– Ролло… – твердила Пипина словно в трансе. – Ролло жив!.. Этот зверь не мог уцелеть после того, как его же сталь поразила его гнилое нутро! Он захлебывался кровью – я видела это своими глазами!

Эмма, ласково обняв мать, нашептывала ей слова утешения. В глазах девушки стояли слезы.

– Забудь, забудь все. Это ушло. И тот человек давно умер, ты ведь знаешь.

Наконец напряжение отпустило графиню. Она смогла вздохнуть.

– Истинный крест – это так. И тот разбойник – да проклянет его Бог – уже давно должен был сгнить в земле, а душа его отправиться в преисподнюю.

Она отпила глоток вина и принесла извинения за свою вспышку. Кое-кто пытался ободрить ее, но в это время Пипина Анжуйская, графиня Байе, заговорила:

– Он ворвался с севера, как проклятье. Ролло, князь язычников, прозванный Пешеходом, ибо в нем сидел сам дьявол и даже лошади боялись его и сбрасывали, когда этот оборотень садился верхом. Он разорил наши края, люди бежали от него как от чумы, и казалось, нет преград его безумию. Но в те времена люди все же решались сопротивляться северным грабителям. Сам король Эд подавал им в этом пример. И мой покойный супруг следовал по его стопам. Норманны знали, кто такой Беренгар из Байе, ибо много их черной крови пролил он на благодатную землю королевства франков. Он расправлялся с ними, как архангел Михаил с силами тьмы, и викинги редко брались за свои секиры, предпочитая свернуть с дороги, когда видели его штандарт с золотым изображением небесного воителя, попирающего копытами коня ползучую тварь. А потом пришел Ролло. Его драконьи корабли, как туча, надвинулись с моря, а его демоны в рогатых шлемах осадили город Байе, грозя предать его огню и мечу, если жители не заплатят огромный выкуп – десять тысяч золотых. Были среди нас и такие, кто впал в малодушие и пытался собрать выкуп, но мой муж – упокой Господи его смелую душу – сказал, что эти разбойники вряд ли пощадят жителей, даже если выкуп будет уплачен, ибо их сатанинский бог Один питается кровью и они приносят ему великие жертвы, убивая христиан. Ты помнишь ли те времена, Эмма?

Девушка пожала плечами.

– Я помню только толпу, крики, бой набата…

– Да, ты была еще слишком мала, дитя мое. Как и твой братец Эд.

Пипина перекрестилась, и Эмма, а затем и другие слушатели последовали ее примеру. Теперь за столом воцарилась полная тишина. Люди с жадностью слушали вдову графа Беренгара, ибо его имя говорило о том, что в былые времена люди не только умели бежать от врага, но и побеждать, и даже если они погибали, их имя оставалось славным и ни одно застолье не обходилось без рассказов о героях-франках, сумевших дать могучий отпор проклятым язычникам.

Пипина говорила спокойно и отчетливо. Ее лицо оставалось бледным, а глаза расширились, как у сомнамбулы, словно она воочию видела прошлое.

– Жители Байе отстаивали свой город так, как если бы речь шла о спасении их души. Они лили кипящую смолу на головы язычников, осыпали их стрелами и дротиками, даже женщины, оставив домашние дела, взошли на стены, а дети ползали среди трупов защитников, подбирая стрелы и камни для пращей, и относили их сражавшимся. И хотя викинги были упорны, как дьяволы, их трупы сотнями скапливались во рву у стен города, и их кровавый бог вынужден был лакать кровь собственных детей. Граф Беренгар – да будет память его светла – ни на час не покидал стену и бился как сам Давид, вдохновляя своим примером даже тех, кто пал духом и уже ни на что не надеялся. В редкие минуты затишья, на закате дня, монахи из храма святого Экзюпери обходили сражающихся с мощами этого святого и мощами святого Лупа – героя, победившего в древности у стен города огнедышащего дракона и утопившего его труп в реке. И Господь был милостив к защитникам. Однажды, когда они отбивали очередную атаку норманнов, им удалось захватить в плен сподвижника Ролло – Ботто, прозванного Белым. Это был огромный светловолосый великан, жизнью которого очень дорожил их кровавый предводитель. И тогда Беренгар предъявил условие, что пощадит и даже дарует свободу Белому Ботто, если Ролло уведет свою орду от стен города. И гордый викинг вынужден был смириться. Он обещал ровно на год оставить город в покое, увести своих людей даже из округи и отпустить всех пленных.

Пипина умолкла. Лицо ее по-прежнему оставалось жестоким. Левой рукой она беспрестанно теребила нагрудный крест, вспыхивавший искрами голубых камней. Правую держала в своих ладонях Эмма. Начавшее уже клониться к закату солнце позолотило рыжие волосы девушки, пылающие, словно пожар. Лицо ее было спокойным. Видимо, она так часто слышала рассказ об осаде Байе, что он ее больше не волновал. Сейчас, слегка щурясь от солнца, она глядела на луг, где собрались те, кто не был допущен к верхнему столу и не стоял вокруг, слушая речи графини Пипины. Первыми утомились от пиршества дети. Они устроили бой на палках, бегали взапуски, пускали в ствол майского дерева, вокруг которого в полдень плясала молодежь, тростниковые стрелы. Женщины и юноши возвращались из леса с вязанками дров и сухого папоротника для вечернего костра. Красная туника кузнеца Вульфрада алела в лучах солнца, близ нее держалась юная светлокосая Сезинанда. Эмма смотрела на них обоих. Возможно, жизнерадостная девушка предпочла бы быть с ними, водить хоровод с колокольчиком либо бегать среди вязанок хвороста, однако, хотя Эмма и не сводила с луга глаз, она продолжала сидеть подле матери, нежно сжимая ее руку.

Теперь Пипина заговорила куда более взволнованно. Рука ее с силой рванула распятие.

– Кто сказал, что можно положиться на слово язычника? Этот человек был или безумцем, или злодеем. Байе заплатил реками крови за свою доверчивость. О, мы не успели восстановить стены, так как урожай был сожжен, все силы ушли на то, чтобы хоть как-то подготовиться к зиме. А потом пришло страшное Рождество.

Она судорожно всхлипнула.

– Зимой в городе началось поветрие, болезнь косила детей. Я сидела с сыном и дочерью, когда вдруг загремел набат. Эд уже поправлялся, он сразу же кинулся к окну, Эмма же… Ее счастье – девочка была в горячке и не помнит ужасов того дня. Я видела, как они врывались в город через пролом в стене, как рубили людей, словно свиные туши, огромными секирами, как с хохотом швыряли факелы в кровли домов… Стон, крики, удары набата летели со всех сторон. Я видела, как варвары выбрасывали детей из окон, как вспарывали животы монахам, как толпами насиловали женщин, а затем поджигали на них одежду, смеясь до упаду. И в довершение всего я увидела самого Ролло Пешехода, это сатанинское отродье, который, оскалившись, расхаживал среди дымящихся руин, неся на острие меча отрубленную голову моего супруга…

Потом я потеряла сознание, а когда очнулась, то уже была пленницей дьявола. Я стала его жертвой, его игрушкой. Своими окровавленными руками он надевал мне на шею золотые побрякушки, сажал меня рядом с собой за пиршественный стол, заставлял глотать вино. Я ничего не знала о детях, думала – они оба погибли. Но позднее одна из монахинь, которую викинги оставили в живых, поведала, что Эмму спасли, спрятав среди руин монастыря… Эда же пронзили копьем. Все это сделал бес по имени Ролло. И все же высшая справедливость существует. Его настигла кара, не лгите мне, что он жив! Я сама видела его тело, пригвожденное к ложу его же мечом. Я видела его обезумевшие от ужаса глаза и кровавую пену, пузырящуюся на синих губах. Этот человек мертв! Трижды мертв! Это так же истинно, как христианская вера!

В голосе женщины слышалась нескрываемая боль. Она почти кричала. Слушатели хмуро молчали, не смея перечить, хотя многие среди них знали, что викинг Ролло и сейчас властвует над Нормандией, воюя из-за нее как с франками, так и с соотечественниками, потому что считает эти земли своими. Но Пипине Анжуйской никто не смел об этом сказать, и Эмма с монахинями с трудом увели под сень старой башни взволнованную мать.

Какое-то время за столом стояла тишина. Дурачок Ремигий, весь перепачканный бараньим салом, безмятежно спал, напившись сладкой наливки. Маленький брат Тилпин со вздохом изрек: