Должна ли такая мешанина имен ослаблять нашу уверенность в эволюционной науке? Совсем наоборот. Это именно то, чего следует ожидать, при том, что все эти существа — эволюционные промежуточные звенья, звенья, ранее бывшие недостающими, но более не являющиеся недостающими. Мы должны бы были обеспокоиться, если бы не было никаких промежуточных звеньев, настолько близких к границам, что их было бы затруднительно классифицировать. На самом деле, с эволюционной точки зрения распределение дискретных имен должно быть невозможно, если бы только ископаемая летопись была бы более полной. В некотором смысле, удача, что ископаемые так редки. Если бы мы имели непрерывную ископаемую летопись, выдача отдельных имен видам и родам стала бы невозможна или, по крайней мере, проблематична. Справедливо заключение, что преобладающий источник разногласий палеоантропологов, принадлежит ли такое-то и такое-то ископаемое к этому виду/роду, глубоко и по интересной причине бесполезен.

Держите в голове гипотетическое представление, что мы бы могли, по какому-нибудь странному стечению обстоятельств, быть благословлены непрерывной летописью эволюционных изменений без единого отсутствующего звена. Теперь посмотрите на 4 латинских имени, применявшихся к 1470. При ближайшем рассмотрении, изменение с habilis на rudolfensis кажется меньшим изменением, чем изменение Australopithecus на Homo. Два вида внутри рода более близки друг к другу, чем два рода. Не так ли? Не является ли это единственным основанием различения на уровне родов (скажем Homo или Pan [шимпанзе] как альтернативные рода африканских человекообразных обезьян) от уровня видов (скажем troglodytes или paniscus внутри рода шимпанзе) в иерархии классификации? Что ж, да, это так, когда мы классифицируем современных животных, о которых можно думать как о кончиках веточек на эволюционном дереве с предками внутри кроны дерева, удобно вымершими и не мешающими на пути. Естественно, те веточки, что соединяются друг с другом дальше (глубже в кронш дерева) будут иметь тенденцию быть менее похожими друг на друга, чем те, чье разветвления (более поздние общие предки) ближе к кончикам. Система работает до тех пор, пока мы не пытаемся классифицировать вымерших предшественников. Но как только мы включим нашу гипотетически полную летопись ископаемых, все четкое подразделение рушится. Дискретные имена становятся, как правило, невозможными к применению. Мы можем легко это увидеть, если пойдем постепенно назад через время, как мы делали в главе 2.

По мере того, как мы отслеживаем предков современного Homo sapiens назад, должно настать время, когда отличия от современных людей станут достаточными, чтобы заслуживать отдельного видового имени, скажем Homo ergaster. В то же время, на каждом шаге на пути индивиды достаточно похожи на своих родителей и своих детей, чтобы быть помещены в один и тот же вид. Теперь мы идем назад еще дальше, отслеживая происхождение Homo ergaster, и должно настать время, когда мы достигнем индивидов достаточно отличных от типичного «мейнстримового» ergaster, чтобы заслуживать свое собственное видовое имя, пусть Homo habilis. И теперь мы переходим к сути аргумента. По мере нашего дальнейшего продвижения назад, в определенной точке нам должны начать встречаться индивиды достаточно отличные от современных Homo sapiens, чтобы заслужить отличное родовое имя, пусть Australopithecus. Проблема в том, что «достаточно отличные от современных Homo sapiens» — это совершенно не то же самое, что «достаточно отличные от ранних Homo», в нашем случае упомянутых Homo habilis. Подумайте о первой рожденной представительнице Homo habilis. Ее родители были австралопитеками. Принадлежала ли она к другому роду, чем ее родители? Это просто глупо! Разумеется, глупо. Но это вина не реальности, а человеческой настойчивости в раскладывании всего по именованым категориям. В действительности, не существовало такого существа, как первая представительница Homo habilis. Не существовало первого представителя ни для одного вида, или рода, или отряда, или класса, или типа. Каждое существо, которое было когда-либо рождено, было бы классифицировано, будь рядом зоолог, принадлежащим к тому же самому виду, что и родители и дети. Тем не менее [сейчас], глядя ретроспективно и с тем благоприятным обстоятельством — да, здесь в парадоксальном смысле благоприятным — что большинство звеньев отсутствует, классификация в отдельные виды, роды, семейства, отряды, классы и типы становится возможной.

Мне бы хотелось, чтобы у нас была непрерывающаяся цепочка ископаемых, кинематографическая запись всех эволюционных изменений, как она происходила. Мне бы этого хотелось, чтобы посмотреть на лица тех зоологов и антропологов, кто участвует в пожизненных прениях друг с другом, принадлежит ли такое-то и такое-то ископаемое к этом виду или тому, этому роду или тому. Господа (интересно, почему это никогда не дамы), Вы спорите о словах, а не о реальности. Как сказал сам Дарвин в «Происхождении человека»: «В ряду форм, нечувствительно переходящих одна в другую от какого-либо обезьянообразного существа до человека в его современном состоянии, было бы невозможно точно указать, которой именно из этих форм следует впервые дать наименование «человека».»

Давайте пройдем по более свежим ископаемым и посмотрим на несколько более поздних звеньев среди тех, что более не являются недостающими, хотя они отсутствовали во времена Дарвина. Каковы могут быть переходные формы между нами и различными существами, такими как 1470 и Твигги, которые иногда называются Homo, а иногда Australopithecus? Мы уже встречали нескольких из них, таких как Яванский Человек и Пекинский Человек, обычно классифицируемых как Homo erectus. Но те два жили в Азии, и есть хорошие свидетельства в пользу того, что большая часть человеческой эволюции проходила в Африке. Яванский Человек, Пекинский Человек и их сородичи были выходцами с материнского континента Африки. В самой Африке их эквиваленты сейчас классифицируются как Homo ergaster, хотя долгие годы их классифицировали как Homo erectus, еще одна иллюстрация непостоянства процедур наименования. Наиболее известный образец Homo ergaster и один из наиболее полных когда-либо найденных пред-человеческих ископаемых — Турканский Мальчик, или Мальчик Нариокотомы, открытый звездой поиска ископаемых из команды палеонтологов Ричарда Лики, Камойа Кимеу.

Турканский Мальчик жил примерно 1.6 млн лет назад и умер в возрасте примерно 11 лет. Есть показатели, что он бы вырос до роста 6 футов, если бы дожил до взрослого возраста. Его взрослый мозг был бы в перспективе примерно 900 кубических сантиметров Это было типично для мозга Homo ergaster/erectus, варьировавшегося около 1000 кубических сантиметров. Это значительно меньше современного человеческого мозга, составляющего примерно 1300..1400 см^3, но больше чем у Homo habilis (примерно 600 см^3), что в свою очередь больше мозга австралопитека (400 см^3) и шимпанзе (около того же). Помните, мы заключили, что наш предок 3 млн лет назад имел мозг шимпанзе, но ходил на задних ногах. Из этого мы можем предположить, что вторая часть истории, от 3 млн лет назад до недавнего времени, была историей увеличения размера мозга. И это на самом деле подтверждается.

Homo ergaster/erectus, большое количество останков которых у нас есть — очень убедительное звено, не являющееся недостающим, лежащее на середине пути между сегодняшним Homo sapiens и Homo habilis 2 млн лет назад, который в свою очередь — красивое звено, граничащее с Australopithecus 3 млн лет назад, который, как мы увидели, очень хорошо описывается как прямоходящий шимпанзе. Как много звеньев надо, прежде чем, Вы заключите, что уже нет «недостающих»? И можем ли мы также заполнить пробел между Homo ergaster и современным Homo sapiens? Да, у нас есть богатая коллекция ископаемых, покрывающих последние несколько сот тысяч лет, которые являются переходными между ними. Некоторым были даны видовые имена, как Homo heidelbergensis, Homo rhodesiensis и Homo neanderthalensis. Другие (и зачастую эти же самые) называются «древними» Homo sapiens. Но я продолжаю повторять, имена не важны. Важно, что эти звенья более не являются отсутствующими. Промежутоных звеньев полно.