На другой день после нашей поездки будапештские газеты поместили заметку, в которой выражали свое неудовольствие по поводу прогулки Братьяно, вместе со мной по венгерской территории. В Вене, как я узнал впоследствии, наше совместное появление в Трансильвании тоже подверглась осуждению».

Известие об этой выходке министров в лес “погулять” на территорию потенциального и весьма нервозного противника, дополнило в Вене уже известное из сообщения посла о содержании беседы румынского короля с С.Д.Сазоновым. Упомянутый уже граф Чернин в своих воспоминаниях, цитируемых С.Д.Сазоновым, сделал вывод, что к моменту беседы с румынским королем С.Д.Сазонов уже знал «о каких-то сербских замыслах против Австро-Венгрии».

— А какой бы реакции хотел С.Д.Сазонов? Ведь по существу эта выходка министров в заграничный лес — явная политическая провокация, имевшая место до сараевских выстрелов, которые улеглись в ту же цепочку провокаций, куда легла и загородная прогулка двух министров. И почему после неё, когда внезапно раздались сараевские выстрелы, в открытость внешней политики России, в искренность её заявлений и в её миролюбие должны были верить в центрально-европейских державах? Обращаться к Николаю II с официальным запросом о том, дурак у него министр иностранных дел или наивен как младенец, представляется стеснительным, если смотреть на события из правительственных кабинетов Вены или Берлина.

Кадровая политика на уровне табели о рангах от командира полка и командира корабля 1 ранга и выше была безраздельной прерогативой императора. Министров назначал и смещал он, но требования к кандидатам он выдвигал явно какие-то не те: для дальнейшего существования империи наместником на Дальнем Востоке перед русско-японской войной следовало держать простонародного адмирала С.О.Макарова [91], а не царского выблядка, бастарда адмирала Е.Алексеева, самонадеянного кретина, на котором лежит прямая ответственность за неготовность сил армии и флота к ведению военных действий и за дезинформацию Петербурга о реальном положении дел на театре перед началом военных действий.

То же касается и С.Д.Сазонова, который возможно был приятным застольным собеседником, но всё то, что он написал в своих воспоминаниях, говорит о его несоответствии должности министра иностранных дел.

Либо остается предположить, что требования Николай II к кандидатам на должности были всё же «те», но “элита” империи уже безнадежно выродилась, вследствие чего царь был вынужден назначать на должности тех, кто имелся, не смея разрушить сословно-кастовый строй общества царским указом, поскольку этим спровоцировал бы очередной дворцовый переворот и возможно гражданскую войну. Иными словами, Николай II тянул время точно так же, как и Николай I, не посмевший отменить крепостное право еще в 1844 г. (все документы были подготовлены) и ждавший, пока крепостники [92] вымрут естественным образом, а их наследники под давлением исторических обстоятельств согласятся с отменой их прав рабовладения над соотечественниками.

Первая мировая война была управляемой, а её закулисные организаторы преследовали свои цели установления «нового мирового порядка» на основе учения марксизма о мировой “социалистической” революции [93] и последующем мироустройстве. Развязывание мировой войны для них было бессмысленным в двух вариантах:

· если Россия готова военно-экономически и морально-идеолгически к решительным и эффективным боевым действиям [94];

· если Россия (при неготовности по первому варианту) занята прежде всего собой, вследствие чего её невозможно вовлечь в локальный конфликт, из которого предполагается раздуть мировую войну, перерастающую в мировую “социалистическую” революцию.

К действиям по первому варианту в 1914 г. Россия действительно не была готова, но и в условиях идейного раскола российского общества и военно-экономической неготовности государства к войне, они не смогли бы достичь поставленной ими цели создать общеевропейскую революционную ситуацию, следуй Россия по-прежнему столыпинским курсом: пока внутренние реформы не дадут плодов, — в войны не встревать, если нет прямого нападения на Россию в её общепризнанных границах. Это была единственная возможность избежать мировой войны; за верность этой возможности был убит П.А.Столыпин.

Поэтому санкция на сараевские выстрелы масонского ставленника Г.Принципа могла быть дана только после того, как в непринужденной беседе министр иностранных дел России искренне заявил о решимости при определенных, названных им условиях, вступить на тропу войны вопреки тому, что страна не завершила программ перевооружения и у неё полно внутренних проблем, менее чем десятью годами ранее приведших её к поражению в локальной русско-японской войне. Иначе говоря, в непринужденной беседе, возможно, что протекавшей под коньячок или прекрасные румынские вина, благонамеренный православный министр накликал беду: сараевскую провокацию, положившую начало эскалации австро-германских притязаний в отношении Сербии.

Эскалация австро-германских притязаний к Сербии была следствием того, что в Берлине знали о неготовности России к войне и были уверены, что она одна (при ожидавшемся Берлином невмешательстве Франции и Великобритании в конфликт из-за событий на Балканах) ограничится только дипломатическими заявлениями. Политики же Великобритании, чьи хозяева стремились столкнуть в войне Россию и центрально-европейские державы (Германию и Австро-Венгрию), поддерживали уверенность Берлина и Вены в безопасности для них самих их балканской политики, уверяя их, что Великобритания сохранит нейтралитет в случае конфликта на материке. О том, что такая уверенность Берлина создавалась, можно узнать и из воспоминаний С.Д.Сазонова, и из воспоминаний германского адмирала А. фон Тирпица [95]. Тирпиц пишет о событиях дня 29 июля (григорианского стиля) 1914 г. [96] следующее:

«В этот день в Потсдам прибыл из Англии принц Генрих с посланием от короля Георга V, который сообщил, что Англия останется нейтральной в случае войны. Когда я выразил в этом сомнение, кайзер возразил: “Я имею слово короля и этого мне достаточно.”» (с. 291).

Поэтому когда Великобритания вступила в войну на стороне России и Франции, вследствие чего война стала безнадежной для Германии, отрезанной английской морской блокадой от мировых рынков, то это стало «страшной неожиданностью» для германского канцлера [97]. Так мышеловка, в которую попали самодержавные монархии России и Германии, не несшие глобальной заботливости о благе всех, была захлопнута.

Но и после предъявления Сербии австро-германского ультиматума не было необходимости приносить Россию на алтарь неудовлетворенных имперских амбиций сербской “элиты”, предоставив наказание сербских провокаторов и зарвавшихся германских мстителей Божьему промыслу [98].

Или же с точки зрения отечественных монархистов священны и неприкосновенны особы только православных помазанников, а в наследных эрцгерцогов-католиков дозволено палить как по мишеням в тире?

Поддавшись на сараевскую провокацию, Николай II упустил единственный шанс сохранить как общеевропейский мир, так и исторически сложившуюся государственность и жизнь своей семьи, вопреки тому, что Г.Е.Распутин (на которого покушение было совершено в тот же день, что и на эрц-герцога Фердинанда) прислал несколько телеграмм, в которых умолял царя не ввязываться в войну. Несколькими годами ранее, когда шли балканские войны, в обществе и при дворе была партия желавших вступления России в войну, но личное присутствие Г.Е.Распутина удержало царя от вступления в войну, что вызвало ненависть к Г.Е.Распутину великого князя Николая Николаевича, будущего главнокомандующего, не справившегося со своими обязанностями в ходе войны, начавшейся в 1914 г. Чтобы Г.Е.Распутин не мешал разжиганию войны в 1914 г., на него было совершено покушение одновременно с сараевским…