— Кто это?

— Я — Апаначка, — услышал я в ответ. — Олд Шеттерхэнд может скинуть осэджа с лошади.

Он догадался по стуку копыт, в каком положении я оказался, передал поводья наших лошадей Хаммердалу и поспешил мне на помощь. Апаначке удалось обуздать лошадь индейца, которого я с нее скинул. Тут же спрыгнул и он сам, чтобы связать осэджа, хотя тот и не пытался бежать. Он так перепугался, что, казалось, находился в некотором оцепенении.

— Апаначка узнал меня? — спросил я команча.

— Когда ты дал мне своего коня, я узнал в нем твоего Хататитлу, — ответил он. — Потом я заметил, что твой спутник взял у тебя не одно ружье, а два. И, наконец, когда я увидел тебя позади краснокожего воина, я понял, кто ты. На такой прыжок, да еще ночью, мог решиться только Виннету или Олд Шеттерхэнд, хотя этот белый охотник уже, к сожалению, ничего не может услышать! Зачем нам нужен пленник?

— Я думаю, что он разведчик, и нам надо взять его с собой.

Мы позвали Хаммердала. Индеец тем временем обрел способность двигаться и даже пытался оказать сопротивление, которое, конечно, было бесполезно. Он был привязан к своей же лошади, и после этого мы продолжили наш путь.

Не думайте, что теперь мы с Апаначкой стали вести долгие задушевные беседы, как это неизбежно случилось бы, будь он белым. Когда мы тронулись, Апаначка приблизился ко мне, наклонился и заговорил, выражая самыми простыми словами свою глубокую признательность и искреннюю дружбу:

— Вождь команчей благодарен великому и доброму Маниту за то, что он позволил мне еще раз увидеть лучшего среди всех белых воина. Олд Шеттерхэнд спас меня от верной смерти!

— С тех пор, как я вынужден был расстаться с моим юным другом, смелым вождем найини, мое сердце все время тосковало по нему, — ответил я. — Великий Дух любит своих детей и исполняет их желания как раз тогда, когда они считают это невозможным.

И больше между нами ничего не было сказано. Постепенно ночь сменило сереющее утро, и я увидел, что и на этот раз взял правильное направление. Это очень обрадовало меня, потому что я хотел приехать в условленное место раньше Виннету.

Ки-пе-та-ки находится на западе от Канзаса. В последнее время там добывают много соли. Если в каком-нибудь месте встречаются большие залежи соли и с течением времени они вымываются дождями и сточными водами, то там образуются подземные полости, поверхность которых может в какой-то момент обрушиться. Образующиеся таким образом впадины довольно глубоки, имеют обрывистые края и отвесные склоны. Если почва здесь твердая и не пропускает влагу, то впадина со временем заполняется водой, если же верхние слои почвы пористые, то влагу задерживают лишь более глубокие слои, в результате чего здесь образуется различная растительность. В открытой и ровной прерии это выглядит довольно своеобразно: издалека видны только самые верхушки деревьев, поднимающиеся из такой впадины.

Солнце уже поднялось над горизонтом позади нас, когда мы увидели «Старуху». Мы подъехали к этой фигуре с левой стороны, а Виннету должен был ждать нас с правой. Мы остановились, а я один раз объехал ее вокруг, не заметив ни каких-нибудь следов, ни людей. Поэтому мы спустились вниз по склону и устроились на ровном месте. Пленника мы сняли с его коня, который выглядел очень неплохо и был, видимо, одним из лучших у осэджей (а индеец действительно оказался осэджем). Он был в боевой раскраске и, должно быть, поэтому отказался отвечать на наши вопросы.

Теперь у меня было время расспросить Апаначку о том, что он делал все это время, пока мы не виделись с ним. Однако лучше было не начинать самому разговор: но отношению к таким людям, каким был вождь команчей, нельзя проявлять слишком назойливое любопытство. Но Хаммердал не придерживался этих правил приличия. Едва мы сели, он обратился к Апаначке с вопросом:

— Я слышал, что мой краснокожий брат — вождь команчей. Как случилось, что он попал в плен к осэджам?

Индеец улыбнулся и показал руками на свои уши.

— Между тобой и ими был бой? — продолжал настойчиво свои расспросы толстяк.

Апаначка ответил ему тем же жестом. Тогда Хаммердал обратился ко мне:

— Он, кажется, не хочет мне отвечать. Спросите вы его еще раз, мистер Шеттерхэнд!

— Бесполезно, — ответил я.

— Почему?

— Вы не понимаете, что он имеет в виду? Он не слышит.

Толстяк весело рассмеялся, поняв, в чем дело, и сказал:

— Well! Тогда у него тоже, как и у вас, двенадцать жен и двенадцать раз по двадцать сыновей и дочерей?

— Вполне вероятно!

— В таком случае я прошу вас принять во внимание, что я не собираюсь становиться глухим, иначе мы все трое замолчим, и здесь воцарится мертвая тишина! Не могли бы вы, сэр, придумать для меня какое-нибудь занятие, чтобы убить время?

— Пожалуйста. Поднимайтесь наверх и ждите, когда появится Виннету. Мне бы очень хотелось знать заранее, когда он приедет.

— Узнаете вы это или нет — какая разница! Но хорошо, я вам об этом дам знать.

Когда он ушел, Апаначка, видимо, решил, что пора сказать что-нибудь, чтобы у меня не сложилось о нем неблагоприятного мнения. Команч кивком презрительно указал на пленника и заметил:

— Сыновья осэджей не воины. Они боятся оружия смелых мужчин, поэтому набрасываются на безоружных.

— Мой брат был безоружный? — спросил я.

— Да. При мне был только нож, потому что другого оружия мне носить с собой было нельзя.

— А-а! Мой брат отправился в путь, чтобы добыть священный йаткуан — красную глину для трубок?

— Да, Апаначка был выбран по совету стариков, чтобы ехать на север и разыскать священные каменоломни. Мой брат Шеттерхэнд знает, что у краснокожих воин, посланный за йаткуаном от своего племени, едет безоружный. У него не может быть ни лука со стрелами, ни ружья, ни томагавка, потому что есть он может только растения и ему не надо ни от кого защищаться, ведь враждебно относиться к человеку, который едет в священные каменоломни, запрещено. Апаначка еще никогда не слышал, чтобы этот закон нарушался. Псы осэджей навлекли на себя позор, напав на меня, хотя у меня был лишь нож и я показал им вампум, который доказал им, что я на священном пути.

— Ты показал им вампум?

— Да.

— Я никогда не видел его. Он у тебя с собой?

— Нет. Они отняли его у меня и кинули в огонь, который пожрал его.

— Немыслимо! Такое никогда не могло случиться! Вместе с ним они выбросили в пламя свою честь. Они должны были обращаться с тобой как с гостем, даже если бы ты и был их злейший враг!

— Уфф! Они хотели даже убить меня!

— Ты не защищался, когда они напали на тебя?

— Но мог ли я защищаться?

— Нет, я думаю, не мог.

— Если бы я защищался, пролилась бы кровь многих людей. Поскольку я полагался на мой вампум и на древние законы, то был послушен, как ребенок. Отныне каждый честный воин, который встретится с осэджем, может плюнуть ему в лицо и…

Его прервал Дик Хаммердал, который спустился к нам и сообщил, что едет Виннету. Я хотел, чтобы встреча с команчем была для Виннету неожиданностью, поэтому попросил вождя остаться с нашим пленником, а сам пошел с Хаммердалом на другую сторону Ки-пе-та-ки, где появились наши друзья. Я ожидал, естественно, увидеть пять человек, а именно Трескова, Холберса, Виннету, Шако Матто, Уоббла, однако, к своему удивлению, заметил, что с ними еще один индеец. Когда они подъехали ближе, то я увидел, что он привязан к лошади как пленник. Судя по полосам на его лице, это тоже был осэдж.

Я вышел из кустов, чтобы Виннету мог меня заметить, не разыскивая. Он направился тут же в мою сторону, остановился около нас и спросил:

— Мой брат оказался здесь раньше меня из-за того, что случилось что-нибудь плохое?

— Нет. Наоборот, все прошло быстрее и лучше, чем я ожидал.

— Тогда пускай он ведет нас к своим лошадям! Мне надо сообщить ему что-то важное!

Шако Матто услышал эти слова, и я поймал его торжествующий взгляд на себе. Я сказал:

— Лошади находятся на другой стороне, но мы станем лагерем прямо здесь, внизу.