Смеясь и подталкивая Дину, который всячески отбивался и кричал: «Если вы не перестанете, я ещё такие же дрянные стихи сочиню», ребята вернулись в «тихий уголок». Санду вкратце передал свой разговор с Петре Станку. Ребята обрадовались, что адмиралу не пришлось просить и что беседа велась, как он выразился, «на равных началах». Они только удивились, что Петре Станку тоже не знал того человека, который гнал их с пруда.

— Это какой-нибудь злодей, — сказал Дину.

— Как будто пруд — его! — Надув щёки и выпятив живот, Алеку пробасил: — Вы мне тут не попадайтесь, пруд мой!

Алеку превосходно умел «изображать», но лучше всего ему удавался «хозяин Тимофте», который раньше держал самую большую лавку «Бакалеи и гастрономии» в районе. И теперь все стали просить Алеку представить «хозяина Тимофте».

Алеку засучил рукава, спустил на лоб прядь волос, взял у Дину его белую парусиновую курточку и подвязал её на манер фартука, потом каким-то каркающим голосом зачастил:

— Яблок желаете? Сколько? Кило? Как? Это гнилое яблоко? Избави боже! А вот это? Тоже гнилое? Ничего, всё равно мне в убыток… Что вы говорите? Это не яблоко, а картофель? Ничего, картофель тоже полезен. Жареный картофель даже вкуснее яблок…

— Слушай, Алеку, иди и правда в артисты! — посоветовал ему Дину. — Я стану писать пьесы, а ты будешь играть. Видел, как я ловко сочиняю: «Расцветает кипарис…»

Санду только теперь заметил Нику. Он подошёл к нему и ироническим тоном спросил:

— Ну, как дела, «адмирал»?

— Хорошо, адмирал! Даже лучше, чем я думал. Боюсь, что у тебя вот неважно…

— Это почему же?

— Кто знает? Сдаётся мне, что ты уже не сможешь похвастаться перед отрядом…

— Хвастаться? Чем?

— Мною…

— Тобой действительно никто не может похвастаться!

— Ого! Воображаю, как бы ты хвалился! — Нику принял забавную позу, выставил грудь вперёд и, подняв руку, важно сказал: — «Товарищи, поздравьте меня! Напишите обо мне в стенной газете и пошлите заметку в «Пионерскую искру», я, Санду Дану, самый выдающийся, выполнил своё обязательство: отучил Пику — буяна, каких мало, — от его замашек». Ха-ха-ха! Так бы и сказал, кабы только мог… Но птичка улетела! Насыпь ей соли на хвост…

— Ты не птичка, Нику… Ты просто птица, и к тому же домашняя, из породы спесивых, что распускает хвост и надувается. А обязательство, к твоему сведению, мы всё равно выполним!

— Ты меня просто смешишь…

— Смейся сколько хочешь, но запомни: с драчунами мы не уживёмся. Мы не позволим тебе хвастать… своей силой! Драться не позволим!

— Серьёзно?

— Очень серьёзно!

— Тогда я покажу тебе сейчас, насколько это серьёзно. Илиуцэ! Илиуцэ, поди-ка сюда!

Илиуцэ подошёл, и только он очутился возле Нику, как тот ударил его.

— Ты что, Нику? — рассердился Илиуцэ. — Не трогай меня!

— Ну, видел… товарищ Санду Дану?

— Видел, — огорчённо ответил Санду. — Но тут не в тебе одном дело. Илиуцэ тоже хорош, если после всего этого продолжает дружить с тобой…

— А я уже привык, — вздохнул Илиуцэ. — Сейчас он не больно ударил.

— «Привык»! — вздохнул и Санду. — А почему ты не привыкнешь ходить на руках, вниз головой?

— Это не одно и то же, — неуверенно сказал Илиуцэ.

— Нет, одно и то же! — отрезал Санду.

Тут подошли и остальные. Санду обернулся к ним и спросил:

— А где Петрикэ? Он тоже на сбор колосьев уехал?

— Нет, — ответил Нику, хотя знал, что не его спрашивают. — Он даже не приходил. Я собирался сразиться с ним в шахматы, вот он и струсил.

— Полегче, полегче! — одёрнул его Санду. — Петрикэ в два счёта не обыграешь.

— Не обыграю? Ха ха-ха! Да я с ним и без ладьи сыграю. А тебя, если хочешь знать, с закрытыми глазами одолею. В шахматах я адмирал, а не ты!

— Хвались, да не поперхнись! Хотя и не я это сочинил, но к тебе очень подходит, — съязвил Дину.

— Ну, уж это ты оставь, — вступился за друга Илиуцэ. — Нику никто не обыграет в шахматы.

— Хорошо, хорошо. Пусть будет так. К чему спорить! Давайте лучше поговорим о более важных вещах, — сказал Санду.

— Переводишь разговор, не нравится? — не унимался Нику. — Во всём хочешь быть первым, а вот в шахматах не получается?..

— Глупости! Ничего я не хочу. Ты ушёл от нас?.. Ну и оставь нас в покое… — И, обращаясь к ребятам, Санду продолжал: — Надо заняться гербарием, сегодня день у нас почти зря пропал. Собрали мы пока мало. Письмо Дину написал, но мы не знаем, куда послать… Хотите, чтобы мы на бобах остались? Нужно поговорить с Владом…

— Влад в деревне.

— Он к вечеру вернётся. Пойдёмте к нему, — предложил Алеку.

Ребята согласились.

— Надо известить и Петрикэ, — сказал Санду. — Кто поблизости от него живёт?

— Я живу рядом, — вмешался Нику. — Только я вашим приказам не подчиняюсь! Да и Петрикэ не захочет показываться мне на глаза: я же пообещал обыграть его в шахматы!

— Опять ты вмешиваешься? Опять хвалишься? — И Санду презрительно посмотрел на него.

— Мне есть чем похвалиться! А тебе вот нечем, а то бы и ты хвалился. А Петрикэ твоего я всё равно в два счёта обставлю. Быть бычку на верёвочке!

Санду не считался хорошим шахматистом. Он не принимал участия в школьных, а тем более в общегородских турнирах. Любил играть, но так как-то получалось, что, когда происходил турнир, он по какой-нибудь причине не участвовал. С Петрикэ он не раз играл в шахматы, но обычно они не доигрывали до конца, то ли потому, что наступал вечер и Санду надо было уходить, то ли Петрикэ посылали за покупками, либо они, заигравшись, попадали в «цейтнот» — предстояло ещё делать уроки.

Санду, правда, частенько играл по вечерам с отцом, а если к ним заходил дядя Петре, то и с ним. Петре Станку учил Санду обдумывать не только свои ходы, но и возможные ходы противника, а главное, дорожить каждой пешкой. «Пешка — самая существенная фигура, — обычно говорил он. — В шахматах примерно так же, как в бою. Потерял бойцов — ни к чему тебе уже и кони и позиции».

Сознавая свои силы, но зная и репутацию Нику, Санду был уверен, что проиграет ему, и всё-таки сейчас ему страшно хотелось обыграть Пику. Не столько из-за хвастовства Нику, сколько ради чести друга. И Санду решился:

— Ну, знаешь… Петрикэ играет гораздо лучше меня. Он меня, может, сто раз обыгрывал, а тебя и двести обыграет!

Нику сначала даже опешил, потом громко расхохотался:

— Вот так отмочил! Илиуцэ, слыхал, что он говорит?

Хотя никто из ребят не поддержал Нику, но в глубине души все считали, что он прав, а Илиуцэ, будь здесь огонь, не преминул бы последовать примеру Муция Сцеволы [7]… Нет, в лучшем случае Петрикэ добился бы ничьей, но уж никак не победил бы!

— Петрикэ определённо обыграл бы тебя! — стал опять подзадоривать его Санду.

— Ты так говоришь потому, что его здесь нет! — вмешался Илиуцэ в полной уверенности, что это действительно шутка.

— Считай, что он здесь! Петрикэ и без ферзя меня обыгрывает… Я буду играть с Нику. Если я выиграю… значит, и Петрикэ…

— …обставит Нику в два счёта, — сказал Алеку, передразнивая Нику.

— Точно! Ну как, берёшься играть со мной, Нику?

— Ещё спрашиваешь! Конечно! Только предупреждаю: потом уж не хнычь!

— Не беспокойся, хныкать я не буду. Но и я ставлю условие: если ты проиграешь, то зайдёшь к Петрикэ и скажешь ему, чтобы он после обеда был у Влада… — Санду зажал в кулаки чёрную и белую пешки и, спрятав руки за спину, сказал: — Разыграем! Выбирай, в какой руке?

— В левой!

— Белые! Тебе начинать.

Только теперь, расставляя фигуры, Санду спохватился, что поспешил, подзадоривая Нику. И всё же играть надо! Разве он мог допустить, чтобы так говорили о Петрикэ? Хоть он и не гроссмейстер, но и не новичок.

— Я пошёл! Куда ты смотришь? Или ты и дебюта разыграть не сумеешь?

Различив голос Нику в шуме других голосов столпившихся вокруг них ребят, Санду вздрогнул. Он ответил ходом королевской пешки.