– Ну… во всяком случае, с тех пор, как ему исполнилось двенадцать лет. Если бы мама вышла замуж за Уильяма, мне бы не пришлось больше ходить в школу. Бобба не ходила.

– Совсем?

– С тех пор как ей исполнилось шестнадцать, Уильям больше не заставлял ее ходить в школу, – добросовестно уточнила Бриди. – Неужели мне тоже придется ходить в школу до шестнадцати лет? Мама меня заставит. Она хочет, чтобы я потом еще и в университет поступила, но уж это дудки.

– А что ты хочешь делать?

– Смотреть за Дугалом.

– Знаешь, Бриди, он, конечно, так и пышет здоровьем, но даже утки не живут вечно. Тебе нужен запасной вариант.

– Я буду помогать тете Стефе.

– В пансионе?

Девочка кивнула. Дугал закончил завтрак и глубоко погрузил клюв в корытце с водой.

– Я уже говорила это маме, но что толку! «Не допущу, чтобы ты загубила свою жизнь в этой дыре», – умело передразнила она надтреснутый голос Оливии Оделл и мрачно покачала головой. – Да, если бы мама вышла за Уильяма, все было бы по-другому. Я бы не ходила в школу. Я могла бы учиться дома. Уильям был такой умный. Он бы сам учил меня. Он бы согласился, я знаю.

– Откуда ты знаешь?

– Он всегда читал нам вслух – мне и Дугалу. – Услышав свое имя, селезень, очень довольный, направился к ним, переваливаясь и, как все утки, загребая лапками. – Библию читал. – Бриди потерла грязный ботинок о носок на другой ноге. – Правда, мне Библия не очень нравится. Особенно Ветхий Завет. Уильям говорил, я просто еще не понимаю, он говорил маме, что меня нужно наставлять в вере. Он был очень добрый и старался мне объяснить, но я не понимаю эти истории в Библии. Потому что там никого не наказывают за вранье.

– То есть как? – Линли тщетно напрягал память, пытаясь припомнить хоть один сюжет об удачливом лжеце.

– Они все всё время врут друг другу. Во всяком случае, так говорится в этих историях. И никто им не скажет, что так делать нехорошо.

– Вот как. Врут. – Линли беспомощно уставился на селезня, который пытался клювом развязать шнурки на его ботинках, – Ну, знаешь, в Библии многое… э… символично, – заторопился он. – Ладно, а что вы еще читали?

– Больше ничего. Только Библию. По-моему, Уильям и Бобба только ее и читали. Я хотела, чтобы мне понравилось, но мне не нравилось. Я не говорила об этом Уильяму, потому что он старался как лучше и я не хотела его обижать. По-моему, он старался подружиться со мной, – рассудительно добавила она, – ведь если бы он женился на маме, ему пришлось бы жить и со мной тоже.

– Ты хотела, чтобы он женился на твоей маме?

Бриди подняла Дугала и посадила птицу на ступеньку между собой и Линли. Равнодушно уставившись на детектива, Дугал принялся чистить свои и без того сверкающие перышки.

– Папа читал мне, – прошептала Бриди вместо ответа, не поднимая глаз, будто больше всего ее в данный момент интересовали потертые носки ботинок, – Папа читал мне, а потом он уехал.

– Уехал? – Должно быть, так ей сообщили о его смерти, догадался Линли.

– Однажды он уехал, – повторила Бриди, прислоняясь щекой к колену и прижимая к себе птицу. Теперь взгляд ее блуждал где-то у реки. – Он даже не попрощался. – Она принялась нежно целовать гладкую голову селезня. Дугал в ответ легонько пощипывал ее щеку. – Я бы на его месте хоть попрощалась.

– Вы бы назвали «ангелом» или «солнышком» подростка, который пьет, ругается и постоянно наживает неприятности? – задал вопрос Линли.

Сержант Хейверс отвлеклась от яичницы, насыпала сахар в кофе и задумалась над его словами.

– «Солнышком»? А что же в таком случае называть «ненастьем»?

– Ага! – усмехнулся Линли. Отодвинув тарелку, он внимательно пригляделся к Барбаре. Сегодня она выглядит неплохо: чуть тронула косметикой веки, щеки и губы, да и волосы догадалась подвить. Даже ее наряд заслуживает одобрения – коричневая юбка из твида и пуловер к ней в тон. Может, при ее бледной коже это и не лучший выбор, но уж со вчерашним чудовищным голубым костюмом не сравнить.

– Почему вы спрашиваете? – уточнила она. – Стефа описывала Джиллиан как безумного подростка. Девушка пила. – Вела себя черт-те как.

– Да. Но отец Харт назвал ее солнышком.

– Это странно.

– Он сказал, что Тейс был в отчаянии, когда она сбежала.

Хейверс задумчиво сдвинула густые брови и не заботясь более о субординации, налила Линли в чашку кофе.

– Этим можно объяснить исчезновение ее фотографий, верно? Он посвятил всю жизнь детям, и вот награда: одна из дочерей просто растворилась во тьме.

Эти слова пробудили какой-то отзвук в душе Линли. Он принялся листать бумаги в папке на столе и извлек фотографию Рассела Маури, переданную ему Тессой.

– Пройдите с ней сегодня по деревне, – попросил он.

Хейверс взяла фотографию, однако не стала скрывать удивление:

– Вы же сказали, он в Лондоне.

– Да, сейчас. А три недели назад? Если Маури побывал здесь, он должен был у кого-то спросить, как добраться до фермы. Пройдите по шоссе и загляните в пабы. Вероятно, и в гостиницу тоже, Если же никто его не видел…

– Остается Тесса, – подхватила она.

– Или другой человек, у которого был мотив. Мотивы могли быть разные.

Дверь открыла Мэдлин Гибсон. Линли пробрался мимо двух детей, сцепившихся в разоренном их постоянными схватками садике, ухитрился не споткнуться о сломанный велосипед и безголовую куклу и даже не вляпался в выброшенную на крыльцо тарелку с яичницей. Хозяйка равнодушным взглядом окинула свой домашний хаос и запахнула изумрудно-зеленый пеньюар на вызывающе торчащей груди. Под халатиком ничего не было, и женщина откровенно давала понять, что посетитель застал ее врасплох.

– Дик! – крикнула она, злобно уставившись на Линли. – Запихай свою штуку в штаны. Это Скотленд-Ярд, – Томно улыбнувшись, женщина пошире распахнула дверь. – Пожалуйте, инспектор. – Она провела его через крошечный холл, заваленный игрушками и грязной одеждой, к подножию лестницы. – Дик! – крикнула она еще раз, обернулась и сложила руки на груди, дерзко глядя на Линли. По лицу ее блуждала улыбка. В складках тонкого атласа мелькало изящное колено и не менее изящное бедро.

Наверху послышалось какое-то движение и недовольное мужское бормотание. Ричард Гибсон вышел на площадку, шумно протопал по лестнице и сердито глянул на жену.

– Господи, да надень же на себя хоть что-нибудь, Мэд! – рявкнул он.

– Пять минут назад тебе этого не требовалось, – съязвила она, усмехаясь в ответ, и двинулась вверх по лестнице, старательно демонстрируя на каждом шагу свое стройное, изящное тело.

Гибсон ошалело смотрел ей вслед.

– Вы бы на нее поглядели, когда ей и впрямь приспичит, – доверительно сообщил он. – Это она просто играет.

– Ах вот как! Фермер рассмеялся.

– Чем бы дитя ни тешилось, – фыркнул он. – Хоть минута покоя. – И, оглядев привычный беспорядок, предложил: – Пойдемте в сад.

На вкус Линли, садик еще меньше подходил для беседы, чем пропитанный застоявшейся вонью коттедж, однако он молча последовал за хозяином.

– Пошли к матери! – распорядился Гибсон, едва повернув голову в сторону своих сорванцов. Ногой он передвинул тарелку с яичницей поближе к краю ступеньки, и в тот же миг из зарослей умирающих от жажды кустов явилась тощая кошка и принялась за объедки. Кошка ела жадно и тревожно, как бродяжка. Ее повадка напомнила Линли о Мэдлин, скрывшейся на втором этаже.

– Вчера я видел Роберту, – заговорил он. Ричард присел на ступеньку, старательно завязывая шнурки.

– Как она? Улучшения есть?

– Нет. Когда мы приходили сюда в первый раз, вы нам не сообщили, что вы подписали бумаги для отправки Роберты в психиатрическую клинику.

– А вы не спрашивали, инспектор. – Справившись со шнурками, Ричард поднялся на ноги. – Или я должен был бросить ее в полицейском отделении Ричмонда?

– Не обязательно. Вы нашли ей адвоката?

Линли догадывался, что Гибсону покажется странной забота инспектора о юридической защите убийцы, сознавшейся в своем преступлении. Веки Ричарда удивленно дрогнули. Он не торопился с ответом, тщательно заправляя фланелевую рубашку в штаны.