Да, кое-что из набора можно было бы осуществить. Где-то Алексей читал, что один русский путешественник пожил с папуасами и даже стал у них замом вождя. В наше время уже, в девяностые годы. Женился там на вождёвой дочке. В общем, по-настоящему побывал в каменном веке, не в кино посмотрел. Жизнь первобытную увидел, а не чужие представления о ней.
И что? Зато он вместе с нами не брал Шатой и не отбивался от нацистов в Лутугино. И не увидел ещё одну реальную жизнь — точно так же, как если бы зимний Луганск 2015 года был с теми папуасами на разных планетах. Ни единой точки пересечения! А ведь вот оно, рядом! Вот они, те самые недостижимые вселенные, недостижимые жизни! Тот же путешественник, раз до папуасов добрался, — может он сегодня на Донбассе оказаться? Да ещё в ополчении?
Может! Но… вряд ли… Не до того ему, скорее всего. Он у каких-нибудь пигмеев чалится… Вон, этот, знаменитый-то, тоже путешественник — то на собаках катается, то на яхтах, то на воздушном шаре. И не нужно ему ничего больше! Не хочет он в другие жизни!
Получается, что даже если взаимное соприкосновение вселенных происходит — что ни говори, а почти каждого из нас жизнь вдруг берёт и переключает, вдруг перебрасывает в какую-то другую ипостась… Вот как его из армии под зад ногой, и пришлось в итоге новую жизнь в ЧОПе Ященко начинать. А потом ещё раз — здесь, на войне. Хотя… может, это та же война, в которой ты не дожил свою первую жизнь из-за ранения глаза? Но она была предопределена, и ты всё равно вернулся туда же, к чему был предназначен, но обстоятельствами оттуда забран.
Но ладно, пусть ты и можешь сменить одну свою жизнь на другую. И опять же — пусть ещё одна новая жизнь, пусть две — но их-то на самом деле бесконечное множество! И даже если бы по ним можно было путешествовать, как по другим городам и странам, — ведь получается, что и там ты остаёшься собой! Со своим миром, в своей Вселенной! Вот ты, капитан Кравченко, разве ты поменялся, когда работал в «Антее»? Нет! Тот же ты остался! И здесь ты — тот же! Сидишь внутри своей жизни! И отправь тебя к папуасам вместо того дядьки — и там ты останешься в своей… в своём коконе. И значит, как тебя не перебрасывай по жизням, всё равно будешь ты изначально иностранцем в любой другой!
Но и это — ещё не вся тюрьма человека, на которую он обречён пожизненно. Ещё хуже всё выглядит, когда ты в своей жизни, в принципе, всё сделал. Побывал в разных интересных и не очень ролях и ситуациях, повидал и пережил всё основное и интересное, поделал детей и поубивал людей, дошёл до конца карьеры и обеспечился материально, купил всё, что нужно для жизни, и поимел желанных женщин. Ты прошёл все интересное в своей жизни и ты сделал всё интересное в жизни. Ты в конце пути.
Однако ты ещё молодой! У тебя есть ещё и время, и силы — поменять все, стать в начало совершенно нового пути и пережить ту самую ещё одну Вселенную! Но!
Но!..
Но у тебя дом и семья, которую надо продолжать кормить. У тебя — не у тебя, Лёша, в данный момент и в данном месте, но в принципе — нормальная работа и зарплата. Которая опять-таки нужна семье. У тебя обязательства. Друзья, досуги, сложившийся быт. У тебя — вот у тебя конкретно здесь и сейчас — есть долг перед отцом. И перед собою.
То есть — сложившиеся рамки, границы. Ломать их, взрывать — то же самое, что ломать границы государства и вступать в войну.
И вот настоящая трагедия — здесь. Когда однажды наступает момент, когда ты, оглядываясь на себя, вдруг видишь, что все выборы, собственно, сделал, все дороги в своей Вселенной прошёл. Или все интересные тебе дороги, что вернее. Все остальные возможные пути — уже либо слабый отблеск пройдённого, либо… Когда ты полностью освоил свой мир — но не можешь его покинуть из-за втянутости во все его дела и делишки.
И ты смотришь на улетающий к Туманности Андромеды космический корабль, мечту всей твоей жизни, — и знаешь: тебе уже не занять в нём места… И не потому, что не дают, а потому, что ты уже врос в бетон постылого космодрома…
И не прожить уже другой жизни…
А с другой стороны…
Если вдуматься — честно-честно! — то слова о бетоне космодрома тоже от лукавого. Выбор есть всегда, есть он и здесь, и сейчас. Вопрос, главный вопрос, снимающий все остальные — ты доволен? Конечно, нельзя быть довольным на все сто процентов, но — по большому счёту, в ГЛАВНОМ, ты доволен? Признайся, ты ведь здесь действительно чувствуешь себя на своём месте и в своём деле! Ты отдаёшь тот же долг отцу. Ты спасаешь людей от нацистской нечисти. Ты просто защищаешь их жизни, как жизни тех девчонок в Счастье — которых, конечно же, не отпустили бы нацики, когда б наигрались…
Значит, ты доволен? Если да, то какой смысл что-то менять? Можно менять машину на катер, увлечения на женщин и наоборот. Или всё вместе и сразу. Но другим становиться действительно не сможешь.
Да и — надо ли? Ты не от жира ли бесишься, Лёша, живя на самом деле хорошо, но мечтая о какой-то Андромеде? Может быть, ты и так проживаешь не одну жизнь а много? Сначала ребёнок, завтра курсант, послезавтра офицер, потом аналитик, потом — боец ополчения. Разные мысли, разные ощущения…
А Ирка? Сколько она прожила жизней? Да она даже одной не прожила!
Вот тут начинается последний пункт — цена твоего выбора. И если этой ценой становятся близкие тебе люди — верный ли это был выбор?
И когда, в каком месте ты сделал его неверным?..
В комендатуру — куда пришли следователи, но не МВД, а почему-то сразу прокуратуры — Алексей Кравченко явился в самом мрачном расположении духа. Надоело всё! Суета какая-то! Мышиная возня. Ничего не хочется, ничего не нужно. На войну бы — а там хоть лечь! Уйти от этой давящей, гнетущей суеты! Оставить всех с носом…
Ничего, скоро уже. Подходит срок, названный гадом Молодченко, когда нагло, в пределах досягаемости даже старушки Д-30. И уже решено, что идут две группы, под общим руководством Бурана. С довольно несложной работой: окопаться у дороги и наводить на неё артогонь со своей стороны. Ну, фугасы заложить, само собой. Потом зачистить — и аюшки!
Так что странным образом хандра его не обездвиживала Алексея, не размазывала его по стенкам собственного хлюпающего мозга. Нет, заходя в комендатуру, он уже не был той вот именно что размазнёй, которой провёл крайние три дня, А был собран, решителен и несколько зол. Не на следователей, конечно. Даже не на Лысого. Уже не на Лысого. Этот — падла, но исполнитель. И не на Молодченко — тот вообще уже труп. По поводу этого изначального автора убийства Ирки Митридат очень веско поклялся Иркиной матери и Алексею, что «айдаровский» идеолог-каратель ни при каких условиях из подвала МГБ не выйдет. Вот только все показания, какие возможно, даст, протоколы подпишет, — и он, Михаил Коренев, лично приложит все усилия, чтобы тот был ликвидирован.
Это Мишка сразу после похорон сказал — трезво и ледяно. И добавил — потом, наедине, в машине, — что в «вонючке» вчерашней подробно изложил показания гада о подставе главным редактором РИА собственного корреспондента. Которая и привела в конечном итоге к неприятному инциденту с московскими писателями. И — главное! — сказал, что в ответной шифровке имперский ЦК, осознавший ошибку с вывозом Надежды Мавченко в Россию, дал понять, что не заинтересован больше в получении никого из «айдаровцев» вообще. Лишний гемор, мол.
А раз Москве Молодченко не нужен, то участь его остаётся в руках МГБ. Потому как даже если прокуратура захочет его себе забрать — что вряд ли, ибо он проходит чисто по госбезопасности, а не по простой уголовке, — то лично он, Митридат, падлу живой не выпустит. И руководство его поймёт, и война спишет.
Нет, Алексей был зол теперь вообще. На врага. К солдатикам из ВСУ он по-прежнему испытывал что-то вроде сочувствия. Как и большинство ополченцев. И без крайней необходимости убивать их не хотел. Ну, кроме, разве что, артиллеристов, паливших по мирняку из тяжёлых стволов. Но эти для всех бойцов корпуса были кровными врагами.
