Врач посмотрела на него с возмущением, которое мгновенно превратилось в гнев.

– Попугать? – переспросила она, ее голос дрожал от ярости. – Вы понимаете, куда пришли? Мы здесь не для того, чтобы кого-то пугать. Уходите, иначе я немедленно позвоню заместителю начальника районной прокуратуры, Игорю Павловичу Быстрову.

Следователь почувствовал, как его охватывает тревога. Он сделал шаг назад, прижавшись спиной к двери.

– Ну что вы, Тамара Григорьевна, так заволновались… – попытался он успокоить ее.

– Прочь! – Ее глаза под очками сузились, и она, развернувшись, направилась к столу.

Следователь понял, что его время здесь истекло. Он быстро покинул кабинет и направился к кабинету главврача. Его сердце бешено колотилось, а в голове роились мысли о том, как ему теперь действовать дальше.

Не стучась, он открыл дверь. Главврач разговаривал по телефону.

– Даже так, даже так, – несколько раз повторил он и, увидев следователя, спросил: – Опять вы? – Потом в трубку телефона произнес: – А, нет, это не вам, Светлана. У меня посетитель. Не беспокойтесь, все сделаем как надо. До свидания. – Он положил трубку на место и сухо спросил: – Ну что у вас?

– Я хотел бы вас попросить поменять лечащего врача пациенту Глухову.

– С какой стати? Тамара Григорьевна – лучший специалист, очень достойная женщина, парторг…

– Я понимаю, но она меня не услышала и не хочет сотрудничать…

– Что она не услышала? – раздраженно произнес главврач и позвал секретаря. – Ниночка, пригласите Тамару Григорьевну… На минутку, – добавил он. – Присаживайтесь, – главврач указал на стул.

Следователь сел, поправил очки.

– Пока нет вашего парторга, – начал следователь, – я хочу сказать, что вы очень поможете следствию, если поменяете врача на более сговорчивого. А то, знаете, проверки из облздрава, из прокуратуры, как хранятся наркотические вещества…

Главврач вспотел и стал платком вытирать лоб. Он понял намек и завозился на стуле. Вошла врач, увидела следователя и снова прищурилась, держа следователя под прицелом.

– Проходите, Тамара Григорьевна, – нервно пригласил врача Айболит, – тут вышло недоразумение…

– Ничего себе недоразумение, – воскликнула Тамара Григорьевна. – Гражданин следователь…

– Товарищ, – поправил ее следователь. Но женщина на него даже не взглянула.

– …потребовал, чтобы я попугала пациента и заставила его сознаться в том, что он не делал. Я сейчас же иду в прокуратуру и пишу заявление. И если вы, Георгий Вениаминович, нарушите этику врача, я поставлю вопрос на партсобрании о вашей неблаговидной деятельности. У меня все, до завтра, товарищи. Я в прокуратуру.

– Стойте! – остановил ее следователь, он уже понял, с кем имеет дело: эта женщина, несгибаемая, как гранит, пойдет до конца. – Не надо никуда ходить, просто дайте заключение по больному, и я его заберу в колонию.

– Только после тщательного и всеобъемлющего обследования, – ответила врач, окинула обоих мужчин своим взглядом ядовитой змеи и вышла.

Следователь и главврач одновременно вытерли лоб платками и облегченно вздохнули.

– Забудьте о моей просьбе, – произнес следователь и встал. Вышел он сгорбленным и понурым.

До вечера меня будто бы оставили в покое: сделали уколы, измерили температуру, накормили больничной баландой – и словно забыли о моем существовании. Но вот, когда ночь уже начала окутывать больницу своим густым покрывалом, дверь моей палаты приоткрылась, и в щель заглянул силуэт. Я поднял голову и увидел санитара Мишу. Его лицо, освещенное тусклым светом, казалось загадочным и немного зловещим.

– Привет, заходи, гостем будешь, – сказал я, не стараясь скрыть радости в голосе.

– Коньяк есть или врал? – спросил он, его голос звучал холодно, и одновременно в нем слышался интерес. Я сел на кровать. В моей руке как по волшебству появилась бутылка коньяка. Санитар вытаращился на бутылку.

– Есть, Миша, заходи и неси закуску, – ответил я, стараясь не рассмеяться от ошеломленного вида санитара.

– Рыба жареная, хлеб и лук пойдут? – Санитар достал из-за пазухи пакет с едой. Его движения были резкими и точными, как у человека, привыкшего действовать в темноте.

– Пойдет, как в армии, – прошептал я, натянуто улыбаясь.

Воспоминания вдруг нахлынули, словно волна, и сердце сжалось от боли.

Армия может вышвырнуть тебя, но армию из себя не вычеркнешь до конца дней.

Миша тихо прикрыл за собой дверь и крадучись направился к кровати. В комнате царил полумрак, нарушаемый лишь едва слышным дыханием, и казалось, что по палате ходит крадучись вор.

– Кто сегодня дежурит? – тихо спросил я, стараясь не нарушить хрупкую тишину.

Санитар лишь небрежно махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху:

– А-а. Борода. Он уже спит. Быстро провел поверку, хлопнул рюмку спирта с глюкозой и сейчас храпит в ординаторской. До утра его не разбудишь. Я все двери запер, так что нам никто не помешает. – Он говорил тихо, но в его голосе слышалась напряженность, в которой он пребывал.

Санитар ловко разложил на кровати содержимое пакета: жареный серебристый хек, аппетитный черный хлеб и свежий зеленый лук. Его глаза блеснули, и он облизнулся, предвкушая что-то очень приятное.

– Наливай, – прошептал он, и в его голосе прозвучало нетерпение.

Я открыл бутылку, отвинтив пробку, и взглянул на санитара.

– Стаканы где? Я не пью из горла.

– Ах, это, – спохватился Миша, доставая из кармана халата две мензурки и сдувая с них пыль. Он подставил их, держа в руках. Я разлил жидкость и произнес:

– Будем, Миша. – Он кивнул, и мы выпили. Я занюхал луком; он только шмыгнул носом.

– Красотища, – произнес он, смакуя послевкусие, – я такое себе позволить не могу.

– Миша, – ответил я, разливая по второй, – ты просто не знаешь, где искать возможности, которые могут сделать тебя счастливым.

Он выпил залпом и выдохнул, поставив мензурку. Закусывая рыбой, он спросил с полным ртом:

– Что за возможности?

Я тоже выпил и вновь занюхал луком.

– Хочешь жить – умей вертеться, – сказал я. – Знаешь такую поговорку?

– Ну, знаю, и что? – насупился санитар.

Я снова наполнил его стакан и произнес:

– Первые три рюмки надо пить быстро, потом можно посидеть, поговорить. – Он благодарно принял мензурку, и мы выпили. – Между первой и второй перерывчик небольшой. Третью надо быстро пить, чтоб дорожку проложить…

– Ты о возможностях говори? – перебил меня санитар.

– А ты умеешь вертеться? – спросил я, прищурившись.

Санитар нахмурил брови и исподлобья посмотрел на меня:

– Это к чему ты клонишь?

– К тому, Миша, что у нас нельзя воровать – поймают, грабить тоже нельзя – тоже поймают и дадут срок. Возможности для хорошей жизни ограничены. Нужно быть рядом с тем, кто может достать что-то полезное. Дефицит, так сказать. И быть полезным ему. Рука руку моет, Миша. Вот о чем я. И где этот, кто может все достать?

– И чем я могу ему быть полезным? – спросил Миша.

– А ты подумай сам. Я-то в колонии сижу. Но и там есть то, что можно предложить другому. У кого есть нужный, дефицитный товар: обувь импортная, мясо без костей, понимаешь, лекарства импортные.

– Не, я наркотиками не занимаюсь, – замахал руками Миша.

– А кто говорит про наркотики? – рассмеялся я. – Не надо наркотиков, ты не там ищешь. В городе есть фабрики, у них есть материалы и товар. Подумай, что ты можешь предложить? – Я видел, что санитар совсем запутался, его интеллект не позволял ему понять, что делать.

Я налил еще по одной.

– Миша. Добывать и менять – это не твой уровень, тут нужна сметка. Но ты можешь быть помощником в любом деле. Держись меня, и я тебя пристрою к человеку, который умеет жить хорошо.

– Ты? Ты же в колонии… – удивился санитар, уткнув в меня взгляд не совсем трезвых глаз.

– Там много полезных людей сидит, Миша, и у всех остались связи на свободе. Но об этом как-нибудь в другой раз. Вот я угостил тебя коньяком, а ты расскажи мне, что у вас тут в больнице происходит, кто такая Тамара Григорьевна.