Вскоре он вышел к маленькому и несуразному домику наподобие тех, которые зимой строят под мостами бездомные бродяги. Кое-как сбитый из фанеры, покрытый листовым железом сарайчик – так вернее. Из небольшого окошка, грязного и потому как бы подслеповатого, лился тот самый свет – такой же тусклый и невзрачный, как сам дом.

Сэм осторожно заглянул внутрь.

Стены, пол и потолок выкрашены в черный и багровый цвета. Море свечей. Десятки, а то и сотни. В шандалах, канделябрах, рюмках, на блюдцах и в специальных подставках, в церковных поставцах. Толстые белые свечи, тонкие восковые из церкви, венчальные – огромные и перевитые золотыми лентами. Декоративные в виде Микки-Маусов и Санта-Клаусов. Плавающие. Ароматические. Некоторые уже совсем догорели, некоторые были явно недавно зажжены.

От этого зрелища кружилась голова и рассеивалось внимание, но Сэм был старым полицейским, его такой ерундой было не отвлечь. Он вгляделся пристальнее.

В комнатке тоже имелся алтарь – ну или что-то вроде того. Перед алтарем стоял на коленях человек в черном балахоне. Голова его была опущена, так что Сэм мог разглядеть только то, что плечи у человека довольно широкие, а сам он худой и высокий. В данный момент Сэма гораздо больше интересовал алтарь, а также стена позади него.

Там были фотографии. Большие и маленькие, выполненные в фотоателье и вырезанные из газет и журналов. И всего две женщины на этих фотографиях. Сэм не сразу смог разглядеть лица, но когда разглядел – мороз продрал его по спине. Одна из женщин – черноволосая, худощавая, в свадебном платье и с испуганным лицом. Она же – в странном черном одеянии с букетом искусственных цветов. Она же – совершенно обнаженная, скорчившаяся, прикрывающая голову руками. Эти фото были нещадно изрезаны ножом и испачканы чем-то темным…

Вторая женщина… Сэм стиснул кулаки от гнева и боли. Малышка Джеки О’Брайен. Веселая золотоволосая куколка в шелковом платье. Молодая бизнес-леди, выходящая из офиса и на ходу разговаривающая по сотовому телефону. За рулем своей машины. На пороге своего дома.

Он следил за ней, этот черный мерзавец. Ходил тенью, фотографировал, замечал время, когда она идет на работу, когда возвращается домой. А потом приступил к действиям.

Сэм медленно отступил назад, под прикрытие кустов – и вовремя. Человек встал с колен и повернулся к окну. На что уж Сэм был привычен к самым разным типам, не блиставшим красотой и привлекательностью, и то вздрогнул.

Белое как мел лицо. Алые губы, словно кровавый провал. Гладко зачесанные назад темные волосы. И абсолютно безумные, черные, как грех, глаза. Человек сделал шаг, его балахон распахнулся, и Сэм увидел, что под балахоном он совершенно голый. Плотоядно усмехнувшись, человек снял со стены портрет первой женщины, меньше других изрезанный ножом, некоторое время смотрел на него, безумно улыбаясь, потом облизал его длинным и узким, как у змеи, языком и медленно прижал его к впалому животу…

Сэм тихо выругался и отступил в темноту. Все, что надо, он уже увидел.

Утром он приехал в управление, зашел в кабинет к комиссару и молча кивнул. Комиссар еле заметно кивнул в ответ.

Сэм еще некоторое время провел в управлении. По его просьбе коллеги направили запрос о местонахождении бывшей миссис Баркли. Ответ, полученный к обеду, заставил полицейских озабоченно нахмуриться, а Сэма – горько усмехнуться.

Миссис Адела Баркли пропала при невыясненных обстоятельствах два месяца назад в штате Айова. Поскольку никто не делал заявлений о ее исчезновении, никто ее и не искал. Жила она в небольшом городке, очень уединенно. Закупала продукты на месяц вперед, на улицу практически не выходила, поэтому никого ее отсутствие и не удивило. Когда же проверили, оказалось, что в доме все нормально, следов борьбы или незаконного проникновения нет, в шкафу отсутствует часть вещей миссис Баркли и самый большой чемодан. Выходит, уехала?

Сэм Каллахан сокрушенно помотал кудлатой головой.

– Боюсь, что в этом чемодане он ее и похоронил.

– Дядя Сэм…

– Дело ваше, но я бы объявил ее в розыск. Никаких обвинений предъявлять я не могу, но на месте тех, кто ее ищет, расспрашивал бы свидетелей на предмет высокого, худого, хорошо одетого мужика с зализанными темными волосами.

Комиссар выглянул из своего кабинета и поманил Сэма пальцем. Чуть позже, удостоверившись, что дверь закрыта плотно, комиссар сообщил:

– Информация прошла. В новостях уже передали насчет мисс О’Брайен.

Сэм хмуро кивнул.

– Вот и ладненько. Самолет у меня через три часа, так что буду ждать этого придурка на дальних подступах. Счастливо, Билли.

– Бывай, дядя Сэм. Рад был повидать тебя.

Во всем этом рискованном, но вполне жизнеспособном плане было всего лишь одно слабое место. Ни Сэм Каллахан, ни комиссар полицейского управления Лонг-Айленда не приняли во внимание одну малюсенькую деталь – просто потому, что были, так сказать, не в материале.

Дело в том, что кроме регулярных авиарейсов, связывающих Монтану и Нью-Йорк и летающих исключительно по расписанию, существует еще и частная авиация.

Именно при помощи собственного, частного авиаджета класса люкс мистер Лиланд Баркли обогнал Сэма Каллахана приблизительно на шесть часов.

Когда имеешь дело с маньяками – это очень много.

Утро потихоньку перерастало в полдень, когда Рик Каллахан вернулся с небес на грешную землю и в изумлении уставился на залитую солнцем комнату.

Ночные безумства пронеслись по хижине могучим ураганом: повсюду валялись фрагменты верхней – и нижней – одежды, подушки и одеяла, а на широкой деревянной кровати лежал совершенно неприлично счастливый и голый Рик Каллахан, сжимающий в объятиях крепко спящую черноволосую фею.

Фея смешно сопела и улыбалась во сне.

Рик некоторое время просто любовался этим зрелищем, а потом понял, что не может, просто не решается назвать словами то, что произошло этой ночью между ним и Джеки О’Брайен. Слова – это слишком грубо, плоско и неинтересно.

Как описать словами пребывание в раю? Вот то-то же.

Он аккуратно выполз из постели и отправился на улицу. День был, кажется, еще жарче предыдущего, и потому Рик, особенно не раздумывая, пробежался по деревянным мосткам маленького причала и смело сиганул в воду, как был, голышом.

Как всегда, ледяная вода Бисерного обожгла его, заставила кровь во всем теле взбурлить шампанским, Рик вынырнул, жмурясь от удовольствия и поплыл мощным брассом к середине озера. Летом они с Шоном плавали и на другой берег, но сейчас рисковать не стоило – судорога есть судорога, даже если ты молод, силен, как бык, и переполнен любовью.

Когда он возвращался обратно, на причале показалось Прекрасное Видение. Заспанная, румяная и невыносимо хорошенькая Джеки О’Брайен стояла, кутаясь в его, Рика, куртку, и держала в руках его, Рика, брюки. Вроде бы, ничего особенно романтического, но Рик преисполнился воистину петушиной гордости. Вот стоит Его Женщина! Его навсегда, это уж ясно. Принесла ему одежду. Между ними больше нет ни тайн, ни стыдливости, они с Джеки – одно целое.

С этими восторженными мыслями Рик подплыл к причалу и приветственно замахал рукой.

Джеки засмеялась и шутливо прикрыла глаза растопыренными пальцами.

– Вылезай, тюлень. У тебя штаны звенят.

– В каком это смысле?

– Фу, Ричард. Солдатский юмор. Они правда звенели и немножко дрожали.

– Ох! Мама…

– Я так понимаю, ты не боишься ни гризли, ни росомах, ни браконьеров, но опасаешься родной матери?

– Видишь ли, в честном бою можно попытаться одолеть и гризли, и росомаху, и целую толпу браконьеров, но переговорить маму Каллахан еще никому из живущих не удавалось. Сильные мужчины с плачем убегали, выслушав ее доводы. К тому же я вчера так и не позвонил.

Рик ловко вылез из воды, немного попрыгал, чтобы обсохнуть, поймал на себе восхищенный и немного смущенный взгляд Джеки и надел штаны.