Конечно, не таких могущественных лордов, как он.

8

Эдо и Уэйс пришли навестить меня следующим утром, и никогда еще я не был так рад их видеть. Мы больше не говорили ни о битве, ни о лорде Роберте, потому что не осталось ничего такого, что я не мог бы понять по их глазам.

От них я узнал, что Ролло не пережил путешествия. Они остановились в сумерках дать краткий отдых лошадям, но когда собрались идти дальше, он не встал.

-Должно быть, битва исчерпала все его силы, - сказал Эдо. - Когда мы поняли, что он умирает, мы решили, что лучше будет положить конец его страданиям. Прости, друг.

Наверное, мое сердце уже было так переполнено горем, что больше не оставалось места ни для капли новой боли, поэтому я не чувствовал печали, только сожаление. Я получил Ролло через несколько недель после битвы при Гастингсе одновременно с командой над моим собственным отрядом. Он был со мной почти все мое время в Англии и преданно служил мне больше двух лет. За всю свою жизнь у меня не было лучшего коня, сильного, но в то же время быстрого, надежного и послушного. И теперь его тоже не стало.

Я сменил тему.

-Вчера ко мне заходил виконт. И его капеллан, его зовут Гилфорд.

-Англичанин, - с отвращением заметил Эдо.

Я спросил:

-Ты знаешь его?

-Это он встретил нас, когда мы привезли тебя сюда, - ответил Уэйс. - В доме у Мале англичане так и кишат. Он и сам наполовину англичанин.

-Полуангличанин? - Я не верил своим ушам. Ничто в его внешности и манере держаться не давало причин предполагать, что он не совсем норманн.

-Говорят, что его мать была из знатного мерсийского рода, хотя никто наверняка не знает, - сказал Уэйс. - Но он не любит рассуждать на ту тему.

Я не удивился, не многие любят признавать сомнительное родство.

-Никто не ставит под вопрос его преданность королю, - продолжал Уэйс. - Он дрался с нами при Гастингсе, и дрался хорошо. Но его происхождение означает, что у него есть связи среди английских танов.

-Что является одной из причин, по которой он стал виконтом здесь, - сказал я. В то время, как южные земли королевства находились теперь под контролем нормандских лордов, большая часть севера оставалась в руках людей, которые владели ими еще при узурпаторе три года назад. В результате, тот, кто управлял Эофервиком, должен был уметь ладить с ними. - Откуда вы все это знаете? - Спросил я.

-Мале был у короля на Пасху в прошлом году, когда я ездил ко двору с лордом Робертом, - пояснил Уэйс. - Я поболтал кое с кем из его людей.

Я был благодарен за эти полезные сведения, так же как за новости, принесенные из города. Оказывается, ходили слухи о мятежах на самом юге королевства и рассказы о некоторых лордах, которые сделали ноги обратно в Нормандию. Среди них были Гуго де Грандмеснил, виконт Винчестера, и его шурин Ханфрид де Тилье, кастелян Гастингса. Одни из самых влиятельных людей в той части Англии.

-Я не знал о серьезных волнениях на юге, - сказал я.

Мы всего несколько недель назад оставили Лондон, и там было почти тихо. Интересно, это те восстания имел ввиду Мале, когда говорил, что повсюду англичане убивают норманнов?

-Даже здесь, в Эофервике, не спокойно, - кивнул Уэйс. - Это заметно даже по тому, как местные смотрят на нас, словно собираются укусить за задницу. Они нас ненавидят, и уже не боятся показывать это.

-Только вчера вечером была драка внизу на пристанях, - подтвердил Эдо. - На нескольких рыцарей кастеляна напали английские бандюки. Я видел с моста, что там происходило. Это был настоящий бой. Пришлось перебить не меньше полудюжины, остальные сбежали.

Раз на рыцарей нападают уже открыто, значит дела обстояли хуже, чем я себе представлял. Не было сомнений в том, что горожане знают о гибели тысячи французов в Дунхольме, так что у нас прибавилось поводов для беспокойства. Но это не могло объяснить восстаний на юге, потому что с нашего разгрома прошла всего неделя. Новости разносятся быстро, но не настолько стремительно.

-Что вы собираетесь делать теперь? - Спросил я их. - Я имею ввиду, теперь, когда лорд Роберт мертв.

Они посмотрели друг на друга, и я понял, что они еще не обсуждали этот вопрос. Конечно, если бы у Роберта был сын от законного союза, нам не пришлось бы выбирать; мы вернулись бы в Коммин и посвятили ему свои мечи. Но он был отцом одних ублюдков, и, хотя само по себе это не имело особого значения, ни один из них еще не вошел в возраст, чтобы взять имения отца под защиту, так что теперь земли вернутся королю Гийому.

-Может быть, попробуем найти нового господина здесь. - Сказал Уэйс. - В противном случае вернемся в Лондон, а, может, и в Нормандию.

-В любом случае, - кивнул Эдо, - не будем ничего предпринимать, пока твоя нога не заживет окончательно.

Я спросил себя, должен ли я упомянуть о предложении виконта, но решил пока этого не делать. Хотя он был щедр на похвалы, я еще не был уверен, что хочу остаться в Нортумбрии, учитывая события последних дней. И я не знал, распространяется ли его предложение на моих товарищей, так как в разговоре со мной он не упомянул о них. Я не хотел расставаться с людьми, которых знал так долго.

-Я в долгу перед вами, - сказал я. - Если бы не вы...

Я не закончил мысль, потому что не любил думать о том, что могло бы произойти, да не случилось. Почти наверняка, я бы умер и не беседовал бы с ними сейчас.

-Мы сделали, что должны были сделать, - пожал плечами Эдо. - Мы же не могли бросить тебя там.

-Тем не менее, я обязан вам жизнью.

Уэйс положил руку мне на локоть.

-Мы будем в пивнушке в верхней части города, местные называют эту улицу "Kopparigat". Приходи туда, когда нога заживет.

-Если священник разрешит, - добавил Эдо с усмешкой.

Они оставили меня, хотя мне не пришлось долго сидеть в одиночестве. Явился Гилфорд со свежими припарками для моей ноги. Он был доволен: утюг помог больше, чем он надеялся, разрез полностью закрылся, и не было никаких признаков нагноения. Шрам останется навсегда, сказал он, но тут ничего не поделаешь. Он станет украшением коллекции, собранной в прошлых сражениях: на руке, на боку, на лопатке, хотя по общему признанию, ни один из них не мог сравниться с последней раной.

Чуть позже меня посетил монах. Волосы вокруг выбритой макушки были короткими и серыми, ряса забрызгана грязью, и от него здорово разило навозом. Он принес с собой стеклянную банку, которую передал мне, не говоря ни слова. Я спросил его, что это значит, но он тупо посмотрел на меня; ясно, что он не понимал по-французски. Но тем не менее, он, должно быть понял мое замешательство, потому что опустил одну руку к промежности и пошевелил указательным пальцем, а другой рукой указал на банку.

Сообразив, что он ждет от меня, я попытался сесть. Моя голова по-прежнему была тяжелой, а руки слабыми от лихорадки, но монах не пытался помочь мне, а просто отвернулся к окну. Наконец, мне удалось усесться на край кровати спиной к монаху, и я заполнил банку.

Он взял ее, как только я перестал журчать, поднял золотистую жидкость к свету и взболтал ее, бормоча что-то непонятное. Он задумчиво понюхал банку, и затем поднес край ко рту. Я с отвращением смотрел на эти манипуляции, вероятно, он заметил выражение моего лица, потому что ответил насмешливым взглядом и вышел, все еще кивая и бормоча себе под нос.

Я решил расспросить о странном монахе у капеллана, навестившего меня вечером.

-Если моча темная и мутная, - объяснил Гилфорд, - это указывает, что лечение необходимо продолжать. Светлая и прозрачная моча, которая не пахнет тухлятиной и, главное, имеет сладковатый вкус, это верный признак хорошего здоровья. Разве можно пренебрегать таким полезным исследованием?

Может, так оно и было, не знаю. Во всяком случае, лекарь в монастыре никогда не учил меня дегустировать мочу, за что я был ему весьма признателен. Гилфорд не позволял мне вставать, пока монах не убедился, что моя моча достаточно хороша, так что еще несколько дней меня продержали в моей комнате на постельном режиме.