— Но, мазель фершелша…
— Не загораживайте вход! Видите, несут такого, который еще дышит. Во всяком случае, мне кажется, что дышит. Потому что это могут быть лишь пер… э… газы выходят.
Русти хмыкнул, но тут же насупился.
— Шани! Немедленно ко мне! Запомни, девчонка, — проговорил он сквозь стиснутые зубы, наклонившись над разрубленной ногой. — Хирург может позволить себе быть циничным только после десяти лет практики. Запомнила?
— Ага, господин Русти.
— Бери респиратор и оттяни надкостницу… А, дьявольщина, надо бы еще немного обезболить… Где Марти?
— Блюет за палаткой, господин Русти, — без всякого цинизма ответила Шани. — Как обожравшаяся кошка.
— Чародеи, — Русти взял пилу, — чем выдумывать бесчисленные заклинания, страшные и могущественные, лучше б сосредоточились на придумывании одного–единственного. Такого, которое позволило бы им наводить мелкие чары. Например, обезболивающие. Но — запросто. И без блевания.
Пила заскрипела и захрустела на кости. Раненый выл.
— Туже повязку, Иоля.
Кость наконец поддалась. Русти обработал ее долотом, отер лоб.
— Сосуды и нервы, — сказал он машинально и напрасно, потому что, прежде чем успел докончить фразу, девушки уже зашивали. Он снял со стола ампутированную ногу и бросил в угол, на кучу других ампутированных конечностей. Раненый уже какое–то время не ревел и не выл.
— Обморок или умер?
— Обморок, господин Русти.
— Хорошо. Зашей культю, Шани. Давайте следующего! Иоля, пойди проверь, Марти уже все… выблевала?
— Интересно, — тихонько сказала Иоля, не поднимая головы, — а сколько лет практики у вас, господин Русти? Сто?
После нескольких минут форсированного, удушающего пылью броска ругань сотников и десятников наконец остановила и развернула в линию вызимские подразделения. Ярре, задыхаясь, как рыба ловя воздух ртом, увидел воеводу Бронибора, красовавшегося перед строем на своем изумительном жеребце, покрытом пластинами ладр. Сам воевода тоже был в полных латах, покрытых голубыми полосками, благодаря чему казался огромной жестяной макрелью.
— Ну, как дела, недотепы?
Шеренги пикинеров ответствовали гудливым, как далекий гром, бурчанием.
— Попердываете, значит, — констатировал воевода, разворачивая выряженного в ладры коня и двигаясь вдоль строя. — Стало быть, чувствуете себя хорошо. Потому что, когда вы чувствуете себя скверно, то не пердите вполголоса, а воете и скулите, словно вас вот–вот повесят. По мордам вижу, что вы так и рветесь в бой, что мечтаете о битве, что уже не в силах дождаться нильфгаардцев! Ну что, вызимские разбойники? У меня для вас добрая весть! Ваши мечты через минуту исполнятся. Через малюсенькую, я бы сказал, мгновенную минутку.
Пикинеры снова загудели. Бронибор доехал до конца строя, завернул и продолжал, постукивая булавой по изукрашенной луке седла:
— Нажрались пыли, пехтура, за латниками идучи! М–да, пока что вместо славы и добычи вы нюхали конскую бздень. Еще б немного, и даже сегодня, когда возникла большая необходимость, вы не попали бы на поле боя. Но вам посчастливилось, поздравляю вас от всего сердца! Здесь, у деревни, название которой я позабыл, вы наконец–то покажете, на что способны и чего стоите как войско. Туча, которую вы видите в поле, это нильфгаардская конница, намеревающаяся раздолбать нашу армию фланговым ударом, столкнуть нас и утопить в болотах речки, название которой я позабыл тоже. Вам, славным вызимским пикинерам, по милости короля Фольтеста и коннетабля Наталиса выпала честь закрывать бреши, которые возникнут в наших стройных рядах. И эти бреши вы закроете собственными, я бы так сказал, грудями, сдержите нильфгаардскую атаку. Ну как, ликуете, кумовья? Распирает вас гордость, а? Распирает, спрашиваю?
Ярре, стискивая древко пики, осмотрелся. Никаких признаков ликования по поводу перспективы близкого боя видно не было, а если солдат и распирала гордость в связи с доверенной им честью закрывать бреши собственными, как выразился воевода, грудями, то «пехтура» весьма умело эту гордость скрывала. Мэльфи, стоявший по правую руку от Ярре, бормотал под нос молитвы. Слева посапывал, сквернословил и нервозно кашлял профессиональный служака Делакс.
Бронибор завернул жеребца, выпрямился в седле.
— Не слышу! — рявкнул он. — Я спрашивал, распирает ли вас, курва, гордость?
На сей раз пикинеры, не видя другого выхода, заорали в один голос, что их, да, распирает. Ярре тоже орал. Ежели все, так уж все. Чего там!
— Ладно! — Воевода остановил жеребца перед строем. — А теперь построиться как подобает! Сотники, чего ждете, мать вашу так–растак! Выстроить квадраты! Первая шеренга на одно колено, вторая — стоять! Пики выставить. Да не тем концом, идиоты! Да, да, тебе говорю, ты, обросшее чудо лесное. Выше, выше наконечники, мужики! Сомкнуть ряды, теснее, плотнее, плечо к плечу! Ну, теперь прилично! Почти совсем как войско!
Ярре оказался во второй шеренге. Он крепко уперся концом пики в землю, стиснул древко вспотевшими от страха руками. Мэльфи непрерывно бормотал слова молитвы за упокой души погибающих. Делакс неразборчиво ворчал, твердил бесконечно, мусолил одни и те же слова, касающиеся деталей интимной жизни нильфгаардцев, кобелей, королей, коннетаблей, воевод и матерей всех вышеперечисленных вместе взятых.
Туча в поле росла.
— Эй, не пердеть там, не стучать зубами! — рявкнул Бронибор. — Если думаете своей вонью напугать нильфгаардских лошадей, то ошибаетесь. И не обольщайтесь! То, что на нас прет, называется бригада «Наузикаа» и Седьмая Даэрлянская, известные боевые, прекрасно выученные воины! Их не испугаешь! Их не победишь! Их надо поубивать! Выше пики, мать…
Издали уже доносилась тихая, но быстро усиливающаяся барабанная дробь копыт. Задрожала земля. В туче пыли засверкали, словно искры, мечи.
— На ваше засранное счастье, вызимские герои, — снова заревел воевода, — пехотная пика нового модернизированного образца имеет в длину двадцать один фут! А в нильфгаардском мече всего три фута с половиной. Надеюсь, считать–то вы умеете? Так знайте, они тоже умеют. Но рассчитывают на то, что вы не устоите, что из вас выпрет наружу ваше истинное естество и тем самым подтвердит и покажет, что вы засранцы, трусы и паршивые овцы! Я четко излагаю? Ну, ладно! Проще сказать, Черные рассчитывают на то, что вы отбросите свои жерди и кинетесь бежать, а они станут вас нагонять на поле и долбать по хребтам, задницам и шеям, сечь с удобствами и без трудностей. Запомните, стервецы, что, хоть страх придает пяткам прямо–таки невероятную летучесть, от конников вам не убежать. Кому жизнь дорога, кому мила слава и добыча, тот должен стоять! Стоять твердо! Стоять стеной! И смыкать строй!
Ярре оглянулся. Стоявшие за линией пикинеров арбалетчики уже крутили рукоятки, внутренняя часть квадрата ощетинилась остриями гизарм, рансер, алебард, глевий, кос, рунков и вил. Земля дрожала все сильнее, в черной стене надвигающейся конницы уже можно было различить отдельные фигуры наездников.
— Мама, мамочка, — повторял дрожащими губами Мэльфи. — Мама, мамочка…
— М… мать твою, — бурчал Делакс.
Топот нарастал. Ярре хотел облизнуть губы, но не сумел. Язык отказался вести себя нормально, сделался твердым, как инородное тело, и сухим как щепка. Топот нарастал.
— Сплотиться! — рявкнул Бронибор, выхватывая меч. — Чувствовать плечо соседа! Помните, ни один из вас не дерется в одиночку! А единственное средство против страха, который вы чувствуете, это пика в кулаке! Готовься к бою! Пики — на грудь лошади! Ну, что будем делать, вызимские разбойники? Я спрашиваю!
— Стоять твердо, — проорали в один голос пикинеры. — Стоять стеной! Держать строй!
Ярре тоже орал. Уж ежели все, так все. Чего уж! Из–под копыт мчащейся клином конницы вырывались песок, щебень и дерн. Атакующие орали не хуже демонов, размахивали оружием. Ярре нажал на пику, втянул голову в плечи и крепко зажмурился.