Иосиф открыл дверь и рассмеялся — Ратонеро лежал в крохотной передней. Завидев его, с достоинством поднявшись, пес лизнул ему руку. Из кухни пахло жареной рыбой. Аарон сидел за грубым столом, склонив голову, углубившись в чтение. Иосиф повертел в руках маленький, искусно вырезанный деревянный кораблик, что лежал на подоконнике: "А у нас ведь ни одного распятия нет на стенах. Противно было вешать. Если придут…, Да кто придет, мы уже той неделей и отплываем, в госпитале я расчет получил".
Аарон поднял глаза. Забрав у Иосифа игрушку, юноша почесал за ушами Ратонеро, что уже появился на кухне: "Сегодня чуть ли не десяток таких продал, детям они нравятся".
— Руки у него золотые, конечно, — Иосиф заглянул ему через плечо: "Мы же с тобой эту главу уже читали".
— Я для себя, — смуглые щеки юноши чуть покраснели. "Сейчас обедать будем, улов сегодня отличный".
Они ели. Аарон, одной рукой держа книгу, косясь на Иосифа, вспомнил испуганный голос плантатора Наси.
— Хорошо, дон Иосиф, — Наси вытер пот со лба, — еврейские могилы мы перенесем к нам на кладбище, только вот кому это делать, свободных рук нет…
— Я сам все сделаю, — сказал Иосиф, закатав рукава рубашки, поведя мощными плечами. "Аарон уезжает со мной, не след оставлять могилы его предков без присмотра".
— Но там, же еще индейцы… — пролепетал Наси. "На его кладбище…, Куда их?"
— У вас есть нееврейское кладбище, я видел, — хмуро ответил мужчина. "Там они и будут лежать. Все, больше я это обсуждать не хочу. Завтра приведу каноэ с останками".
— И охота вам этим заниматься, — буркнул Наси ему в спину.
Иосиф увидел перед собой зеленую, влажную траву амстердамского кладбища, серые надгробия, и небольшой камень с высеченной надписью: "И вложу в вас дух Мой, и оживете, и помещу вас на земле вашей, и узнаете, что Я, — Господь. Мирьям Кроу, дочь Авраама".
Он, тринадцатилетний, взял отца за руку: "Папа, но ведь я помню, ты мне говорил — маленькая Мирьям погибла там, в море. Очень далеко, на юге. Значит, ее прах привезли сюда, в Амстердам?"
— Конечно, — пожал плечами Давид Мендес де Кардозо, — так положено. Чтобы она лежала со своей семьей. Это герцогиня Белла сделала, я тебе о ней рассказывал".
Иосиф повернулся. Глядя на плантатора, — он был выше на две головы, — он жестко сказал: "Это мой долг, как еврея, вот и все".
Иосиф усмехнулся: "Вкусно ты готовишь, дорогой Аарон Горовиц. Давай, — он собрал тарелки, и, сложив их в деревянный таз, залил водой, — я посуду помою, и будем заниматься".
Уже в сумерках Иосиф вышел на порог дома. Погладив Ратонеро, он полюбовался бескрайним, вечерним небом: "Найду Эстер, и довезу Аарона до Иерусалима. В конце концов, хоть на Святой Земле побываю".
Он вдохнул запах соли. Закрыв глаза, Иосиф увидел перед собой ее — высокую, тонкую, стоявшую, в сумраке ночи, на речной пристани. "Она уже в Лондоне, — сердито сказал себе мужчина, — брось, забудь, куда там — ты еврей, а она все-таки леди Холланд".
Ратонеро клацнул зубами. Иосиф согласился: "Спать пора". Уже запирая дверь, он взглянул на набережную — какой-то монах — высокий, с поседевшей головой, стоял к нему спиной, вдалеке, всматриваясь в темное, с редкими огоньками море.
В монастырской библиотеке было прохладно. Джованни, оторвавшись от чертежей, подошел к раскрытому окну. Перед ним была вся Картахена — темно-красные, охряные черепичные крыши, перечеркнутые свечами колоколен, коричневые стены форта на холме, темно-синее, волнующееся море.
— Красивый город, — подумал он. "Жаль, что я тут ненадолго. Только приехал из джунглей и пора в Боготу отправляться, а оттуда — в Лиму, в университет. Мост отличный получился, — он наклонился над столом и пристально посмотрел на тонкий, искусный чертеж. Раз теперь есть типовой проект, что я сделал — местные инженеры и сами справятся".
Большой, черный ворон сел на каменный подоконник. Склонив голову, закаркав, он взглянул на Джованни. "Ворон, — вспомнил мужчина. "Отец Бернардо мне говорил — тут какой-то англичанин погиб в гавани, давно. Так его звали".
Джованни поморщился — он не любил такие мгновения, как будто где-то там, в голове, проскальзывал луч солнечного света. Он пытался увидеть темный закоулок. Солнце тут, же исчезало, и голова начинала болеть — тупой, постоянной болью.
Он помассировал длинными пальцами затылок. Вздохнув, Джованни взглянул на портрет, что висел над большим камином белого мрамора.
Монах, в простой коричневой мантии, с большим наперсным крестом, строго смотрел на него серыми глазами.
— Брат Пабло, глава трибунала священной Инквизиции в Картахене, — прочел Джованни надпись на медной табличке внизу рамы. "1648–1724. Non nobis Domine"
— Он был безжалостен к еретикам, брат Пабло, да упокоит Господь душу праведника, — раздался сзади мягкий голос. "Именно он добился, чтобы у нас учредили отдельный трибунал. Третий, после Лимы и Боготы. При нем больше трехсот человек признались в своих заблуждениях и раскаялись".
Джованни молчал — он никогда не знал, что говорить в такие мгновения. "Ересь, — подумал он, — я ведь слышал уже это слово. В Пондишерри, в Индии. Там говорили, что местные жители — еретики, потому что они не верят в Иисуса".
Он перекрестился на распятие темного дерева: "Должно быть, брат Пабло был святым человеком".
Отец Бернардо — толстенький, суетливый, — всплеснул руками. "Конечно! — горячо ответил он, — хотя сами понимаете, брат Джованни, ни епископом, ни кардиналом он был не смог стать…"
— Почему? — недоуменно спросил Джованни, убирая чертежи, присаживаясь.
— Так вы не слышали еще, — улыбнулся тот, приподнимаясь на цыпочках, вытаскивая с полки тяжелую, переплетенную в телячью кожу, рукописную книгу. "Надо бы напечатать, все-таки тут вся наша церковная история, в Картахене, — он ласково погладил страницы, — да вот руки не доходят. Знаете маленькую площадь в городе, у порта?"
Джованни помотал головой и неловко улыбнулся: "Я же только вчера приехал, отец Бернардо, прогулялся вдоль моря, и все. Очень приятно у вас тут".
— Это не джунгли, конечно, у нас воздух лучше, — отозвался отец Бернардо, листая большие страницы. "Вот и оно. Если вы там гуляли, вы ее видели, площадь. Это сто двадцать лет назад было, брат Джованни, — он начал читать, водя пальцем по строчкам.
— Эта конверсо, Сара-Мирьям, и двое ее старших сыновей, двенадцати и четырнадцати лет — упорствовали в своих заблуждениях. Уже когда их доставили к месту казни, святые отцы привели младших детей женщины — мальчика и девочку. Эти дети, что раскаялись, будучи в тюрьме, и приняли в святом крещении имена Изабелла и Пабло, — встали на колени, рыдая. Они заклинали мать именем Иисуса и Святой Девы — увидеть греховность своей веры и отречься от нее.
Однако она только улыбнулась. Взяв за руки сыновей, взойдя на возвышение, где уже были приготовлены костры, она сказала им: "Любите Господа Бога всей душой своею, всем сердцем своим, всем существом своим — даже когда Он забирает нашу душу". Более ни она, ни ее сыновья не произнесли ни слова. Ее младшие дети оставались на площади все, то время, пока шла казнь.
Отец Бернардо захлопнул книгу: "Надо сказать, что буквально за несколько дней до этого на Картахену напал целый пиратский флот, но мы отразили их атаку. Там была известная авантюристка, Черная Джо — ее корабль потопили, прямо у выхода из гавани".
Затылок опять разболелся. Джованни, глубоко вздохнул: "Так это и есть тот самый Пабло? Почему же он не мог стать епископом?"
Отец Бернардо поиграл пухлыми пальцами: "Сами понимаете, — протянул он, — сейчас не старые времена, святая церковь не испытывает недостатка в людях. Так что, — он взглянул на портрет, — незачем нам награждать мантией епископа людей сомнительного происхождения".
