— Действительно, — надул губы Филин. — Я чересчур разумен, чтобы не заметить этого, следовательно, сейчас я должен, в свою очередь, предать Ардаля аэп Даги и присоединиться к тебе, Вильгефорц? На это ты намекаешь? Но я не флюгер–петушок на башне! Если я поддерживаю идею революции, то по убеждению и идеологии. Необходимо кончать с самодержавной тиранией, ввести конституционную монархию, а после нее — демократию…

— Что?!

— Власть народа. Систему, в которой править будет народ. Все граждане всех сословий и состояний через избранных в честных выборах наиболее достойных и наиболее порядочных представителей…

Риенс расхохотался. Дико засмеялся Бонарт. Искренне, хоть и немного со скрипом, засмеялся из ксеноглоза чародей Вильгефорц. Все трое долго хохотали, горохом рассыпая слезы.

— Хорошо, — прервал веселье Бонарт. — Мы тут не на кукольное представление пришли, а на торг. Девушка пока что не входит в число порядочных граждан всех сословий, а принадлежит мне. Но я могу ее уступить. Что можете предложить, господин чародей?

— Власть над миром тебя устроит?

— Нет.

— Значит, могу предложить, — медленно проговорил Вильгефорц, — присутствовать при том, что я буду делать с девушкой. Сможешь посмотреть. Я знаю, такие спектакли ты предпочитаешь всем другим удовольствиям.

Глаза Бонарта полыхнули белым пламенем. Но он был спокоен.

— А если конкретнее?

— А если конкретнее: я готов выплатить тебе твою двадцатикратную ставку. Две тысячи флоренов. Поразмысли, Бонарт, это ведь мешок денег, которого ты не поднимешь, понадобится вьючный мул. Тебе этого хватит на «заслуженный отдых», веранду, голубков и даже на водку и девок, если сохранишь разумную умеренность.

— Согласен, господин магик, — внешне беззаботно рассмеялся охотник. — Этой водкой и девками вы поразили меня прямо–таки в сердце. Что ж, докончим торг. Но на предложенную обсервацию я б тоже согласился. Правда, предпочитал бы видеть, как она подыхает на арене, но и на вашу работу ножичком тоже охотно кину взгляд. Добавьте в виде довеска.

— Уговор — железо.

— Быстренько у вас пошло, — терпко оценил Филин. — И верно, Вильгефорц, быстро и гладко заключили вы с Бонартом союз. Союз, который, однако, есть и будет societas leonina[47]. А вы ни о чем, случайно, не забыли? Светлицу, в которой сидите вы и цинтрийка, коей торгуете, окружают два десятка вооруженных людей. Моих людей, заметьте.

— Дорогой коронер Скеллен, — прозвучал из коробочки голос Вильгефорца. — Вы оскорбляете меня, думая, будто при обмене я намерен вас обидеть. Совсем наоборот. Я намерен быть невероятно щедрым. Правда, не смогу обеспечить вам достижения той, как вы изволили выразиться, демократии, но гарантирую материальную помощь, логистическую поддержку и доступ к информации, благодаря чему вы перестанете быть для заговорщиков оружием и халявщиком, а станете партнером. Таким, с личностью и мнением которого будет считаться князь Иоахим де Ветт, герцог Ардаль аэп Даги, граф Бруанне, граф д’Арви и остальные заговорщики голубой крови. И что с того, что это societas leonina? Разумеется, если добычей оказывается Цирилла, то львиную долю добычи получу я, как мне, кстати, кажется, законно. И тебя это так трогает? Ведь и у тебя выгоды будут немалые. Если отдашь мне цинтрийку, считай, что место Ваттье де Ридо у тебя в кармане. А став шефом секретных служб, Стефан Скеллен, можно реализовать любые, даже самые бредовые идеи, к примеру, демократию и честные выборы. Так что, видишь, одна тощая пятнадцатилетняя девчонка обеспечивает тебе исполнение жизненной мечты и амбиций. Ты это видишь? Видишь, а?

— Нет, — покрутил головой Филин. — Исключительно слышу.

— Риенс.

— Да, мэтр?

— Покажи господину Скеллену образец качества нашей информации. Скажи, что выжал из Ваттье.

— В этом отряде, — сказал Риенс, — есть подсадная утка.

— Что?!

— То, что слышишь. У Ваттье де Ридо здесь есть свой человек. Он знает обо всем, что ты делаешь, знает, зачем делаешь, и знает, для кого делаешь. Ваттье ввернул к вам своего агента.

Он подошел тихо, так, что она почти не слышала.

— Веда.

— Нератин.

— Ты чуяла мои мысли. Там, в светлице. Ты знаешь, о чем я думал. Значит, знаешь, кто я.

— Послушай, Нератин…

— Нет, послушай ты, Жоанна Сельборн. Стефан Скеллен предает страну и императора. Он — заговорщик. Все, кто его держатся, кончат на эшафоте. Их станут разрывать лошадьми на площади Тысячелетия.

— Я ничего не знаю, Нератин. Я исполняю приказы… Чего ты от меня хочешь? Я служу коронеру… А кому служишь ты?

— Императору… Господину де Ридо.

— Повторяю: чего ты от меня хочешь?

— Чтобы ты проявила разумность.

— Отойди. Я не выдам тебя, не скажу… Но отойди, пожалуйста. Я не могу, Нератин. Я — простая женщина. Не для моего все это ума.

«Не знаю, что делать. Скеллен называет меня «госпожа Сельборн“. Как офицера. Кому я служу? Ему? Императору? Империи? Откуда мне знать».

Веда оттолкнулась спиной от угла домика, прутиком и грозным ворчанием отогнала деревенских ребятишек, с любопытством рассматривавших сидящую у столба Фальку.

«Ох, в хорошую заварушку я попала. Ох, запахло в воздухе веревкой. И конским навозом на площади Тысячелетия.

Не знаю, чем это кончится, — подумала Веда. — Но я должна в нее войти. В эту Фальку. Хочу на минутку почувствовать ее мысли. Знать то, что знает она.

Понять».

— Она подошла, — сказала Цири, поглаживая кота. — Высокая, опрятная, сильно отличающаяся от всей остальной шпани… На свой лад даже красивая. И вызывающая уважение. Те двое, что меня стерегли, вульгарные простолюдины, перестали ругаться, когда она подошла.

Высогота молчал.

— А она, — продолжала Цири, — наклонилась, заглянула мне в глаза. Я сразу что–то почувствовала. Что–то странное. У меня что–то вроде бы хрустнуло в затылке, заболело. Зашумело в ушах. В глазах сделалось на мгновение очень светло… Что–то в меня проникло, отвратительное и скользкое… Я это знала. Йеннифэр показывала мне в храме… Но этой женщине я не хотела позволить… Поэтому просто отторгла то, чем она меня изучала, оттолкнула и выбросила из себя изо всей силы, на какую была способна. А высокая женщина изогнулась и покачнулась, словно получила удар кулаком, сделала два шага назад… И кровь потекла у нее из носа. Из обеих ноздрей.

Высогота молчал.

— А я, — Цири подняла голову, — поняла, что произошло. Я вдруг почувствовала в себе Силу, которую потеряла там, в пустыне Корат. Отреклась от нее. Не могла потом черпать, не могла пользоваться. А она, эта женщина, дала мне Силу, прямо–таки вложила оружие в руку. Это был мой шанс.

Веда отшатнулась и тяжело опустилась на песок, покачиваясь и ощупывая почву около себя, словно пьяная. Кровь текла у нее из носа на губы и подбородок.

— В чем дело?.. — Андрес Верный вскочил, но тут же обеими руками схватился за голову, раскрыл рот, из горла у него вырвался хрип. Широко раскрытыми глазами он глядел на Стигварда, но из носа и ушей пирата тоже проступала кровь, а глаза заволакивал туман. Андрес упал на колени, глядя на Нератина Цеку, стоявшего сбоку и спокойно глядевшего на них.

— Нера… тин… Помоги…

Цека не пошевелился. Он смотрел на девушку. Она повернула голову, и он покачнулся.

— Не надо. Я на твоей стороне, — быстро предупредил он. — Я хочу тебе помочь. Давай я перережу веревки… На, возьми нож, ошейник разрежешь сама. Я приведу коней.

— Цека… — с трудом выдавил Андрес Верный. — Ах ты, предатель…

Девушка ударила его взглядом, он упал на лежащего неподвижно Стигварда и скрючился, словно плод в лоне матери. Веда все еще не могла подняться. Кровь густыми каплями падала на грудь и живот.

— Тревога! — крикнула вдруг появившаяся из–за домов Хлоя Штиц, упуская из руки баранье ребро. — Тре–е–е–евога!.. Силифант! Скеллен! Девчонка сбегает!