То, что сделал для России Савва Мамонтов, – здесь мы оставляем в стороне искусство, – в полной мере поняли только тогда, когда жареный петух клюнул… В 1914 году, во время войны с Германией, дороги, построенные Мамонтовым, Донецкая и Московско-Ярославско-Архангельская, стали стратегически самыми важными. А сколько он некогда перетерпел издевок по поводу Северного пути, по поводу своей мечты превратить русский Север в подобие процветающей Норвегии.

Узел, приведший к финансовым махинациям и к аресту, был завязан еще в 1890 году. Чтобы возродить к жизни русский Север, Мамонтов предложил казне сделку. Казна выкупает у акционерного общества, председателем которого был Савва Иванович, Донецкую железную дорогу, и весь высвобожденный капитал идет на строительство железной дороги на Архангельск. Сделка состоялась, но в нагрузку Мамонтов вынужден был купить Невский судо– и паровозостроительный завод. Позже министр финансов С. Ю. Витте настоял на покупке акционерным обществом восточно-сибирских рельсопрокатных заводов, а Мамонтов, развивая дело, построил еще Мытищинский вагоностроительный завод и добился от правительства концессии на прокладку Петербургско-Вологодско-Вятской железной дороги.

Столь быстро расширившееся дело привело Савву Мамонтова к мысли об объединении всех малых железнодорожных компаний, всех заводов отрасли в один могущественный трест. И, как знать, не была ли трагедия Мамонтова спланирована где-либо за границей? Ведь в самую критическую минуту Мамонтов вынужден был обратиться за финансовой помощью к Ротштейну – директору Общества взаимного кредита, и тот любезно согласился оказать помощь, но в обмен на контрольный пакет акций, то есть на вежливое отстранение Саввы Ивановича от дел.

Какова же все-таки суть мамонтовской аферы? Железнодорожная компания получила Невский завод от прежних владельцев в самом жалком и запущенном состоянии. Мамонтов, недолго думая, решил провести модернизацию производства. Деньги – девять миллионов рублей – он взял из кассы Ярославской железной дороги, и отнюдь не тайно. По крайней мере, он не скрывал этой противозаконной операции от Витте. Завод был модернизирован, но в кассе железной дороги зияла брешь. Покрыть ее Мамонтов собирался из тех денег, которые казна отпускала на строительство Вятской дороги.

Тут-то и выходит на сцену личная неприязнь. Министр юстиции Н. В. Муравьев, узнав о финансовой проделке Мамонтова, решил уничтожить Витте. Слухи о грандиозном взяточничестве в министерстве финансов давно уже не давали покоя законникам. Схватить взяточников за руку никак не удавалось. И вот судьба посылала Муравьеву в его борьбе с Витте верный шанс.

Забегая вперед, скажем, что министр юстиции опять остался с носом. Опередив санкции Муравьева, Витте послал к Мамонтову ревизию, потребовал начать следствие по задолженности Невского завода и добился отмены для железнодорожного общества концессии на строительство Вятской дороги.

Это было откровенное предательство, и это был крах всех мамонтовских дел и предприятий.

Пять месяцев просидел Савва Иванович в тюрьме, в тюрьме же встретил новое столетие. Отпустили его под домашний арест только в феврале 1900 года, сыграло свою роль заступничество Серова, который писал портрет царя.

Хлопотали за Савву Ивановича Поленов, Васнецов. На пасху группа художников направила ему письмо, сочинителями которого были все те же Васнецов и Поленов.

«Дорогой Савва Иванович! Все мы, твои друзья, помня светлые прошлые времена, когда нам жилось так дружно, сплоченно и радостно в художественной атмосфере приветливого, родного круга твоей семьи, близ тебя, – все мы, в эти тяжкие дни твоей невзгоды, хотим хоть чем-нибудь выразить тебе наше участие.

Твоя чуткая художественная душа всегда отзывалась на наши творческие порывы. Мы понимали друг друга без слов и работали дружно, каждый по-своему. Ты был нам другом и товарищем. Семья твоя была нам теплым пристанищем на нашем пути; там мы отдыхали и набирались сил. Эти художественные отдыхи около тебя, в семье твоей, были нашими праздниками.

Сколько намечено и выполнено в нашем кружке художественных задач, и какое разнообразие: поэзия, музыка, живопись, скульптура, архитектура и сценическое искусство чередовались…

В этой сфере искусства у нас твоими усилиями сделано то, что делают призванные реформаторы в других сферах. И роль твоя для нашей русской сцены является неоспоримо общественной и должна быть закреплена за тобою исторически.

Мы, художники, для которых без высокого искусства нет жизни, провозглашаем тебе честь и славу за все хорошее, внесенное тобою в родное искусство, и крепко жмем тебе руку…

Молим бога, чтобы он помог тебе перенести дни скорби и испытаний и вернуться скорее к новой жизни, к новой деятельности добра и блага. Обнимаем тебя крепко.

Твои друзья: В. Васнецов, Поленов, Репин, Антокольский, Неврев, Суриков, Серов, Л. Васнецов, Остроухов, Коровин, Левитан, Кузнецов, Врубель, Киселев, Римский-Корсаков».

Причем подпись Антокольского была получена из Парижа.

Суд присяжных в июле 1900 года оправдал Мамонтова. Однако он был разорен и к делам уже не вернулся. Дом на Спасско-Садовой стоял заброшенным. Корреспондент одной газеты побывал в этом доме зимой и с негодованием писал, что на картинах Васнецова, Серова, Поленова, Репина, Коровина, Врубеля лежит слой изморози.

Кончилось все аукционом, самой шальной распродажей. Картинам Васнецова повезло, большинство их попало в Третьяковскую галерею.

Сам Савва Иванович прожил долгую жизнь, но гнездо его было разорено, словно палкой в муравейнике покопались. Жизнь мало радовала его. В 1907 году от воспаления легких умерла совсем еще молодая Вера Саввишна. На следующий год – Елизавета Григорьевна. Горестную эту весть Васнецов сообщил своей любимице Лёле Праховой: «Потеряли мы все, ее окружавшие, какой-то светлый согревающий центр – около ее мы все сердцем ютились».

Мамонтовы для Васнецова были людьми более, чем родными. В деятельности Саввы Ивановича он видел историческую миссию. Никогда не произносивший речей, Васнецов пришел на сороковины, устроенные в память Мамонтова во МХАТе, и не только публично помянул его добрым словом, но и оценил деятельность друга художников и артистов, как равную самому искусству: «Радостно на душе, что были на Руси… люди, как Савва Иванович, – говорил Васнецов 4 мая 1918 года, – около которых мог ютиться, расти и расцветать нежный цветок искусства и давать плоды зрелые, которые не потеряют своей ценности до тех пор, пока не замрут в душе человека инстинкты и потребности прекрасного… Нужны личности, не только творящие в искусстве, но и творящие ту атмосферу и среду, в которой может жить, процветать, развиваться и совершенствоваться искусство. Таковы были Медичи во Флоренции, папа Юлий II в Риме и все подобные им творцы художественной среды в своем народе. Таков был и наш почивший друг Савва Иванович Мамонтов». Вернемся, однако, в 1900 год. Май. Крым.

Васнецов с дочкой Таней приехал навестить больного Алешу.

В Ялте вокруг Алеши они нашли прекрасных, отзывчивых людей. Это были и врачи Леонид Васильевич Средин, Александр Николаевич Алексин, и семья Григория Федоровича Ярцева. Все это были талантливые, умные, простые в обхождении люди. Недаром среди их друзей оказались А. П. Чехов и А. М. Горький.

Пили чай у Чехова.

– Я в детстве, в Вятке-то нашей, все корабли рисовал, – говорил Виктор Михайлович. Он сидел к морю спиной, смотрел на горы.

– А я ведь тоже обмирал по морю, – признался Алексей Максимович.

– Сейчас вы объявите, что у каждого русского душа – это место, где обитают сирены… Скажу вам сразу, я как вырос, так тотчас ушел от моря и поскорее и подальше…

– Нет, – возразил Васнецов, ему было жалко Чехова, – нет, я не о море хотел сказать. Верно, в детстве мечтал… Но вот здесь, у моря, меня в горы потянуло. Какой вид с Ай-Петри!

– Коли тянет в горы, чего же этой тяге противиться? – вкрадчиво спросил Алексей Максимович.