Но, видимо, наше приличное платье было плохой рекомендацией: соседи перешли на приглушённый говор и, как мне показалось, собрались уходить. Чтобы привлечь их внимание, я громко стал упрекать Валерия в жадности: он-де жалеет денег на угощение земляка, а деньги-то ведь мои! Кто первый заметил, что умер наш сосед в гостинице? Кто придумал пошарить в его сундуке? Я! Значит, всё, что там нашли, моё! Я помахал полой своего плаща:

— Теперь нам н-не с-стыдно в Б-б-ббрун-дизии пок-каз-зать-ся. Диксип пп-прямо лопнет от зависти.

Зачем я помянул Диксипа, сам не знаю. А всю эту историю с умершим в гостинице я сочинил для того, чтобы верзила и его дружки посчитали нас такими же проходимцами, как и они. Моя выдумка достигла цели: верзила повернулся и воззрился на меня с откровенным интересом. Мы сделали вид, будто встревожены его вниманием, и, сблизив головы, зашептались. Верзила, захватив кружку с вином, передвинулся к нам поближе и без обиняков спросил:

— Что это вы болтали тут о Диксипе?

Валерий подозрительно прищурился:

— А ты что, соглядатай его?

Верзила угрожающе положил кулак на стол:

— Как ты меня назвал? Да Лувения в Брундизии каждый знает.

Почуяв, что напал на какой-то след, я от волнения забыл, что притворяюсь пьяным, и стал умолять их не ссориться, выяснить, об одном ли человеке мы говорим или нет. Верзила кивнул своим дружкам, и они окружили нас. На моё внезапное отрезвление никто не обратил внимания. Возможно, они подумали, что язык мой перестал заплетаться от страха.

— Ну выкладывай, о каком Диксипе ты говорил, — процедил тот, который назвался Лувением.

— О вольноотпущеннике, который ограбил своего патрона Сестия Гавия, — ответил я, делая ударение на слове «ограбил».

— А откуда ты это узнал? — продолжал допрос Лувений.

— От сына Гавия. Диксип его разорил, и он, умирая, рассказал нам свою историю и взял с меня клятву, что я за него отомщу.

Бродяги переглянулись. Верзила хрипло засмеялся:

— Ловко плетёшь! Только я брундизиец, и меня провести не так-то просто. В Брундизии всем известно, что сын Сестия Гавия утонул вместе с лодкой.

— Нет, не утонул, а попал к пиратам.

И я рассказал им «историю Луция» в том виде, в каком преподносил её гостям Волумния, умолчав только о казни разбойников.

— Занятно, — сказал Лувений. — Сына Сестия выкупил Цезарь? Хм… Он храбрый и щедрый патриций[51], это всем известно, и ты мог от кого-нибудь об этом слышать. А всё остальное присочинил… А не может быть, что Диксип подослал вас убить меня, как убили по его приказу Венузия? Чего ради должен я тебе верить? А?

Бродяги угрожающе смотрели на нас. По правде сказать, я испугался: ведь нас было двое против десяти. Благодаря урокам Ганы я, пожалуй, одного-двух и одолел бы… Но чем мог помочь мне Валерий, просидевший весь век над книгами?

В это время Валерий спокойно сказал:

— А ты поди на корабль, который час назад стал у причала. Нас там все знают. Спроси кормчего или первого встречного… Каждый тебе скажет, что мы плывём из Эфеса. Понял — из Эфеса? Значит, никак не могли сговориться с твоим Диксипом.

— Моим?! Да поглотит его тартар![52]

— А раз он не твой, так давай заключим против него союз и будем действовать сообща, — предложил Валерий.

Я наполнил кружки бродяг. Мой учитель попросил хозяйку принести ещё вина и еды на всю компанию. И началась мирная беседа.

— Я уж был в его доме, — начал бродяга. — Только не у него, а у неё, у жены.

— У Тертуллы?! — вскрикнул я.

— Удивляешься, почему я к ней пошёл? Пусть знает, кто убил её муженька. Да и с самим Диксипом иметь дело опасно. Венузий вот потребовал у него денег… заметь: честно заработанных! Ведь Венузий успел прыгнуть в лодку, привязанную за кормою, и обрезать верёвку, прежде чем люди на корабле сообразили, что тонут. Многие из тех, что потом вынырнули, умоляли взять их в лодку, но Венузий всех отталкивал, а Диксипа взял, потому что он кричал: «Со мной утонет миллион сестерций!» — и обещал за спасение половину. Их лодку разбило возле этого проклятого мыса Малей[53]… Венузия ударило головой о камни, и он обеспамятел… А Диксип воспользовался этим и улизнул! Целый год Венузий искал его! И наконец нашёл. Диксип сразу сообразил, что, если будет отпираться, Венузий поднимет крик и народ узнает, как он обманул патрона. Мошенник сделал вид, будто обрадовался Венузию. «А я так о тебе горевал, говорит. Меня, говорит, рыбаки подобрали, а тебя сочли мёртвым и оставили. Я был в отчаянии, что не знаю, где искать твоих родных, чтобы отдать им твою часть денег. Сейчас, говорит, некогда, ждут меня. А вечером приходи в такую-то таверну — там расскажу и разочтусь с тобою». Венузий, дурень, и поверил ему! Один раз уж был обманут, так ему мало! Но я сказал, что с этим Диксипом надо ухо держать востро и что я пойду в таверну тоже. Венузий говорит: «Ладно, Лувений, наблюдай со стороны. Если будет нужно, поможешь». Пришли мы, конечно, порознь. Диксипа нет. Я сел за соседний столик, словно посторонний. Ждём. Вдруг в дальнем углу шум, крик, драка! Все туда бросились. Я, конечно, тоже оглянулся. Тут кто-то светильник опрокинул. Дверь хлопнула. Венузий вскрикнул. Я — к нему! А он со скамьи падает. Я — на помощь звать. Пока свет принесли, пока подняли его… А он уже и не дышит. Кровь из-под уха так и хлещет. Бросились убийцу догонять… А его уж и след простыл. Да и лица-то его никто не видел. — Верзила вздохнул. — Так я и дружка лишился и денежек, которые мы с ним поделить собирались. Вот каков этот Диксип! Но я всё-таки стал за ним следить. И что же ты думаешь? Полгода не прошло, слышу: на вдове Сестия женился! Ну, думаю, теперь ты в моих лапах! И стал я ходить кругом их дома. Но повидать вдову Сестия не так-то легко: все входы и выходы церберы[54] стерегут, а на улице тоже не подойдёшь — толпа рабов её сопровождает. Наконец в прошлом году во время сатурналий[55] пробрался я в дом… Она приняла меня за просителя и стала допытываться, в чём я нуждаюсь. А как начал я говорить про её муженька, рассердилась и велела рабам вышвырнуть меня из дому. Вот какая любящая оказалась жена!

«Любящая»?! Я вскочил. Я больше не в силах был слушать.

— Чего ты? — удивился Лувений. — Блоха тебя укусила, что ли?

— Скорпион! — ответил я, сжимая в кулак тунику на груди. — Я его держу… и сейчас в кипяток брошу, — прибавил я, видя, что Верзила поднимается, желая помочь мне.

— Садись! — Валерий потянул верзилу за плащ. — Он сам справится. Мы в Азии умеем со скорпионами справляться. Давай договоримся, как действовать дальше. А то нам на корабль пора возвращаться.

Я побежал к плите, делая вид, будто вытряхиваю гада в кастрюлю с кипящей водой, которую подставила мне стряпуха. Она говорила мне что-то ласковое, кажется предлагая помазать укушенное место оливковым маслом… До меня едва доходили её слова. В моём мозгу, как заноза, сидело слово «любящая».

«Конечно, любящая, — думал я, — зачем бы иначе стала она его женой? Но это ужасно! И то, что она его любит, и то, как тяжело, как страшно тяжело было ей узнать о его подлости! Проклятие богов на мне! Там — Формиона… Тут — мать… Если бы я жалел её раньше так, как теперь, я бы не убежал из дому и она не вышла бы замуж. Боги всемогущие! Помогите ей вынести ещё и этот удар! Дайте мне спасти её от отчаяния… Она так прекрасна! Её жизнь должна быть праздником, а ей выпало лишь горе! Боги великие! Дайте ей хоть последние годы прожить спокойно!»

Так молился я в таверне, сидя у плиты, опустив голову на руки и забыв о неверии, которым заразили меня Цезарь и друзья Волумния — философствующие откупщики.

Почувствовав прикосновение к плечу, я поднял глаза. Передо мною стояли Валерий и верзила.