— Это я виноват, — Ползунов шмыгнул носом, перебивая своего мастера. — Я случайно проболтался, что хочу поскорее домой попасть, а управляющий услышал... Мы с Никитой Андреевичем едва ноги унесли, — он тяжело вздохнул. — Но там уже нечего было узнавать, мы все, слава Богу, вызнали.

— Где вы в итоге обосновались? — мне жутко надоело ходить вокруг да около.

— В Хендсфорде на железнодельной мануфактуре Бенжамина Хантсмана, — я прищурился. Если я ничего не путаю, то это был в свое время весьма оригинальный персонаж, который заставлял работать своих рабочих по ночам, чтобы сохранить в секрете изобретенный им способ выплавки стали. При этом он был первым, кто вообще начал выплавлять сталь. Опять же, если я ничего не путаю.

— И как же вы проникли на мануфактуру господина Хантсмана? — помимо моей воли в голосе прозвучало нетерпение. — Насколько я знаю, именно данный господин слышать ничего не хочет о патенте, и никого постороннего на свое предприятие не пускает.

— У него машина паровая сломалась, он ее из Франции привез, куда всю свою сталь продает, — снова перебил Бахарева Ползунов. — А механикуса-то и нет, чтобы починить. А мы вовсе в этом городишке оставаться не хотели, только немного передохнуть и сообразить куда дальше двигаться. Никита Андреевич упомянул при Хантсмане, что механикус. Ну упомянул и упомянул, а вот Хантсман запомнил, и прибежал с просьбой машину помочь починить. Вот так мы на мануфактуре и оказались.

— Почему-то же Ханстман все продавал во Францию? — я задумался. Может, я все же ошибся, и это не он сталь делал?

— Потому что англичане отказываются ее покупать. Кузнецы говорят, что с ней сложно работать, — коротко ответил Бахарев, отвесив подзатыльник ученику, чтобы тот больше его не перебивал.

— И вы вызнали секрет изготовления стали? — я был предельно серьезен.

— Да, тем более, что, когда мы попали внутрь мануфактуры, уже никто ничего от нас не скрывал. Но мне тоже не слишком понравился результат, и я хотел бы поработать с теми веществами, которые Ханстман добавляет в руду при плавке. Ну и тигель — вот это точно стоит воспроизвести, — начал перечислять Бахарев то, что успел подсмотреть в Англии. Понятое дело, что его, кроме механизмов и металлов ничего больше не волновало, но, так как их опыт промышленного шпионажа оказался, как по мне, вполне успешным, то в скором времени нужно будет еще кого-нибудь послать, уже на другие мануфактуры. — Так мне позволено будет воссоздать тигель и попробовать поэкспериментировать с чугуном?

— Да, иначе зачем я вас вообще куда-то разрешал вам ехать? — я посмотрел на сидящих напротив механиков: один уже в возрасте, второй как бы не мой ровесник. Бахарев смотрел твердо и спокойно, а вот Ползунов весь искрутился. Видно было, что парень хочет что-то сказать или спросить, но по какой-то причине не может этого сделать. То ли боится получить категорический отказ, то ли опасается, что его высмеют, и, сдается мне, что все-таки дело во втором. Я снова перевел взгляд на Бахареве. — Я подумаю, на каком именно заводе вы начнете проводить работы и эксперименты. Когда приму решение, я вам сразу же скажу. Если это будет один из казенных заводов, то мне не нужно будет ничего ни с кем согласовывать, но, если мой выбор падет на завод, имеющий хозяев, то придется немного подождать, пока я не обговорю с этими хозяевами ряд условий.

— Благодарю, ваше высочество, — Бахарев совершенно успокоился и поклонился степенно, с чувством собственного достоинства. — Я буду с нетерпением ждать вашего решения, и надеюсь, что оно последует раньше, чем мы доберемся до конечной точки нашего путешествия.

— Я постараюсь, чтобы так оно и произошло, — кивнув Бахареву, я повернулся к Ползунову. — Ну что ты вертишься? Говори уже, что тебя до такой степени тревожит. — Ванька вздрогнул, вжал голову в плечи, посмотрел немного испуганно. Но вскоре пересилил неуверенность и боязнь и медленно произнес.

— Мы, когда ту паровую машину чинили... Я уверен, что можно поставить цилиндры таким образом, чтобы работа механизма не зависела от подачи воды, — выпалив это, он густо покраснел.

— Вот как, — я задумчиво посмотрел на него. — И как же она без пара будет работать эта твоя машина?

— Почему без пара? С паром, — Ползунов покраснел еще больше. — Только воду не надо подавать постоянно. И водяное колесо не нужно будет для нее. Это даже скорее огненная машина получится. И работать она сможет там, где нет возможности воду постоянно получать.

— Глупости не говори, — перебил ученика Бахарев. — Как ты вообще сможешь поршень подниматься без воды?

— Я уже делал, — Ванька насупился. — И у меня получилось.

— И почему же я не видел, что там у тебя получилось? — сварливо спросил Бахарев, нахмурившись и скрестив руки на груди. — Ты только говорил, что такое возможно, но даже чертежей не показал.

— Я хотел сначала все проверить, — Ползунов опустил глаза и говорил, разглядывая пол кареты. — И чертеж начисто нарисовал, и модельку собрал. И она работала! — он вскинул голову. — А потом мы убегать начали, и я сжег и чертеж и модель. То есть сначала разломал, а потом сжег.

— Так, стоп, — я остановил словесный поток, готовый вырваться изо рта Бахарева, поднял руку, словно бы блокировав любые его намерения дальше говорить и очень серьезно спросил Ползунова. — А воссоздать сможешь? И чертеж, и саму машину?

— Наверное, — ответил он, неуверенно пожав плечами. — Да нет, смогу, точно смогу.

— И, если получишь опять действующий образец, сумеешь проследить, чтобы настоящую машину сделали по твоим чертежам? — я прищурился. А Ванька снова пожал плечами и кивнул еще более неуверенно.

— Очень хорошо. Значит, поедешь на завод, который я выберу для твоего учителя. Будете вместе экспериментировать. Никита, вам обоим выделятся деньги. Много не обещаю, но на создание тигля и машины, про которую Ванька говорит, должно хватить. На тебя же возлагается ответственность проследить, чтобы Иван сделал все-то, что я только что перечислил: чертеж, работающий образец и полноценную машину, — Бахарев попытался что-то мяукнуть, но я снова жестом остановил его. — Никаких возражений. Ни-как-ких. — после этого я с силой стукнул пару раз в крышу кареты. Кучер, услышав стук тотчас остановился, и я выпрыгнул наружу, не дожидаясь, пока мне откроют дверь.

Ко мне тут же подскочил Федотов.

— Коня, — коротко приказал я, а когда ко мне подвели моего коня, который не был еще расседлан, я вскочил на него и, повертевшись в седле, нашел взглядом Строганова и Воронцова, которые в это время продолжали спорить. За их спором с постными рожами наблюдали Петька, Турок и Олсуфьев.

— Ваше высочество, — дверь кареты открылась и оттуда высунулся Бахарев. — Мы не знаем, где наши лошади и...

— Да езжайте в карете, — я махнул рукой. — Кстати, а почему Ханстман не запатентовал свое изобретение? И почему он так странно пытался сохранить тайну? Ведь на мануфактуре все работы велись по ночам?

— Да, по ночам, — кивнул Бахарев. — А вот насчет всего остального... он квакер, — наконец, ответил Бахарев. — Я точно не понял, что они проповедуют, но там много запретов: нельзя портреты рисовать, нельзя клятвы давать, креститься. Я вот думаю, что патент — это что-то вроде обязательства или клятвы, а их квакерам никак нельзя.

— Угу, — я ненадолго задумался, затем тряхнул головой, прогоняя ненужные мысли. — Садитесь в карету. Вам никто не скажет спасибо, если вы задержите поезд, и мы будем вынуждены ночевать в чистом поле.

Развернув коня, я направил его прямиком к Румянцеву. Когда я подъехал, спорщики не обратили на меня внимания, увлеченно продолжая что-то выяснять между собою.

— И что же, они еще не подрались? — тихо спросил я у Петьки, который в этот момент покосился на меня.

— Не-а, — Румянцев покачал головой. — Какие-то они нерешительные. Я лично давно бы не выдержал и на дуэль вызвал бы.

— Кого? — я хмыкнул.

— Да кого угодно, — махнул рукой Румянцев. — Они оба мне уже надоели, хуже горькой редьки.