Собственно, нам было все равно, кто этот всадник, да и лесу не стоило уделять особого внимания. Однако след был свежий, оставлен едва ли полчаса назад, и это было уже достаточной причиной для того, чтобы быть начеку.

— Уфф! Во-ух-ке-за! — сказал апач и поднял руку, указывая мне на что-то в лесу.

«Во-ух-ке-за» — слово дакотов и означает копье. Почему Виннету не использовал соответствующее апачское слово? Очень скоро я понял причину этого и в который раз убедился, какие острые глаза у Виннету. Пройдя взглядом по направлению его вытянутой руки, я заметил на краю леса дерево, одна из ветвей которого сильно выдавалась в сторону; на этой ветке висело копье; я это увидел, однако ни Хаммердал, ни Холберс, ни Тресков не разглядели. Копье было так далеко от нас, что напоминало тонкий карандашный штрих на фоне закатного неба. Если бы мы, рассматривая след, не обратили внимания на этот лесок, то никто из нас не заметил бы копья. Разве что подъехав к лесу совсем близко. Когда Дик Хаммердал услышал о копье, то сказал:

— Я его не вижу; но если это действительно пика, как вы думаете, то копья, как известно, на деревьях не растут. Следовательно, это условный знак!

— Знак дакота, — сказал Виннету.

— Значит, это копье дакотское? — спросил толстяк, очень удивившись.

— Да, только я не знаю, какого племени из дакотов.

— Что за племя — какая разница! Удивительнее то, что есть глаза, которые за милю могут разглядеть копье. Главный вопрос в том, что нам теперь с ним делать.

Эти слова относились ко мне, и я ответил:

— Появление копья нам, естественно, не безразлично. Кроме осэджей, здесь нет больше дакотов; мы знаем, что осэджи выкопали топор войны и это копье, безусловно, является для кого-то знаком, само собой понятно, что нам надо разгадать его значение.

— Поэтому мы скачем туда?

— Да.

Он хотел пришпорить свою старую кобылу, но я схватил ее за поводья и сказал:

— Вы хотите рискнуть своей головой? Копье скорее всего означает, что там остановились осэджи и ждут кого-то или, по всей видимости, уже дождались, потому что всадник, следы которого мы видим, поскакал к ним, ориентируясь по копью. Если мы поедем прямо за ним, то нас сразу же заметят. Надеюсь, это вы признаете, Дик Хаммердал!

— Хм! Признаю или нет — какая разница! Но то, что вы сказали, мистер Шеттерхэнд, правильно. Вы хотите сказать, что они нас еще не заметили!

— Да, именно это. Нас совсем не видно на фоне этого кустарника. Тем не менее нам нужно убираться отсюда как можно скорее. Видите, Виннету уже уехал отсюда.

Апач, человек действия, не обращая внимания на нашу беседу, поехал вперед, бдительно поглядывая на север. Мы последовали за ним, пока не потеряли из виду лес, а затем повернули на запад, чтобы подойти к ручью. Мы добрались до него, и теперь нам надо было идти вверх по течению, чтобы под прикрытием кустов с севера подойти к лесу. Но Виннету остановился здесь, спешился, отдал мне свое серебряное ружье и сказал:

— Мои братья подождут здесь, пока я не вернусь и не сообщу, кого увидел у дерева с копьем!

И Виннету, как настоящий разведчик, пополз между кустов. Он с видимым удовольствием выполнял эту работу, а у нас были все основания поручить ее именно ему, потому что как разведчик он никогда и никем не был превзойден. Мы сошли с лошадей и отвели их в кусты к ручью, чтобы напоить, и сами остались там же, дожидаясь возвращения апача. В случае, если в лесу действительно находились апачи, он мог отсутствовать много часов. Однако прошло не более получаса, как он скова появился и сообщил:

— Бледнолицый сидит под деревом с копьем и ждет возвращения краснокожего воина, который был там же полдня, а потом ускакал, чтобы добыть мясо.

Меня полностью удовлетворила эта информация, которая лишний раз свидетельствовала о сообразительности апача. Напротив, Дик Хаммердал, которому она показалась не слишком подробной, спросил:

— Вождь апачей был в самой середине леса?

Виннету кивнул. Толстяк продолжал:

— И он не видел индейцев?

Виннету покачал головой.

— А кто мог бы быть этот белый, который сидит под деревом?

— Олд Уоббл, — ответил апач.

— Черт возьми! Что нужно здесь старому ковбою?

Виннету пожал плечами. Дик Хаммердал снова спросил:

— А кто этот индеец, которого ждет Уоббл?

— Шако Матто — Семь Медведей — военный вождь осэджей.

— Шако Матто? Я не знаю этого парня. Никогда о нем не слышал. Его знает вождь апачей?

Виннету опять кивнул. Ему не нравилось, когда его расспрашивали таким образом, и я с интересом ждал, когда же его терпению придет конец. Толстый коротышка тем временем продолжал с любопытством свои расспросы:

— Этот краснокожий смелый или трусливый парень?

Вопрос был совершенно излишний, имя «Семь Медведей» указывало, естественно, на то, что его обладатель имел дело с гризли. Кроме того, трусливый индеец никогда не станет разведчиком. Кто уложил семь серых медведей и один становится на тропу войны, должен обладать мужеством. Поэтому Виннету не ответил на этот вопрос, а Хаммердал повторил его. Когда он снова не получил ответа, то сказал мне обиженно:

— Почему Виннету не разговаривает со мной больше? Ведь очень важно знать, имеем ли мы дело со смелым человеком или трусом. Поэтому я два раза спросил.

Тогда Виннету, который до сих пор сидел, уставившись в землю, повернулся к Хаммердалу и обратился к нему тем спокойным и вместе с тем пугающе отсутствующим тоном, который я слышал только у него:

— Почему мой брат Олд Шеттерхэнд не спрашивает меня? Почему он сидит тихо? Сначала надо думать, а потом говорить, потому что это пустая трата времени — расспрашивать о вещах, о которых самому можно легко догадаться. Чтобы думать, нужен один человек, чтобы говорить — двое. Зачем двоим говорить, если то же самое может узнать один человек, немного подумав? Мой белый брат Хаммердал, должно быть, имеет большой мозг и хорошо думает; по крайней мере, для этого он достаточно толстый.

Я видел, что Хаммердал, выслушав его наставление, готов был тут же вспылить, но глубокое уважение, с которым говорил Виннету, заставило его взять себя в руки, и он спокойно ответил:

— Толстый или не толстый — какая разница! Никакого значения это не имеет. Но я думаю совсем даже не животом, мозг, как известно, следует искать не в теле, а в голове. Разве я не прав, Пит Холберс, старый енот? Скажи мне!

— Нет, — кратко ответил тот.

Не часто случалось, чтобы долговязый отказывал толстому в признании его правоты, поэтому Хаммердал удивленно воскликнул:

— Нет? Я не прав? Но почему?

— Потому что ты задаешь вопросы, по которым можно догадаться, что мозг у тебя действительно не в голове, а где-то там, где у других людей, с обычным организмом и телосложением, находится печень или селезенка.

— Что? Ты дразнишь меня? Послушай, Пит Холберс, старый енот, если ты собираешься мне говорить всякие гадости, то можно легко…

Я прервал его взмахом руки и показал ему жестом, чтобы он замолчал, потому что Виннету уже схватил свое ружье и взялся за поводья лошади, чтобы уехать с этого места. Он не был недоволен тем, что Дик и Пат полушутливо-полусерьезно спорят друг с другом; просто его внимание привлекло кое-что поважнее. Взяв лошадей под уздцы, мы последовали за ним вдоль зарослей кустарника. Мы подошли к лесу, и тут он сказал очень тихо:

— Олд Шеттерхэнд пойдет со мной. Остальные белые братья останутся здесь, пока не раздастся три раза свист. Потом они поедут к дереву с копьем с нашими лошадьми, где найдут нас с двумя пленными.

Это было сказано так категорично, как будто он был ясновидец и мог точно предсказать, что случится. Он отложил свое ружье, а я свои винтовки, и мы пошли под защитой кустов вверх по ручью, который должен был вывести нас к лесу.

Наступили сумерки, а в зарослях было, конечно же, еще темнее, чем в прерии. Надо ли говорить, что мы продвигались без малейшего шороха? Дойдя до места, где ручей поворачивал направо, мы увидели перед собой лесок. В нем не было молодой поросли, и, значит, мы могли прокрасться незамеченными. Мы перебегали от ствола к стволу, пока не приблизились к дереву, на ветке которого видели копье. Оно стояло на краю рощи, где снова начинался кустарник, и там было несколько светлее, чем под кронами деревьев. Мы смогли, оставаясь сами незамеченными, увидеть, кто находится у дерева с копьем.