Побледневший Нор испуганно поглядывал то на Учителя, то на старого франта. Они что, вконец умом оплошали?! Ведь за подобное злодейство вельможные иерархи могут такую кару измыслить, что и Ниргу покажется милее Лазурных Розариев! Сломать бы безумную затею, но как? Уговоры не помогут – мнение сопляка с непроколотыми ушами для этаких людей ничтожнее крабьей слезы. Заорать во всю глотку да показаться на самом краю обрыва? Поможет?
А эрц-капитан рылся в своем мешке.
– Повторяю: я имел на уме не убийство, – сказал он, протягивая господину Тантарру один из своих взрывчатых шаров, в отличие от остальных помеченный алой краской. – Хорошенько ударьте о камень и бросьте вниз. Только сперва оберните лицо мокрой тряпицей, не то сами заснете. Причем безо всякого колыбельного свиста.
У Нора отлегло от сердца. Однако виртуоз взял протянутый ему шар с таким пренебрежительным хмыканьем, что парень опять испугался. Высокоученый щеголь, кажется, тоже чувствовал себя не в своих штанах, однако помалкивал.
Неловкая молчанка продолжалась довольно долго. Нор понимал, что старикам есть что сказать друг другу, но первое же слово любого из них непременно приведет к ссоре. Нет уж, хватит. Пускай лучше объяснят что-нибудь любопытному недорослю. Парень на миг задумался – о чем бы это спросить? – потом легонько тронул плечо нахохленного эрц-капитана.
– Почтеннейший господин говорил, что иерархи хотят взорвать скалы, чтобы завалить Прорву. Они что, глупые? Ведь вон сколько взрывать придется… – Нор мельком оглянулся на обширный провал Бесовой Котловины. – Разве мыслимо запасти столько пороху?
Дед орденского адмирала досадливо сморщился:
– Есть зелья сугубее пороха. Только здесь внучку опять же не управиться без моей подмоги, а меня на такое и батогом не поднимешь… – Он зябко передернул плечами и сказал решительно:
– Давай-ка, маленький, лучше о деле поговорим. Прежде я думал оставить здесь господина Тантарра, чтоб тебя ждал; а сам хотел воротиться домой. Но коль скоро пошли твориться всякие досадные страсти, так мы малость переиграем. Я да твой Учитель сходим отпустим карету, а то слуги-олухи, напрасно прождав в условленном месте, непременно учинят никому не надобный шум. Отпустим их и сразу обратно – это четыре дня. А ты, когда бы ни воротился, ни за что не вылазь из тумана днем. Либо нарочно так подгадай, чтобы ночью, либо уж рискни дождаться темноты у самого бережка. Как выберешься, сразу иди к тому обрыву, который напротив нас. Там у самого подножия древнее окаменелое дерево лежит. Под ним я устроил еще одно логово – покажу, когда буду провожать. Дерево покажу, как найти вход… Полосатых не бойся: ночью к Прорве не сунутся и сверху впотьмах ничего не увидят… В логове дождешься меня. Оно, конечно, плоше того, горного, и очень тесно, но ты уж потерпи, будь милостив.
Парень только вздыхал, слушая эти наставления. Ближайшее будущее, словно назло, выворачивалось все более неприглядными сторонами. Отказаться бы, ведь наверняка единого слова хватит, чтобы ученый старик отпустил жить как все. Сам же не раз предлагал и даже обещал понять и не досадовать… Только легче язык насквозь прокусить, чем спихнуть с него это самое слово и тем разоблачить свою трусость. Да и господин Тантарр прав: артачиться надо было, пока запрягали, а если уж сунул морду в хомут, так вези.
И вот теперь – все то же, виденное всего дважды в жизни, но успевшее опостылеть до тошноты. Мертвое розовое сияние, черные отвесы по сторонам, лес, где каждое дерево – засохший скорченный труп… И опасность, которая в любой миг способна объявиться и сзади, и спереди, и еще Ветра знают откуда. Причем хорошо, если это будет что-нибудь вроде каменного стервятника или двуногого полоумного убийцы. А если тварь, умеющая понимать мысли и заново отращивать отсеченные пальцы? А если страшнее?
Нет, хватит. Нынче как раз тот несчастный случай, когда кстати приходятся поучения орденских наставников об усмирении чувств. Ну, Прорва… Так что, впервые, что ли? Раньше везло, авось и теперь…
Наверное, он бы долго еще топтался на месте, обстоятельно убеждая себя в неразумности подобного поведения, но, к счастью, ему помогла Ларда. Перекинутый через плечо парня тяжкий упругий тюк дернулся со сдавленным всхлипом, и Нор облился холодным потом. Ну вот, дождался – не хватало только возни с беспамятной дикаркой! Скорее надо, скорей.
Испуг оказался напрасным: дикарка временами вздрагивала, иногда принималась постанывать, однако идти не мешала. Вскоре Нор запыхался, взмок и решился поубавить прыти. Что ждет впереди – одна Мгла Бездонная знает, а потому лучше без особой нужды не изнурять себя беготней с этакой тяжестью.
Когда-то (если вдуматься, то было это совсем недавно) почти вот так же пришлось нести к Каменным Воротам бесчувственную Рюни. Тогда впереди дожидался удар по затылку, а после – подвальная сырость, вонь трухлявой соломы, зарешеченное оконце, через которое видна лишь грязь на сапогах караульного… Да и потом было не без грязи, всегда было не без грязи, всегда и все. Грязь умела стать незаметной, умела втереться в привычку, как портовая вонь, которую уроженцы столицы считают морской прохладой. Грязь въедается в ладони, в лица, в души, и невозможно понять даже, любит ли тебя девушка, или действительно по ребяческой наивности путает с любовью дружеское участие, или просто расчетлива она не по возрасту…
Поддавшийся раздумьям парень перестал следить за дорогой, и дорога тут же подставила ему узловатый вздыбленый корень. Нор все-таки сумел не упасть, но крепко ушиб лодыжку и едва не уронил свою ношу. Несколько мгновений он стоял, уговаривая сгинуть едва не доведшую до слез боль, потом осторожно двинулся дальше. Боль не ушла – притаилась: нога временами будто вскрикивала. И поделом. Это, небось, Ветра наказали, чтоб не смел выдумывать гадости о Рюни. Расчетлива – это надо же! В Прорву за тобой сунулась тоже по расчету, что ли? Хотя… А ведь может статься, что и впрямь по расчету. Небось, когда Сарпайк батюшку ее пытался к поясу пристегнуть, никто не вступился, даже тертый старина Крун упорно рассматривал потолочную балку. Сарпайк-то сдох, но мурен в Припортовье и без него немало. А «Гостеприимный людоед» когда-нибудь достанется Рюни, и, конечно же, ей охота обезопасить будущее свое владение. Чего же еще ждать от неглупой девицы, которая родилась в кабаке, всю жизнь прожила в кабаке и которую папаша-кабатчик давным-давно приучил считать веселые кругленькие блестяшки? И уж на самом деле, не из хитрого ли расчета вздумала она пробраться в школьные владения и подарить себя отдалившемуся парню? Чтоб, значит, крепче крепкого привязать удравшего на казенную службу вышибалу к распивочной… А позже на всякий случай принялась исподволь готовить ему замену – Крело… А этот дурачок камнелобый и клюнул – наживка-то лакома… И сам ты тоже дурачок камнелобый, одна Рюни умна и водит вас, дурачков, за собою табунком. А вы уж и сшибиться готовы, будто круглороги из-за…
Нор снова споткнулся и не успел додумать обидное слово. Нога опять набухла взбалмошной болью, но теперь парню и в голову не пришло беречься. Он даже притопывать стал при каждом шаге, злорадствуя, будто бы вымучивал кого-то другого, а не себя.
…Нет, нет, все понятно и правильно, и укорять Рюни вовсе незачем. Разве ж она выбирала себе родителя или, к примеру, место, где произойти на свет? Да и место здесь ни при чем: будь у запрорвного корчмаря Кутя дочь, так небось она бы такой же выросла. Но на Бродяжьей дядюшка Сатимэ да всякие лавочники едва ли не первые люди, а в Галечной Долине привыкли уважать Нурда-Витязя, Хона да охотника Торка. Потому что те к людям душевны и пользу соседей-общинников блюдут даже более рьяно, нежели собственную. Торк и дочку свою так воспитал…
Будь парень не настолько издерган всяческими переживаниями еще до того, как забрался в Прорву, он, может, и успел бы распознать злую несправедливость своих измышлений (а распознав, наверняка докопался бы до ее причин). Но он не успел. В замороченную голову будто бы обухом ударило жуткое сомнение: жива ли Ларда?! Ведь тряс немилосердно, дважды почти уронил, а она не простонала, не дернулась даже. Неужели проклятый старик сдуру переусердствовал и уморил ее дурманными зельями?! Или слишком плотно укутал, задушил?!
