Что из себя представляет контроль Примы над остальными симбионтами? Насколько велики его возможности? Как далеко простираются его пределы? Когда ещё выдастся свободная минутка и враждебный симбионт, чтобы попытаться ответить на эти вопросы? Нужно было пользоваться моментом.

Почему одержимые повинуются приказу Примы? Для человека это просто слова, но для симбионта за словами стоит нечто большее, скрытое от человеческого восприятия. Некая связь между симбионтами, которая подтверждает право Примы приказывать. Однажды я уже ощутил нечто подобное, когда помогал ведьмам получить фамильяров — я почувствовал эту связь и с ними, и через них — с теми, кем они управляли.

Симбионты — по крайней мере полноценные — могут сопротивляться Приказу. Симбионт Модели не сразу подчинился, когда я приказал ему покинуть тело Медведева, какое-то время цеплялся за него в попытках сломить волю, убедить принять его, но наткнулся на полное неприятие со стороны носителя. А потом Приказ всё же сделал своё дело. Тварь сдалась и вышла навстречу своей гибели…

Это могло показаться расточительством: я убил двоих симбионтов, хотя мог бы поглотить их, усвоить весь их опыт, их знания. Возможно, где-то среди накопленного ими опыта скрывалось нечто достаточно ценное для меня. Но Медведеву нужна была окончательная гибель убийц его жены, и я дал ему то, в чём он нуждался. Хотя не ожидал ни того, насколько Приказ отключит моральные тормоза Модели, ни того, насколько бурной окажется реакция Старого Медведя.

Теперь у меня был надёжный союзник, которого не отпугнуло знание о том, что я из себя представляю. Хотя всё ещё могло измениться после того, как симбионт попытался взять над ним верх. Личный опыт — такая вещь, от которой сложно отвернуться. Это мои слова и даже демонстрацию моих возможностей можно было отметать в сторону и продолжать видеть во мне мальчишку, безусловно одарённого, очень полезного, перспективного, да к тому же настоящего Рюрика, который может стать князем. А все эти россказни про сидящую внутри тварь — ну, мало ли чем подростки пытаются произвести впечатление на окружающих?

Но сегодня Медведев испытал настоящий шок, когда светящаяся тварь проникла в него — и он ничего не смог с этим поделать. Что ещё хуже — эта тварь принимала участие в убийстве его жены. Ощущать её в себе, слышать в собственных мыслях её вкрадчивый голос — для него это было действительно ни с чем не сравнимым опытом. Как и внутренняя борьба с симбионтом, не желающим покидать его тело. Наверняка тот причинил Медведеву очень сильную боль в надежде, что я не захочу заставлять страдать значимого для меня заложника, прежде чем сдался Приказу…

Погружённый в эти размышления, я не сразу отдал себе отчёт в том, что Феликс совсем перестал сопротивляться. Моя ладонь лежала на его груди, и сквозь этот ненадёжный контакт я ощущал некое присутствие поблизости от себя. Я был Примой — бесконечно могущественным существом, и рядом со мной затихло, затаилось существо совершенно иного плана — маленькое, смертельно напуганное, прекратившее всякое сопротивление, лишь бы остаться незамеченным, не привлечь к себе внимания.

Осмысляя опыт контакта с симбионтом, пережитый Медведевым, я словно отстранился от самого себя и теперь как бы со стороны наблюдал за собственным симбионтом и за симбионтом Феликса. За их первым контактом. Прима никуда не торопился — в его распоряжении было всё время мира. Он неподвижно и молча изучал новорождённого, совсем недавно отделённого от родителя симбионта, и в этом неподвижном молчании было столько силы и величия, что я невольно затаил дыхание, наблюдая за живущим во мне созданием.

Как бы ни таился молодой симбионт, он уже был в центре внимания Примы — и знал это. Если бы это могло ему помочь, он бы уже покинул тело, но бежать было некуда, и малейшее движение вызвало бы реакцию Примы. Так что он застыл — и через восприятие Примы я чувствовал его страх, его отчаяние и желание спастись.

Я не знал, сколько длилось это исследование, но наконец Прима принял решение. Волевой посыл через установившуюся между ними связь мгновенно подавил и разрушил всякую возможность сопротивления со стороны юного симбионта. Его волю заменила воля Примы — теперь она одна имела значение. Из напуганной, дрожащей твари симбионт превратился в уверенное в себе существо, точно знающее, что ему делать, как себя вести и куда идти.

Единственным смыслом его существования стала сопричастность делам Примы, и это преображение настолько разнилось с сетью Ковена, что вызывало лёгкую оторопь. Я мог дотянуться до Феликса, не касаясь его физически, стать им, или любым другим подчинённым по иерархии, мог выстроить собственную сеть, которая включила бы в себя сеть Ковена, но была больше неё. Это наводило на мысли о почти божественной власти над всеми, кто входил в иерархию Примы. И хотя я сам не понимал, как это всё работает, я был полон решимости разобраться в принципах взаимодействия симбионтов и Примы. Симбионт ведьмы Ковена вырастал из частицы материнской особи, несколько переданных при посвящении частиц формировали полноценный симбионт, и это было единое существо во множестве экземпляров. Я же чувствовал себя так, словно у меня появилась ещё одна рука, которой я мог полноценно действовать, не задумываясь над каждым движением. И не собирался от неё отказываться.

Сёстры Салем будут очень недовольны.

Закончив с Магнусом, я покинул корабль Модели и вернулся к Медведевым. Церемония шла полным ходом, уже вручались награды, мероприятие вовсе не выглядело сорванным. Журналистская братия снимала награждение, хотя несколько особо настойчивых пытались проникнуть в вип-ложу, но им мешали «спартанцы». При моём появлении журналисты бросились было ко мне:

— Господин Марс, у вас есть комментарии по поводу несчастного случая с Миленой Саймон?

— Никаких комментариев, — с этими словами я протиснулся между охранниками и скрылся в ложе.

Значит, Медведев преподнёс случившееся как несчастный случай? Умно. По крайней мере, не вызывает такого ажиотажа, как убийство, и не нарушает хода «Золотой Кометы» — все заняты делом, получают свои подарки, а вся шумиха начнётся позднее, когда мероприятие будет уже закончено.

— Как ты? — первым делом я присел рядом со Снежкой и обнял её. Выглядела она бледно, но держалась. Её можно было понять — не каждый день на её глазах отец убивает топ-моделей. Даже таких, которые оказываются убийцами её матери.

— Всё в порядке, — шёпотом ответила Снежка.

Я коснулся губами белой макушки, девушка прижалась ко мне, и я крепче сомкнул объятия.

— Значит, несчастный случай? — спросил я у Медведева.

Тот уже совсем оправился от потрясения, выглядел уверенным, хотя и хмурым.

— Да, я решил, что так будет лучше всего. Кроме того, сделанная вами обоими запись полностью меня оправдывает, хотя шума, конечно, не удастся избежать. Но наш отдел по связям с общественностью получил запись в своё распоряжение, уже идёт работа над подачей случившегося именно как несчастного случая — непреднамеренное убийство в состоянии аффекта тоже подойдёт. Запись будет обнародована после церемонии вместе с пресс-релизом, это позволит сгладить реакцию общественности. Всё же топ-модель такого уровня… Ты был прав, я поторопился. Но сдержаться не мог, когда услышал, что она несёт… Править Солнечной системой она собралась вместе со мной! Дура…

Что ж, это был вполне подходящий выход из сложившейся ситуации. Пресс-служба подготовит сообщение о случившемся в нужном ключе, запись разговора выставит участников в соответствующем свете, и Медведев выйдет сухим из воды.

— У неё было много поклонников, — заметил я. — Вам стоит усилить охрану, наверняка будут попытки отомстить за её смерть.

— Это распоряжение я уже отдал, — заверил меня Медведев. — Что с остальными? Сколько их ещё осталось?

— С остальными будет сложнее, — был вынужден признать я. — К этим были прямые ниточки, они падали как костяшки домино, сбивая друг друга. Но остальных придётся искать… Всего их было тринадцать, четверо выбыли, осталось девять. Есть над чем работать.