Новик сунул куттар за голенище сапога.

— А он, между прочим, обещал Лапиньша вылечить... И расстреливать его я не дам. — Иван вышел из палатки.

Иван и Шишкин плыли в лодке вниз по течению широкой мутной реки.

— Нет, Иван Васильевич, это страна не для нормальных людей вроде нас с вами, — откинувшись назад, говорил Шишкин. — Если бы вы знали, как я устал от этих бесконечных чудес. Вот, к примеру, колдунья, к которой мы плывем. Она излечила меня от геморроя. Скверная болезнь, я вам скажу, ни самому посмотреть, ни людям показать. Я лечился в Баден-Бадене, в Карловых Варах у лучших профессоров. Ванны, клизмы, пилюли. Культурное лечение. А здесь? Пришел я к этой даме, а она не то что осматривать, она спрашивать не стала! Дала мне какой-то цветок. Я тут понюхал, а там — все прошло. Это ли не дикость, Иван Васильевич?

— Слышь, Шишкин, а ты как тут, с индусочками баловался? — поинтересовался Иван.

— Что скрывать, Иван Васильевич, было, — признался Шишкин смущенно.

— Ну и как они?

— Ах, Иван Васильевич, по праву старшего по возрасту я вам скажу: женщина должна быть белой. Если бы я был здесь ханом и имел огромный гарем, то, поверьте мне, без колебаний отдал бы его за один поцелуй русской женщины.

Иван недоверчиво покосился и вытянул шею, всматриваясь. Неподалеку в стремнине их догонял плывущий человек. Он то появлялся над поверхностью, то исчезал, то вдруг начинал крутиться. Шишкин снисходительно улыбнулся.

— Не волнуйтесь, Иван Васильевич. В этой варварской стране покойников не хоронят, а сжигают. А самых бедных — шудров всяких, парий — просто бросают в воду. Так что катать здесь барышню в лодке я бы вам не посоветовал...

— Да он живой! — закричал Новик, бросая руль и стягивая гимнастерку.

— Иван Васильевич, вы с ума!.. — завопил Шишкин, вскакивая и хватая за руку Ивана. — Посмотрите, там же черепахи!

Иван замер, всматриваясь. Плывущий труп сопровождала стая черепах, огромных, жирных, неуклюжих, кормящихся остатками мяса на костяке, они-то и заставляли его нырять, вздрагивать, переворачиваться.

— Ах вы твари! — закричал Иван, выхватил наган и стал выпускать в них пулю за пулей.

— Иван Васильевич, я вас умоляю! — взмолился Шишкин.

— Да пошел ты! — возмутился Иван, расстреляв все патроны. — Коров не тронь, обезьян не тронь, этих тварей не тронь! Кого же в твоей Индии трогать можно?

— Никого, — ответил Шишкин испуганно и кротко.

К обиталищу колдуньи — вырубленному в скале гроту — вела узкая тропка среди деревьев и густого кустарника. Шишкин шел первым.

— Кобра! — пискнул он вдруг, и не успел Новик глазом моргнуть, как Шишкин уже висел, держась за сук, и его поджатые ноги были на уровне головы Ивана.

Перед ним стояла в боевой стойке огромная королевская кобра. Она покачивалась из стороны в сторону и шипела, но не угрожающе, а скорее хозяйски-царственно. Не отрывая взгляда от ее круглых глаз, Новик плавно вытаскивал шашку из ножен.

— Ива-ан Васи-ильевич, — тоненько скулил вверху Шишкин.

Но Иван не слышал, он уже заносил саблю для удара.

— Не надо! — визгливо крикнул Шишкин в тот момент, когда сабля описывала мгновенный полукруг...

Кобры не было. Иван удивленно смотрел по сторонам и нигде ее не обнаруживал. Он в ярости кинул шашку в ножны, выхватил из-за голенища сапога нагайку и хлестанул по круглой заднице Шишкина.

— Ай! — закричал Шишкин и свалился на землю.

— Не говори под руку! Не говори! — Иван успел хлестануть Шишкина еще пару раз, пока тот не вскочил и не скрылся за изгибом тропки.

— Говорят, ей триста лет, — с выражением ужаса на лице прошептал Шишкин.

В темном и мрачном жилище с вырубленными из камня фигурами богов со звериными телами и человеческими головами и наоборот сидела у горящего очага женщина в темно-вишневом платье и венке из лотосов. Лицо ее закрывала густая черная кисея.

— Это одежда смерти, — шепнул Шишкин. Сложив ладони, он коснулся ими своего лба, груди и каменного пола и громко приветствовал: — Намасте!

Колдунья повела головой, нюхая воздух, и что-то ответила.

— Узнала! — обрадованно шепнул Шишкин и торопливо заговорил на хинди.

С настороженным недоверием Новик смотрел по сторонам.

— Она просит дать ей какую-нибудь вещь больного, — прошептал Шишкин.

Иван вытащил из-за пазухи буденовку Лапиньша. Держа ее перед собой, Шишкин побежал на цыпочках к колдунье.

Она щупала буденовку, мяла, нюхала и наконец сказала что-то. Шишкин удивленно переспросил. Она повторила.

— Она говорит, что может его вылечить, но лучше ему умереть своей смертью, потому что, если она его и вылечит, его все равно убьют на третий день.

— Кто? — удивился Новик.

— Его убьют айсуры. Это... злые духи. У него потом будут неприятности с перевоплощением.

Иван усмехнулся.

— Ты скажи ей — пусть лечит, а своего комкора мы защитим. Тем более от духов.

Колдунья опустила голову, и Шишкин на цыпочках же вернулся.

— Деньги давайте, — зашептал он.

Иван вытащил из кармана галифе горсть царских золотых червонцев, отдал Шишкину.

— Эх, червончики, с вами бы сейчас в первопрестольную, — успел прошептать Шишкин, прежде чем вновь побежать к колдунье.

Что-то заставило Ивана оглянуться. Кобра, та самая, стояла за его спиной, готовясь к прыжку. Иван выхватил шашку. Змея мгновенно упала и шмыгнула куда-то, пропав в темноте. Выставив перед собой оружие, Новик озирался по сторонам, отовсюду ожидая атаки.

А змея поднялась по руке колдуньи и обвила ее шею. Шишкин побелел от страха, стоя рядом, но от того же страха не мог сдвинуться с места.

Колдунья что-то сказала.

— Кангалимм спрашивает, кто хотел убить ее маму, — блеющим голоском перевел Шишкин.

— Скажи ей, знаешь, где я ее маму видел? — зло ответил Иван.

Шишкин посмотрел на Ивана в ужасе.

Колдунья стала вдруг подниматься и пошла к Новику — прямо через пламя очага. Это была высокая статная женщина. Змея тут же заняла ее место, свернулась клубком на атласной подушке.

Колдунья подошла к Ивану близко, подняла свою черную, с длинными пальцами руку и стала расстегивать гимнастерку на его груди.

— Стойте, не шевелитесь! — умоляюще прошептал Шишкин, который оказался уже рядом.

— Щекотно, — пожаловался Новик, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

Колдунья нащупала три крупные родинки на груди Ивана и вдруг сложила перед ним ладони и поклонилась.

Шишкин торопливо переводил.

— Она говорит, что знала вас в ее прежней жизни... Это я вам потом объясню, Иван Васильевич... Э-э... между прочим, она называет вас маха саиб — великий господин... Значит, в той жизни вы были полководцем у одного царя, а она у него была наложницей... И вы, Иван Васильевич, ее полюбили, а она вас... Э-э... А царь вас обоих за это заживо замуровал в стену. Черт побери, прямо опера “Аида”...