуации и отпихнул ногой нахальное твореньице. Гораздо деликатнее, чем следовало. Но все равно произошло то, что он и ожидал.

— Он пнул малыша! — зарычало что–то в темноте, перекрывая прямо–таки ураганный рев и вой барбегазов. — Он пнул малыша! Он обидел маленького!

Ближайшие барбегазы подкатились к самым его ногам. Он почувствовал, как их сучковатые и твердые как камни лапищи хватают его и не дают пошевелиться. О мех самого большого и самого агрессивного он вытер обгаженный сапог. Они тянули его за одежду. Он сел.

Что–то большое спустилось по сталагнату, соскочило на землю. Он с первого же мгновения знал, что это такое. Стучак. Кряжистый, пузатый, косматый, кривоногий, шириной в плечах, пожалуй, с сажень, с рыжей бородой, которая была еще шире.