— Почему бы тебе самому не стать токарем, врачом или инженером?

— Потому что всех их учит учитель. Без учителя их не подготовить. Понятно?

Шестиклассники могли приходить к Владу в любое время, даже когда его не было дома. Ключ от двери хранился под половиком. Но всякий, кто бывал в этой комнате, должен был подчиняться пяти правилам. Потому она и называлась «комнатой пяти правил». А правила были такие:

«Здесь живёт занятой человек. Ему некогда прибирать за каждым. Поэтому запоминай, где что лежит, и, если берёшь какую-нибудь вещь, перед уходом клади на место.

Здесь живёт человек, который не любит зря тратить деньги. Куплен коврик — пользуйся им. Куплена вешалка — пользуйся.

Здесь живёт человек, который не любит пустословия, даже в своё отсутствие. Поэтому старайся меньше говорить. Следи за своей речью. Тот, кто употребляет словечки вроде «психовать», «на фиг», пусть не приходит сюда.

Здесь живёт человек, который не верит в чудеса. Тот, кто в них верит и говорит: «Не буду учить, я и так знаю», пусть забудет об этой комнате.

Здесь живёт человек, который считает долгом чести своё слово. Если ты чувствуешь, что не можешь сдержать своё обещание, лучше не обещай».

Когда-то листок с правилами был прикреплён к отрывному календарю. Но все довольно скоро запомнили эти правила, и в листке уже не было нужды.

…В завешенное обёрточной бумагой окно пробивался мягкий голубоватый свет, располагающий к отдыху. Влад устал, но и не думал ложиться после обеда. Он постирал носовые платки, не без сноровки пришил пуговицу к рубашке. За стеной жили родители, и, хотя мать Влада была прекрасной хозяйкой, он предпочитал всё делать сам. Отец его, стрелочник, человек лет пятидесяти, большой шутник и острослов, частенько говорил: «Надо уметь всё делать. Теперь вот есть кому позаботиться. А переведут твою «стрелку», пошлют тебя куда-нибудь, придётся одному управляться. Сумеешь обойтись — хорошо, не сумеешь — хлебнёшь горя». Мать, правда не вполне разделяла это мнение, но сам Влад считал, что старик прав. И потом, разве плохо быть независимым, быть, как говорится, хозяином в восемнадцать лет?

Спрятав в шкаф коробочку с иголкой и ниткой, Влад едва успел надеть рубашку, когда услышал, как с улицы кто-то кричит:

— Это дом четырнадцать?

— Да, девочка, — отозвался отец Влада.

— А почему у вас нет номера на калитке? Как же человеку найти вас?

— Это смотря какому человеку… Ты, к примеру, только полчеловека…

— Нет, я целый человек… Злых собак нет?

— И добрых нет. Только хромая кошка…

— Кошки меня не интересуют. Войти можно?

— А кого тебе нужно?

— Товарищ Прода дома?

— Я Прода!

— Нет, не вы… Вы слишком старый.

— Ну, а старый не может зваться Продой?

— Может, только пионерским инструктором не может быть, ведь старые не бывают утемистами [4]…

— Это правда, я не утемист… Денька на два перерос…

— Дяденька, вы всё шутите, а у меня дел по горло. Не здесь живёт товарищ Прода, инструктор?

— Здесь.

— У меня дело к нему, а не к вам…

Влад вышел и увидел чёрненькую, коротко остриженную девочку лёг тринадцати. Глаза у неё напоминали виноградины. На карманах белого платья были вышиты подсолнухи, на шее — аккуратно завязанный пионерский галстук.

— Я инструктор! Заходи!

Девочка по-мальчишески толкнула плечом калитку и решительно прошла через двор.

— Пойдём в комнату, там прохладнее.

Влад привёл её и предложил сесть.

— Нет, спасибо, я постою. У меня дома посуда немытая, а с матерью шутки плохи. Вы знаете, всё хозяйство на мне. Мама вроде главного инспектора…

— Ага… И что же, трудновато ладить с главным инспектором? — смеясь, спросил Влад.

— Трудновато, но что поделаешь? — Девочка пожала плечами: мол, иного выхода нет. — Мама говорит, будто потому поручает мне мыть посуду, что я внимательная. В этом году я ещё ни единого блюдца не разбила. Я даже не позволяю отцу помогать мне вытирать посуду. Он самую красивую чашку разбил!

— Скажи пожалуйста, самую красивую! Интересно! Ну, садись, рассказывай…

Девочка села на стул.

— Я сяду, только, знаете, я ведь не поболтать пришла. Правда, это моя болезнь. Мама говорит, что я трещотка. И в школе насчёт дисциплины у меня плоховато. По всем предметам пять, только по поведению четыре. Из-за того, что я разговариваю на уроках…

— Да, перемены короткие, — улыбаясь, поддержал Влад.

— Не короткие, просто не могу удержаться. Отец и мать очень настойчивые, когда что-нибудь надо сделать. И почему я такая? Вот ведь и к вам пришла потому, что не могла удержаться. Хотела вымыть посуду, но бросила всё, помчалась в школу, узнала ваш адрес — и бегом сюда.

— А зачем я тебе нужен?

Девочка покраснела и, опустив глаза, сказала:

— Набедокурила я… даже не то что набедокурила, это гораздо хуже… Только вам я и могу рассказать…

— Только мне?

— Да! — Посмотрев с опаской на Влада, она сказала: — Если вы чуткий человек… Вы чуткий?

— Кто его знает! — Влад задумался. — Смотря по тому, что ты подразумеваешь под словом «чуткий»…

— Думаю, что да… Иначе как бы вы стали инструктором? Правда? — Но прежде чем Влад ответил, она быстро добавила: — Кажется, опять я лишнее говорю. Лучше я расскажу вам, зачем я пришла.

— Да, так будет лучше, — согласился Влад. — Тем более что ты спешишь. С главным инспектором шутки плохи.

Девочка выпрямилась и подняла голову с таким видом, будто собралась делать доклад.

— Вот что случилось. Мы живём по соседству с семьёй Бунеску… У них много детей, но только один — мой ровесник. Остальные либо старше меня и не играют со мной, либо меньше меня и я с ними не играю… Только с Петрикэ я могла бы сговориться. Но он и не смотрит в мою сторону. Вчера вечером я взобралась на их вишню, а он пришёл и стал гнать меня. Я не захотела, и он полез за мной на вишню, но упал и…

— И что? — озабоченно спросил Влад. — Расшибся?

— Не расшибся, но… но случилось несчастье. Галстук свой разорвал. Потому я и пришла. Он так расстроен. Чуть не заплакал, но меня постыдился. Он не виноват. Это из-за меня… Сразу вдруг — трах! — и упал…

Девочка замолчала. Молчал и Влад. Он смотрел на окно, точно обладал способностью видеть сквозь синюю бумагу, что происходит на улице. Девочка выжидающе смотрела на него.

— Запутанная история, — сказал Влад. — Как же быть? Не может Петрикэ носить рваный галстук.

— Я хотела зашить… Я умею… В кружке «Умелые руки» я была на втором месте. Но всё равно, он уже не будет как новый.

— М-да, — задумчиво сказал Влад. — Каким был, не будет… Всё же…

— Что?

— Бывают и такие случаи, когда рваный, запачканный галстук почётнее нового… Галстук Володи Дубинина изрешетили осколки. Значит ли это, что он не умел дорожить им?

— Но ведь Володя был герой!

— Он был герой… — повторил Влад, кивнув голо вой. — Его галстук замечателен не тем, что был, скажем новый, выглаженный. Важно, что тот, кто носил его, дорожил званием пионера до последней минуты своей жизни. — Оба помолчали, потом Влад продолжал: — Конечно, пионерский галстук нужно беречь, но это ещё не всё… Предположим, ты и бережёшь его, но плохо учишься, не держишь своего слова или трусишь… Чего тогда стоит твой пионерский галстук?

— Это верно. Но ведь Петрикэ хороший мальчик, учится хорошо и совсем не трус, — быстро заговорила девочка. — Он вполне заслужил красный галстук. Это я виновата, а не он… Я и пришла сюда, чтобы признаться в этом. Петрикэ мой единственный сосед. Но он немножко злой и не обращает на меня внимания. Ведь не съем же я его?

— Меня ты не съела, — сказал Влад.

— Опять я много говорю, правда?.. Однажды я попробовала завязать рот платком. За целый час ни словечка не сказала. Отец стал смеяться надо мной. Я развязала платок спросить, чего он смеётся, а потом весь день и проболтала. Не могу удержаться, да и всё! Вот и сейчас: надо бы уходить, а я сижу. Ведь уже сказала всё, что должна была сказать. Мне пора уходить, правда?