– Ах, понимаю! Значит, новое требование денег?

– Да, мой друг.

– Королем?

– Его собственными устами. Невозможно убить человека с более очаровательной улыбкой.

– Черт возьми!

– Что вы об этом думаете?

– Я думаю, что вас хотят просто разорить; это ясно как день.

– Значит, вы остаетесь при прежнем убеждении?

– Да. Тут, впрочем, нет ничего удивительного, потому что мы и раньше предвидели это.

– Верно; но я никак не ожидал четырех миллионов.

– Действительно, сумма крупная, но все-таки четыре миллиона еще не смерть, особенно для такого человека, как Фуке.

– Если бы вы знали состояние моей казны, дорогой д'Эрбле, вы не рассуждали бы так спокойно.

– И вы пообещали?

– Что же мне оставалось делать?

– Вы правы.

– В тот день, когда я откажу, Кольбер достанет эту сумму; где – не знаю; но он достанет, и тогда я погиб!

– Несомненно. А через сколько дней вы обещали эти четыре миллиона?

– Через три дня. Король очень торопил.

– Через три дня!

– Ах, друг мой, – продолжал Фуке, – подумать только – сейчас, когда я проезжал по улице, прохожие кричали: «Вот едет богач Фуке!» Право, дорогой мой, от этого можно потерять голову.

– Нет, монсеньер, не стоит, – флегматично проговорил Арамис, посыпая пескам только что написанную страницу.

– Тогда дайте мне лекарство, дайте мне лекарство от этой неизлечимой болезни.

– Единственное лекарство: заплатите.

– Но едва ли я могу собрать такую сумму. Придется выскрести все.

Сколько поглотил Бель-Иль! Сколько поглотили пенсии! Теперь деньги стали редкостью. Ну, положим, достанем на этот раз, а что дальше? Поверьте мне, на этом дело не остановится. Король, в котором пробудился вкус к золоту, подобен тигру, отведавшему мяса: оба ненасытны. В один прекрасный день мне все же придется сказать: «Это невозможно, государь». В тот день я погибну.

Арамис только слегка пожал плечами.

– Человек в вашем положении, монсеньер, только тогда погибает, когда сам захочет этого.

– Частное лицо, какое бы оно ни занимало положение, не может бороться с королем.

– Ба! Я в молодости боролся с самим кардиналом Ришелье, который был королем Франции, да еще кардиналом!

– Разве у меня есть армия, войско, сокровища?

У меня больше нет даже Бель-Иля.

– Нужда всему научит. Когда вам покажется, что все погибло, вдруг откроется что-нибудь неожиданное и спасет вас.

– Кто же откроет это неожиданное?

– Вы сами.

– Я? Нет, я не изобретателен.

– В таком случае я.

– Принимайтесь же за дело сию минуту.

– Времени еще довольно.

– Вы убиваете меня своей флегматичностью, д'Эрбле, – сказал суперинтендант, вытирая лоб платком.

– Разве вы забыли, что я говорил вам когда-то?

– Что же?

– Не беспокойтесь ни о чем, если у вас есть смелость. Есть она у вас?

– Думаю, что есть.

– Так не беспокойтесь.

– Значит, решено: в последнюю минуту вы явитесь мне на помощь, д'Эрбле?

– Я только расквитаюсь с вами за все, что вы сделали для меня, монсеньер.

– Поддерживать таких людей, как вы, господин д'Эрбле, обязанность финансиста.

– Если предупредительность – свойство финансиста, то милосердие добродетель духовного лица. Но на гот раз действуйте сами, монсеньер. Вы еще не дошли предела; когда наступит крайность, мы посмотрим.

– Это произойдет очень скоро.

– Прекрасно. А в данную минуту позвольте мне сказать, что ваши денежные затруднения очень огорчают меня.

– Почему именно в данную минуту?

– Потому что я сам собирался попросить у вас денег.

– Для себя?

– Для себя, или для своих, или для наших.

– Какую сумму?

– Успокойтесь! Сумма довольно кругленькая, но не чудовищная.

– Назовите цифру!

– Пятьдесят тысяч ливров.

– Пустяки!

– Правда?

– Разумеется, пятьдесят тысяч ливров всегда найдутся. Ах, почему этот плут Кольбер не довольствуется такими суммами? Мне было бы гораздо легче. А когда вам нужны деньги?

– К завтрашнему утру. Ведь завтра первое июня.

– Так что же?

– Срок одного из наших поручительств.

– А разве у нас есть поручительства?

– Конечно. Завтра срок платежа последней трети.

– Какой трети?

– Полутораста тысяч ливров Безмо.

– Безмо? Кто это?

– Комендант Бастилии.

– Ах, правда; вы просите меня заплатить сто пятьдесят тысяч ливров за этого человека?

– Да.

– Но за что же?

– За его должность, которую он купил или, вернее, которую мы купили у Лувьера и Трамбле.

– Я очень смутно представляю себе это.

– Не удивительно, у вас столько дел. Однако я думаю, что важнее этого дела у вас нет.

– Так скажите же мне, для чего мы купили эту должность?

– Во-первых, чтобы помочь ему.

– А потом?

– Потом и себе самим.

– Как это себе самим? Вы смеетесь.

– Бывают времена, монсеньер, когда знакомство с комендантом Бастилии может считаться очень полезным.

– К счастью, я не понимаю ваших слов, д'Эрбле.

– Монсеньер, у нас есть свои поэты, свой инженер, свой архитектор, свои музыканты, свой типографщик, свои художники; нужно иметь и своего коменданта Бастилии.

– Вы думаете?

– Монсеньер, не будем строить иллюзий: мы ни за что ни про что можем попасть в Бастилию, дорогой фуке, – проговорил епископ, улыбаясь и показывая белые зубы, которые так пленили тридцать лет тому назад Мари Мишон.

– И вы думаете, что полтораста тысяч ливров не слишком дорогая цена за такое знакомство, д'Эрбле? Обыкновенно вы лучше помещаете свои капиталы.

– Придет день, когда вы поймете свою ошибку.

– Дорогой д'Эрбле, когда попадешь в Бастилию, тогда уже нечего надеяться на помощь старых друзей.

– Почему же, если расписки в порядке? А кроме того, поверьте мне, у этого добряка Безмо сердце не такое, как у придворных. Я уверен, что он будет всегда благодарен мне за эти деньги, не говоря уже о том, что я храню все его расписки.

– Что за чертовщина! Какое-то ростовщичество под видом благотворительности!

– Монсеньер, не вмешивайтесь, пожалуйста, в эти дела; если тут и ростовщичество, то отвечаю за него один я; а польза от него нам обоим; вот и все.

– Какая-нибудь интрига, д'Эрбле?