— Уж вы-то постарались обезопасить свою персону, — сказал я. — Теперь можете слезать.

— Нет, нет! Сначала проверьте, он совсем мертв?

— Это лишнее.

— Нет, нет, обязательно проверьте! Вы не представляете, как живучи эти бестии!

— Хотите убедиться, проверяйте сами. Я же всего-навсего гринхорн, а вы — известный вестмен.

Я подошел к несчастному, все еще висящему на суку. С искаженного ужасом лица на меня смотрели остекленевшие глаза.

— Отпустите ветку, сэр! — сказал я. — Я сниму вас.

Он не ответил и ни одним движением не подтвердил, что понял мои слова.

На просьбу спуститься и помочь мне славные вестмены отреагировали не раньше, чем я перевернул медведя, доказав тем самым, что он мертв. Лишь после этого они осмелились слезть, и мы с трудом сняли истерзанного медведем человека. Он не дышал. Ужасная смерть товарища, видимо, не слишком взволновала остальных, так как они тут же кинулись к медведю, рассматривая его и удивляясь. Рэттлер удовлетворенно произнес:

— Вот и поменялись местами: сначала медведь хотел нас съесть, а теперь мы съедим его. Эй, помогите скорее снять шкуру, отведаем окороков и лап!

Вынув нож и присев на корточки, он собрался было заняться этим, но я сказал:

— Вот если бы вы пустили нож в ход, когда медведь был жив, — другое дело, а теперь поздно. Не трудитесь.

— Что? — вскричал он. — Уж не вы ли помешаете мне отрезать мясо на жаркое?

— Именно я, мистер Рэттлер!

— По какому праву?

— Медведя повалил я.

— Ложь! Не станете же вы утверждать, что гринхорн смог убить ножом гризли? Это мы несколько раз выстрелили в него, когда увидели.

— … А потом разбежались и забрались на деревья? Да, это правда, абсолютная правда.

— Но в конце концов медведь сдох от наших пуль. Он уже едва дышал, когда вы принялись колоть его ножом. Ясно?

И он опять нагнулся над медведем. Я снова крикнул:

— Сейчас же отойдите, мистер Рэттлер, иначе придется вас проучить!

Рэттлер успел всадить нож в тушу гризли. Я сгреб его в охапку — так как он сидел на корточках — и швырнул в сторону. Рэттлер с громким треском угодил в дерево. Не знаю, что трещало — дерево или кости негодяя. Выхватив из-за пояса заряженный револьвер, я приготовился. Рэттлер тяжело поднялся и, со злобой глядя на меня, прошипел:

— Ты еще пожалеешь об этом! Второй раз нападаешь на меня. Третьего не будет! — И он двинулся ко мне с ножом в руке.

Я поднял револьвер, предостерегая:

— Еще шаг, и пущу вам пулю в лоб! Бросьте нож! Стреляю на «три»! Раз, два…

Он не бросил нож, и я бы выстрелил в него — нет, не для того, чтобы убить, но уж руку с ножом прострелил бы наверняка, чтобы заставить уважать себя, — как вдруг раздался чей-то голос:

— Вы что, спятили? Остановитесь!

Посмотрев в ту сторону, откуда доносился голос, мы увидели, как из-за деревьев вышел человек. Был он мал ростом, одет как индеец — в кожаные штаны и охотничью куртку, так что трудно было определить, белый это или краснокожий. Пожалуй, все-таки белый, хотя лицо его сильно обгорело на солнце. Голова незнакомца была непокрыта, темные волосы спускались до плеч, за поясом — нож, в руках — ружье. Умный взгляд темных глаз выдавал в нем незаурядного человека, и, несмотря на физический недостаток — горб, фигура не выглядела смешной. Известно, что только глупые люди позволяют себе смеяться над физическими недостатками других. Увидев незнакомца, Рэттлер закричал:

— Эй, это еще что за чучело? Никогда не видал на прекрасном Западе таких карликов и уродов!

Незнакомец смерил его взглядом с головы до ног и спокойно, с достоинством ответил:

— Благодарите Бога за то, что он наградил вас здоровым телом. Но тело — не самое важное в человеке, многое зависит от сердца и души, и вот тут я не уступлю вам.

Он сделал презрительный жест рукой, а затем обратился ко мне:

— Природа наделила вас большой силой, сэр. Не каждый может так легко отшвырнуть такую тяжесть. Приятно было посмотреть!

Пнув медведя ногой, он добавил:

— Вот за кем мы охотились! Жаль, не получилось.

— Вы хотели убить его?

— Да. Обнаружив вчера следы медведя, мы упорно преследовали его, а когда настигли, оказалось, что все уже кончено.

— «Мы»? Так вы не один, сэр?

— Со мной еще два джентльмена.

— Кто они?

— Представлю их вам, как только узнаю, кто вы такие. В этих местах надо соблюдать осторожность, встречаются ведь разные люди, причем больше плохих, чем хороших.

И он выразительно взглянул на Рэттлера и его подчиненных, а затем опять обратился ко мне:

— Впрочем, джентльмена видно издалека. Я слышал ваш разговор и составил собственное мнение.

— Сэр, — ответил я, — мы ведем геодезическую съемку. Нас четверо, один старший инженер, трое проводников и двенадцать вестменов для охраны.

— Гм, что касается охраны, сдается мне, вы в ней не нуждаетесь. Итак, вы — геодезисты. А что за съемка?

— Прокладываем трассу для железной дороги.

— Она пройдет по этой территории?

— Да.

— Вы ее купили?

Взгляд незнакомца стал колючим, тон неприязненным. Видимо, у него была причина спрашивать об этом, поэтому я вежливо пояснил:

— Меня включили в геодезическую экспедицию, и мое дело — съемка.

— А остальное, значит, вас не касается? А должно бы. Территория, на которой вы находитесь, является собственностью индейцев, конкретно — апачей из племени мескалеро. И я точно знаю, они эту землю не продавали и не уступали ни на каких других условиях.

— А вам-то что за дело? — крикнул Рэттлер. — Не забивайте голову чужими проблемами! Подумайте лучше о своих!

— Что я и делаю, сэр! Ведь я тоже апач, да к тому же мескалеро.

— Вы? Ну знаете, нужно быть слепым, чтобы не разглядеть в вас белого.

— И все же вы ошибаетесь! Обо мне нужно судить не по цвету кожи, а по имени. Меня зовут Клеки-Петра, что на языке апачей означает Белый Отец.

Рэттлер, должно быть, уже слышал это имя. Он сделал шаг вперед и издевательски произнес:

— Ах, Клеки-Петра, бакалавр, известный учитель апачей! Какая жалость, что вы горбун. Вот уж краснокожие небось насмехаются над вами.

— Ошибаетесь, сэр! Я привык за свою жизнь к издевательствам разных негодяев, тогда как умные люди не позволяют себе этого. А теперь, когда я узнал, кто вы такие и что здесь делаете, могу вам открыть, кто мои товарищи. Впрочем, лучше я вам их представлю.

Он крикнул что-то по-индейски в сторону леса, и на его зов оттуда вышли две колоритные фигуры. Это были индейцы, как мне показалось — отец и сын.

Старший был чуть выше среднего роста, могучего телосложения. От его фигуры веяло благородством, а движения свидетельствовали о большой физической силе и ловкости. Лицо типичного индейца, хотя черты его были не столь резки, как это обычно бывает у краснокожих. Спокойный и даже мягкий взгляд, исполненный какой-то тихой, внутренней сосредоточенности, должно быть, выделял его среди соплеменников. Голова индейца была непокрыта, темные волосы стянуты в узел, подобно шлему, в котором торчало орлиное перо — знак отличия вождя. Одежда его состояла из штанов с бахромой, замшевой охотничьей куртки и мокасин. Все одеяние выглядело ладным и прочным. На поясе висел нож и несколько узелков с необходимыми для охотника мелочами. На шее я заметил мешочек с «лекарствами» (об этом мешочке я еще скажу позже) и трубку мира с мундштуком из священной глины. В руках индеец держал двустволку, деревянные части которой были искусно украшены серебряными гвоздиками. Эта двустволка, названная впоследствии «серебряной», прославила потом его сына Виннету.

Одежда юного индейца отличалась несколько большей изысканностью: мокасины украшала щетина дикобраза, а швы штанов и куртки были прошиты тонкой красной нитью. На его шее тоже висели мешочек с «лекарствами» и трубка мира. Как и отец, он был вооружен ножом и двустволкой, длинные, до плеч волосы стянуты в узел на макушке. Перьев я не заметил. Любая женщина позавидовала бы таким прекрасным, густым, иссиня-черным волосам. Черты светло-коричневого с легким бронзовым оттенком лица юноши отличались еще большим благородством, чем у отца. Как потом оказалось, мы были с ним одного возраста.