Между тем гвардейцы де Жевра оставались, не спешиваясь, перед главными воротами замка, и по городу поползли слухи о том, что по приказанию короля только что арестован капитан мушкетеров.

Солдаты д'Артаньяна, прослышав об этом, пришли в волнение; все напоминало доброе старое время Людовика XIII и де Тревиля; собирались кучки возбужденных людей; мушкетеры толпились на лестницах; снизу, со двора, подымался ропот, похожий на гулкие вздохи волн во время прилива; этот ропот докатывался до верхних этажей замка.

Де Жевр явно тревожился. Не отрываясь, смотрел он на гвардейцев, которых осыпали вопросами взволнованные мушкетеры. Гвардейцы перестроились и отъехали в сторону. Они также начинали проявлять беспокойство.

Д'Артаньяна, разумеется, все это тревожило далеко не в такой степени, как де Жевра, командира гвардейцев. Войдя в переднюю, он уселся у окна и, следя своим орлиным взором за всем происходящим внизу, ни разу даже не повел бровью.

От него не укрылись признаки все нарастающего волнения, вызванного слухом об его аресте гвардейцами. Он предугадывал момент, когда произойдет взрыв, а его предвидения, как известно, отличались большой прозорливостью, «Черт подери, а ведь было бы забавно, – подумал он, – если б сегодня вечером мои преторианцы провозгласили меня королем Франции. Вот когда бы я посмеялся!»

Но в самый напряженный момент все разом стихло.

Гвардейцы, мушкетеры, офицеры, солдаты, ропот и возбуждение – все поникло, исчезло, растаяло; ни бури, ни угрозы, ни бунта. Несколько слов успокоили разгулявшиеся волны. Король велел Бриенну крикнуть в толпу:

– Тише, господа, вы мешаете королю!

Д'Артаньян вздохнул.

«Конечно, – сказал он себе. – Нынешние мушкетеры – не чета тем, что были при его величестве короле Людовике Тринадцатом. Конечно!»

– Господин Д'Артаньян, к королю! – объявил придворный лакей.

Король сидел в кабинете спиной к входу. Прямо пред ним было зеркало, в котором, не отрываясь от просмотра бумаг, он мог видеть всех входящих к нему. Когда вошел Д'Артаньян, он ничем не показал, что заметил его, но прикрыл свои письма и карты зеленою тканью, служившей ему для ограждения его тайн от постороннего глаза.

Д'Артаньян понял, что король умышленно не замечает его, и замер у него за спиной, так что Людовику, который не слышал позади себя никакого движения и только краешком глаза видел своего капитана, пришлось в конце концов спросить:

– Здесь ли господин Д'Артаньян?

– Я здесь, – ответил, подходя к столу короля, мушкетер.

– Ну, сударь, – сказал король, устремив на него свой ясный, пристальный взгляд, – что вы можете сообщить?

– Я, ваше величество? – отвечал Д'Артаньян, наблюдавший за тем, каков будет первый выпад противника, чтобы ответить на него достойным ударом.

– Я? Мне нечего сообщить вашему величеству, положительно нечего, кроме, пожалуй, того, что я арестован и вот перед вами!

Король собирался ответить, что он не приказывал арестовать д'Артаньяна, но эта фраза показалась ему похожей на извинение, и он промолчал. Д'Артаньян также упорно хранил молчание.

– Сударь, – спросил наконец король, – с какой целью, по-вашему, посылал я вас на Бель-Иль? Говорите, прошу вас.

Произнося эти слова, король в упор смотрел на своего капитана. Д'Артаньян обрадовался: король уступал ему первую роль.

– Кажется, – ответил он, – ваше величество удостоили задать мне вопрос – с какой целью вы посылали меня на Бель-Иль?

– Да, сударь.

– Ваше величество, я ничего об этом не знаю: это следует спрашивать не у меня, а у бесконечного числа офицеров разного ранга, которым было дано бесконечное число приказов разного рода, тогда как мне, начальнику экспедиции, ничего определенного сказано не было.

Король был задет за живое и выдал себя своим ответом.

– Сударь, – сказал он, – приказы были вручены тем, кому доверяли.

– Поэтому-то я и был удивлен, ваше величество, что такой капитан, как я, равный по положению маршалам Франции, оказался под началом пяти или шести лейтенантов и майоров, неплохих, быть может, шпионов, но совершенно не способных вести за собой войска. Вот в связи с чем я и позволил себе явиться к вашему величеству за объяснениями, но мне отказали в приеме. Это было последним оскорблением, нанесенным безупречному воину, и оно вынудило меня покинуть королевскую службу.

– Сударь, – перебил король, – вам кажется, что вы все еще живете в те времена, когда короли пребывали, как это, по вашим словам, произошло с вами, под началом ив полнейшей зависимости у своих подчиненных. Вы, по-видимому, совершенно забыли, что король отдает отчет в своих действиях одному богу.

– Я ничего не забыл, ваше величество, – проговорил мушкетер, в свою очередь задетый этим укором. – Впрочем, я не могу понять, как честный человек, спрашивая короля, в чем он дурно служил ему, оскорбляет его.

– Да, сударь, вы дурно служили мне, потому что были заодно с моими врагами и действовали вместе с ними против меня.

– Кто же ваши враги, ваше величество?

– Те, против кого я послал вас, сударь.

– Два человека! Враги вашей армии? Невероятно, ваше величество!

– Не вам судить о моих повелениях.

– Но мне судить о моей дружбе.

– Кто служит друзьям, тот не служит своему государю.

– Я это настолько хорошо понял, что почтительно попросил ваше величество об отставке.

– И я ее принял. Но прежде чем мы с вами расстанемся, я хочу представить вам доказательство, что умею держать свое слово.

– Ваше величество сдержали больше, чем слово, – произнес д'Артаньян с холодной насмешкой, – так как ваше величество распорядились арестовать меня, а этого ваше величество не обещали.

Король пропустил мимо ушей эту колкую шутку и серьезным тоном добавил:

– Видите, сударь, к чему принудило меня ваше непослушание.

– Мое непослушание? – вскричал д'Артаньян, покраснев от гнева.

– Это самое деликатное слово, которое я подыскал.

Мой план состоял в том, чтобы схватить мятежников и подвергнуть их наказанию; должен ли я был беспокоиться, друзья ли они вам или нет?