Он не смотрел на Лику, но она знала: чутьем, кожей он ощутит малейшее ее движение. Она видела, как сдвинулись хмурые его брови — Власов с видом нарочито равнодушным сосредоточенно осматривал пистолет. Могла бы поклясться — стоит ей только дернуться, и он непременно пристрелит ее. И все же чувствовала, он ждет объяснений, и она должна достучаться до него прежде, чем несколько граммов свинца прольют невинную кровь.

— Я их не вызывала, Максим, — пролепетала девушка.

Он ухмыльнулся ей в ответ и даже разочаровался — он ожидал услышать объяснения поинтересней.

— Максим, ты слышишь меня?!

— Не ты, значит? Интересно, кто же?

— Я не знаю. Но я клянусь тебе, я здесь ни при чем. Максим…

Почувствовав, что он готов к диалогу, Лика попыталась привстать и подползти ближе — ей нужно видеть его глаза, ей нужно, чтобы он сам ее глаза увидел! Тогда он поймет, как ошибся, тогда он поверит… Но стоило ей только шевельнуться, как Макс моментально уловил ее настрой:

— Сядь! — рявкнул он, наводя на нее пистолет.

— Максим, опусти пистолет. Пожалуйста, выслушай меня!

— Выслушать? А мне не интересны сказки лживой сучки, или ты меня совсем за идиота держишь?

— Ты не знаешь меня, чтобы так говорить!

Темный его силуэт зашевелился, вытянулся в полный рост и медленно двинулся в сторону Лики. В каждом шаге его — угроза, в каждом движении — смертельная опасность. Лика невольно сжалась и попятилась назад, если можно так сказать — дальше стенки не уйти, как бы этого сейчас ей ни хотелось.

— А мне не нужно знать, — Макс подошел вплотную, холодный ствол коснулся ее лба; глаза его пустые и равнодушные, лишенные всякой жалости и теплоты, взирали на нее, вынося приговор. — Ни тебя, ни кого-либо еще из вашего насквозь прогнившего семейства я знать не желаю, Лика. Думаешь, если у вас есть деньги, то вам теперь все можно? Можете приручить любого? Купить? Засадить неугодного? Рыба моя, как думаешь, как много мне понадобится времени, чтобы убедить тебя в обратном?

— Максим…

— С удовольствием посмотрю, как помогут твоим дорогим родителям их грязные деньги вернуть тебя с того света. Думаешь, за меня некому заступиться? Да, ты права. Некому. Но это не значит, что все вам сойдет с рук. И это не значит, что меня можно опять подставить.

— Максим…

— А знаешь, о чем я жалею сейчас? О том, что отпустил тебя той ночью. Что ж, мне урок. Но ничего, эту ошибку еще не поздно исправить.

— Максим, да услышь ты меня! — заверещала Лика, перекрикивая щелчок затвора. — Я не…

— Заткнись.

— Ну ты же сам видел, они требовали, Власов, требовали! чтобы я написала на тебя заявление! Ты же сам видел, что на меня давили — ну включи мозги, если б я их вызвала…

— Лика, хватит! — оборвал Макс. — Я не знаю, зачем тебе понадобился этот спектакль, но я не такой идиот, чтобы в него поверить. Кроме тебя их некому было вызвать.

— Ну почему ты так уверен? О том, что я была с тобой в номере, знал и твой дорогой дружок, и куча охранников — почему ты подозреваешь только меня?!

— Если б твои охранники так жаждали спасти тебя от маньяка Власова, они бы пришли и спасли.

— Об этом знал Сажинский!

— Заткнись. Сажинский — единственный, кто помог мне.

— Твой благодетель чуть не изнасиловал меня!

— Ваши с ним проблемы меня не интересуют.

— У меня никогда не было с ним никаких проблем. Максим, я понимаю твое желание во всем обвинить меня, но скажи мне, чья была идея затащить меня в вашу дружную мужскую компанию?

— При чем здесь это? Олег выпил лишнего, но это ничего не доказывает.

— Да, не доказывает. Но твой друг никогда не позволял себе так со мной обращаться, почему-то только вчера, при тебе. И почему-то совсем не стал возражать против того, чтоб ты меня забрал. Ты уверен, что так хорошо знаешь его? Максим, он тоже знал, что я с тобой. Более того, он сам сделал все, чтобы я оказалась у тебя в номере. И у него тоже достаточно денег, чтобы все это провернуть.

— Лика, твои личные обиды на Олега меня не интересуют. У тебя есть мотив от меня избавиться, у Сажинского его нет.

— Сажинский это или нет, я не знаю, но перестань во всем винить меня! Я не вызывала их, Максим! Пожалуйста, поверь мне…

Ей больше нечего сказать и оправдаться нечем. Он прожигал ее взглядом, ища в заплаканной мордашке скрытую ложь, а видел только слезы, животный страх перед ним и тихую мольбу: поверь мне.

Но если она правду говорит, то кто тогда? Свидетели из гостиницы — не вариант. Охрана бы пришла, причем гораздо раньше, чем наступило утро. Олег? Он даже не знает, что они с Каринкой сестры, да еще и близняшки. Он даже наверняка не в курсе, кто работает у него — знал бы, что она дочь Горского, едва ли стал бы связываться. Да и мотива у него нет — что им с Олежкой делить-то? Только у Лики есть слишком явный мотив избавиться от одержимого местью уголовника. А тут еще и повод такой прекрасный нашелся… А тут еще наговорил ей ночью, что мстить собирается… Но ведь ее не тронул, ничего плохого ей не сделал! Как-то слишком складно все получается. Вызывая подмогу, она должна была понимать, что подставляется, что будет первой, на кого он подумает. Еще и заявление это… Если это были люди Горского, то зачем им вообще понадобилось это заявление? Зачем давить на нее было? Да ее первым делом из номера б увели! И почему, если сама их позвала, так доверчиво рванула она к нему, Власову, будто не палач он ей, а защита и спасение? И вообще, надо быть очень смелой или же совсем глупой, чтобы решиться столь открыто, внаглую пойти против него. Уж скорее б папочка ее со своими методами вступился, не подвергая дочь лишнему риску — ему-то ни доказательств, ни разбирательств никаких не нужно, чтобы упрятать куда подальше неугодного.

— Проваливай, — Макс вдруг резко опустил пистолет и отошел от девушки.

Лика не шелохнулась. Внезапная свобода пугала еще больше — как знать, что на уме у психа, и где гарантии, что дернувшись, она не получит пулю в спину?

— Вали, пока я не передумал, — рявкнул он снова, обернувшись.

Лика, не веря, что ее действительно отпускают, неуверенно встала и поплелась к выходу, отряхивая цементную пыль с юбки. У самого выхода обернулась — Макс, прикрыв глаза, сидел у стены; напряженная морщинка легла на смуглый его лоб, убегая под черные смоляные прядки… И только сжатый в руке пистолет убеждал, что лучше здесь не задерживаться.

Макс открыл глаза. Ушла… Убежала. Да так шустро, что, слушая, как мусор сыплется из-под ее ног, он невольно порадовался, что отломал ей каблуки — эта дура сейчас убьется, а обвинят опять его, мол, убийство предумышленное… И мотив есть, и свидетели наверняка найдутся.

Спустя пару минут все стихло. Назойливая муха залетела в разбитое окно и теперь маячила перед глазами, жужжа и нервируя. Прихлопнуть бы ее… Макс отвлекся на насекомое и не услышал легкий шорох за стеной. Заметил, когда Лика уже остановилась рядом, не сумев уйти, не решаясь подойти ближе.

— Ты еще здесь? — глухо спросил Макс, разглядывая ее пыльные коленки. — Тебе что, совсем жизнь не в радость?

Лика подошла ближе и опустилась на колени перед своим несостоявшимся убийцей; теплая влажная ладошка едва ощутимо коснулась его руки, подбираясь к смертоносной черной игрушке, по-прежнему готовой в любую секунду оборвать ее жизнь.

— Дай, — тихо попросила Лика, заглядывая в глаза своего палача.

Дать ей пистолет? Серьезно? Она за этим вернулась? А впрочем, какая разница? Пусть стреляет! Может, хоть на том свете удастся найти покой и избавиться от этой тьмы, пожирающей душу. Макс разглядывал заплаканную мордашку и даже не пытался остановить ее попытку забрать пистолет. Позволил. Отпустил. Увидел, как задрожали ее коленки, когда встала и, спотыкаясь, отошла от него. «Боится запачкаться кровью… А стрелять-то ты умеешь, девочка? Давай, смелее! Об одном прошу, не промахнись… Сделай все быстро, и избавь и меня от этого ада, и себя от недочеловека, который человеком уже не станет никогда. Который рано или поздно все равно убьет тебя и семейство твое прогнившее уничтожит. Давай, девочка… Стреляй же!»