Другим блюдом в меню наших путешественников было включено мясо морского бобра, ныне почти совершенно истреблённого. В международном постановлении об охране тюленя в северной части Тихого океана указывается также на настоятельную необходимость охраны морского бобра. По данным Бросса[50], их осталось всего лишь несколько экземпляров, между тем как сто лет тому назад каждый залив, каждый сколько-нибудь защищённый выступ, как уединённый скалистый остров Берингова моря, кишели этими весело игравшими, в высшей степени изящными животными. Ещё около восьмидесяти лет тому назад в бухте Сан-Франциско бобры водились тысячами.

За 9 месяцев своего пребывания на острове Беринга наши путешественники напромышляли здесь 700 бобров, шкуры которых они вывезли на Камчатку. «Мех морского бобра, — говорит Стеллер, — превосходит меха самых лучших речных бобров длиною своих волос и красотою цвета до такой степени, что не может выдержать с ними никакого сравнения… Живой морской бобёр — красивое, приятное животное, отличающееся весёлым и забавным нравом, а в семейной жизни — это крайне ласковое и привязчивое существо! Морские бобры больше держатся семьями, в состав которых входят самец, самка, полувзрослые детёныши и сосунки. Привязанность к детёнышам так велика, что они решаются подвергать себя самой большой опасности, лишь бы выручить отбираемых от них детёнышей. В последнем случае матки плачут, как дети, и сильно тоскуют по ним».

Мясо морского бобра также пришлось весьма по вкусу нашим путешественникам, они уверяли, что оно много вкуснее тюленьего, мясо же сосунков напоминало им барашка.

На острове оказалось прямо несметное множество песцов; питавшиеся отбросами моря, они размножились на острове до невероятности. Совершенно не боясь человека, они проделывали здесь такие штуки, которые Стеллер сравнивает только с историей проделок обезьян на острове Саренбурге, рассказанных неким Альбертом Юлиусом. Стеллер, хорошо изучивший этого умного и хитрого пушистого зверька, рассказывает о нем изумительные вещи. Песцы, — по его словам, — «забирались в жилища и днём и ночью и таскали решительно все, что только могли унести, даже вовсе не нужные им предметы, как то: ножи, палки, мешки, сапоги, чулки, шапки и т. п. Они научились до такой степени искусно откатывать бочки с запасами в несколько пудов и так ловко извлекать из них мясо, что первое время, — пишет Стеллер, — мы положительно не могли приписывать подобные проделки им. Во время обдирания шкуры с какого-нибудь животного нам часто случалось закалывать ножом по два, по три песца потому, что они старались вырвать у нас мясо из рук. Если мы что-либо зарывали самым тщательным образом и заваливали это каменьями, то песцы не только всегда находили скрытое, но и умудрялись сдвигать тяжёлые камни. Они поступали в этом случае, как люди: подрывали камень и, навалившись на него плечами, изо всех сил помогали друг другу. Если мы клали какую-нибудь вещь на высокий столб, надеясь оградить её этим способом, — они подрывали его до тех пор, пока он не сваливался; или один из песцов взбирался на шест, подобно обезьяне или кошке, и необыкновенно хитро и ловко сбрасывал с него лежащую вещь.

«Они следили за всеми нашими движениями и следовали за нами по пятам, какие бы мы меры ни принимали против них. Когда море выбрасывало какое-нибудь животное, песцы пожирали его прежде, чем люди успевали добраться до места, и наносили нам, таким образом, большой ущерб. Если им не удавалось сожрать все разом, они таскали остатки по кускам, зарывали их на наших глазах под камни и продолжали эту работу до тех пор, пока не перетаскивали всего. Некоторые из песцов стояли при этом на-страже и наблюдали за приближением людей. Заметив кого-нибудь из нас уже издали, они поспешно принимались зарывать труп животного, орудуя все вместе, и при этом делали это так быстро, что в самое короткое время нельзя было заметить и следа от туши целого медведя или морского бобра. Ночью, когда мы спали под открытым небом, песцы стаскивали с наших рук перчатки, вытаскивали шапки из-под головы, стягивали с нас одеяло и умудрялись даже вытянуть из-под нас шкуры, служившие нам постелью. Чтобы спасти от них свеже-убитых бобров, мы клали их под себя, но песцы преспокойно выедали из-под человека все мясо и внутренности трупа. Вследствие этого мы были принуждены спать с дубинками в руках, чтобы при пробуждении тотчас же иметь возможность отгонять и бить их».

Эта подлинная песцовая стихия вызывала наших путешественников на самые крайние меры, они истребляли их тысячами; Стеллер передаёт, что он однажды один зарубил топором 70 штук, шкурами которых покрыл крышу своей пещеры.

Не малое число песцов на острове поглощали также медведи и морские орлы, причём последние охотились на них довольно оригинальным способом: схватывали когтями песца, поднимались с ним высоко на воздух и оттуда сбрасывали его на землю.

С появлением на Командорских островах человека, песцы стали исчезать, ныне их здесь немного. В 1910 году, например, их удалось добыть промышленникам в течение всего года лишь 1053 штуки. Но удивительно, что и до последнего времени здешний песец не боится человека и смело, как собака, приближается к нему и обнюхивает его.

Чтобы сохранить на Командорских островах (острова Беринга и Медный) песцов от окончательного истребления, нашим дальневосточным пушным хозяйством организованы здесь питомники. В этих питомниках находится также несколько экземпляров морских бобров.

Прибегать к мясу песцов нашим путешественникам не было никакой необходимости, мясных блюд в их распоряжении было и без того более чем достаточно. Помимо морской коровы и бобра, вполне по вкусу пришелся всем и сивуч — многочисленный представитель здешних ластоногих. По строению своего тела сивуч отличался от тюленей меньше, чем остальные виды его семейства, но смешать его с первыми довольно трудно. Помимо характерного устройства ласт, сивуча тотчас же можно узнать по его воинственной осанке, которую он принимает во время возбуждения и опасности. И, в самом деле, по своему свирепому нраву сильное животное это представляло некоторую опасность для охотников, особенно когда силилось перевернуть лодку с людьми.

Однажды, выйдя поутру из своих «берлог», путешественники заприметили какую-то тёмную полосу, лежавшую невдалеке на берегу. Подошли и убедились, что море доставило им богатый дар — исполинских размеров кита и притом совершенно свежего. Этот кит из группы самых крупных, так называемых полосатиков[51] имел в длину свыше 15 сажен и дал морякам такое огромное количество сала, что его с избытком хватило до самого оставления ими острова. Пасть чудовища была настолько обширна, что в неё вполне могла бы войти средних размеров лодка со всеми его гребцами. В продолжение многих дней моряки только и были заняты тем, что вырезали из тела животного огромные полосы сала и переправляли их в лагерь. Их сопровождали целые стада песцов.

Хорошо были обеспечены наши путешественники и птицей. Представители пернатых острова Беринга почти не отличались от камчатских. Исключение составлял лишь так называемый очковый баклан — специфический обитатель острова Беринга, также, подобно морской корове, ныне совершенно истреблённый. Виновниками исчезновения с лица земли интереснейшей птицы оказались на этот раз алеуты, переселившиеся на богатые в промысловом отношении Командорские острова в первой половине XIX века. Уже в 1850 году на острове Беринга не было ни одного баклана. Во времена же Стеллера он водился здесь во множестве. Чучело этой крупной птицы можно видеть в Зоологическом музее Академии Наук в Ленинграде.

Вулканическая структура камчатского края, где отроги гор иногда вертикально обрываются в воды Тихого океана и представляют поучительную картину геологического строения и происходивших здесь вулканических переворотов огромной мощности, определила и геологическое строение острова Беринга. Остров горист и носит свежие следы недавних геологических переворотов, давших необычайное распределение пластов со всей причудливостью их изломов и провалов. Горы острова однако не достигают большой высоты, высший горный пункт — гора Стеллера — не превышает 2200 футов . Стеллер приводит описание террас, расположенных на высоте до 30 сажен и заключающих наносный лес, кости китов, а также целые скелеты морских коров.

вернуться

50

AusdemReichederPelze.Berlin1911.

вернуться

51

Киты-полосатики (Balaenopteridae) получили своё название от глубоких продольных полос-морщин, идущих параллельно вдоль тела от гортани до брюха.