Скользя разбухшими подошвами, Ягайло выбрался на глинистый берег и осмотрелся, ища в просветах меж деревьями блеск воды, говорящий о том, что болота тянутся дальше. Не нашел, равно как и самих просветов. Лес стоял дерево к дереву, как в ратном строю, сомкнув стволы. Неужели все-таки кончились топи?

– Дошли, похоже, – подтвердила его мысли Евлампия, отжимая подол платья, за время хождений превратившегося в грязную тряпку. – А дальше куда?

– В трактир надо, у меня там вещи кое-какие остались, – ответил Ягайло. – От грязи отмыться надо, поесть, поспать, может, чуть да княжича искать.

– И как ты его искать собираешься?

– Сначала постояльцев порасспрошу да хозяина, он многое знать должен. Там и поглядим.

– А со мной что? – спросила девица.

– А что с тобой? Обратно в княжий дворец поедешь или домой, к мамке.

– Так нельзя мне в княжий дворец. Опасно там.

– Это с чего? – удивился Ягайло.

– Так я ж сказывала: на воеводиных людей свои напали. Ну, не свои, – поправилась она, – а те, кого ему в помощь дали. А раз так, то долго мне там не прожить.

– Это почему? Кому ты нужна-то?

– Вот, витязь, силен ты, ловок, а глуп непроходимо, – съязвила девица.

– Это с чего? – насупился Ягайло.

– Да все у тебя «с чего», «почему», «не пойму». Если свои на своих нападают, значит, заговор в княжьих палатах. Вдруг кто из тех нападавших, кто потом в крепостицу вез, сейчас при дворе ошивается? Если заявлюсь, наверняка решит, что я его вспомню, и плавать мне в пруду с перерезанным горлом.

– И то верно, – почесал в затылке Ягайло. – Ну, домой иди тогда.

– Нет у меня дома, сиротинка я подкинутая. Ни отца, ни матери не знаю. С младенчества при кухне жила, куда князь по доброте сердечной определил. – В ее голосе задрожали слезы.

«Вот только плача бабьего не хватало!» – подумал Ягайло и поспешил успокоить девицу:

– Ладно, ладно, сопли утри. До трактира доберемся, а там и подумаем, что делать с тобой. Чу, слышишь?

Он поднял палец вверх, призывая к молчанию.

– Не, не слышу ничего, – шепотом пробормотала Евлампия. – А что там?

– Да колеса скрипят, кажись. А ну идем.

Он схватил девицу за рукав и поволок прямо сквозь кусты. Она не сопротивлялась, только старалась укрывать глаза от веток локтем да быстрее перебирать ногами, поспевая за ломящимся сквозь кусты, будто бык, витязем. Перепрыгнув отводную канаву, они выскочили на земляную дорогу, красиво обложенную с двух сторон цветными камешками. И как раз успели заметить скрывающийся за деревьями задок крестьянской телеги. Не говоря ни слова и не выпуская девичьей руки, Ягайло бросился следом. Его сапоги выбивали из дороги клубы пыли, грудь раздувалась кузнечными мехами, грива волос развевалась по ветру, во все стороны летели водоросли и комья подсохшей грязи. Евлампия болталась у него на руке траченной молью скатертью.

Телегой правил одинокий мужичонка, сухонький, как веретено, в мешковатой рубахе. Услышав сзади топот, он, не оборачиваясь, хлестнул кнутом лошаденку, и та пошла тряским галопом, от чего, казалось, ее острые ребра разорвут дряблую шкуру. Телега загромыхала на выбоинах. Груз под соломой запрыгал, добавляя лишнего грохота и скрипа.

– Стой! – что есть духу заорал Ягайло. – Стой, собачье отродье! Стой, тебе говорят!

Мужичонка не обернулся, только втянул голову в плечи и стал сильнее нахлестывать свою клячу, будто надеясь, что она сможет бежать резвее. Ягайло наддал. Евлампия запуталась в подоле платья и упала. Витязь протащил ее по дороге еще сажени две, потом расцепил пальцы и, освободившись от груза, рванул семимильными шагами. Догнав телегу, ухватил ее за заднюю ось и приподнял. Лошадь дернулась в постромках и стала как вкопанная. Мужичок слетел с передка и, кувыркнувшись в воздухе, укатился ей под копыта. Ягайло поставил колеса на землю и вразвалочку обошел телегу. Мужик лежал в дорожной пыли ни жив ни мертв. Очи его были крепко смежены, руки сцеплены под животом, одна нога едва подергивалась, должно быть, со страху. Ягайло нагнулся, сгреб его за ворот рубахи и поднял. Мужичонка засучил в воздухе ногами, но глаз не открыл и рук не разомкнул.

– Э, землянин[11], ты чего не останавливаешься, когда тебя добрые люди просят? – спросил его витязь, встряхнув для острастки.

– Откуда мне знать, что вы добрые? – прохрипел тот, но очей так и не разомкнул.

– И то верно, – проговорил Ягайло и опустил мужичка, чуть придержав, пока тот не нащупал лаптями земную твердь. – А что, тут добрых мало, все в последнее время худые шастают?

– Шастают, – обреченно согласился мужичок. – И так спасу от вас нет, да еще болота рядом. Оттуда не то что люди недобрые, вообще нечисть какая-то забредает.

– Прям нечисть? – удивился Ягайло.

– Нечисть, нечисть, – подтвердил мужик, мелко крестя пуп. – Лешаки да кикиморы. Ночью по окрестностям бродят. Кричат, огни зажигают. Жуть. – Мужичка передернуло. – Скотину иногда со двора сводят, а следы чудные.

– Ты это, старый, очи-то открой, – сказал Ягайло.

Мужичок осторожно приоткрыл один глаз, ойкнул и зажмурил его сильнее прежнего.

– А, это-то… – Витязь провел рукой по клочками выгоревшей бороды. – Ты не думай, это я с кикиморами твоими встретился, огнем их опалился. Вот те крест.

Мужичок опасливо приоткрыл глаза, оглядел заляпанную грязью кольчугу, разбухшие сапоги, саблю на боку да топорик за пазухой. До конца не успокоился, но осмелел:

– Витязь, значит?

– Есть такое дело, – согласился Ягайло.

– Чего ругаешься тогда, чего добрых людей отродьем собачим да старичьем облезлым кличешь-то? – В голосе мужичка закипел змеиный яд.

– Прости, добрый человек, сгоряча я. Давно мы по болотам ходим, устали, оголодали совсем, нечистью напуганные. Да и таких слов вроде не произносил, это уж ты сам додумал.

– Додумал не додумал, а про пса и про старого точно было. Так ты не один что ли? – подозрительно спросил мужичок.

Ягайло вспомнил про Евлампию и оглянулся. Той не было видно на дороге.

– Разворачивай телегу, – скомандовал он.

– Это зачем еще? – Мужичок отступил на шаг и упрямо выпятил подбородок.

– Спутница моя там осталась, подобрать надобно.

– Так ты сходи и подбери, а я тебя пока тут подожду, упряжь проверю, не порвалось ли чего, – пробормотал мужик. – А то не приспособлена моя телега к таким скачкам-то.

– За дурака меня держишь?! – возвысил голос Ягайло. – Опять в бега норовишь податься, когда я спиной повернусь? А ну, марш на передок и шевели вожжами.

Мужичок вздохнул и стал разворачивать телегу, старая лошадь плохо слушалась, телега скрипела, норовя съехать в канаву. Ягайло снова взялся за заднюю ось. Крякнул, в два приема, чтоб не сломать дышлом шею лошади, развернул телегу на передних колесах и с треском опустил на дорогу.

– Богатырь, слышь, ты поаккуратнее, а то если так, то…

– Давай ужо, – оборвал его Ягайло, запрыгивая через борт на свежее сено подстилки, – ехай.

Чтобы придать мужику скорости, витязь шлепнул нерасторопного возницу по спине молодецкой ладонью. Того перетряхнуло, как осиновый лист на ветру. Что-то бормоча себе под нос и почесывая кнутовищем ушибленное место, мужичок повел телегу в указанном направлении.

Девица сидела прямо за поворотом, пытаясь замотать окровавленную коленку относительно чистым лоскутом, оторванным от рукава платья.

– Евлампьюшка, ты как? – соскочил с телеги ошалевший от неожиданности Ягайло.

– Твоими молитвами, витязь, – едко ответила та. – Вишь, что твои рывки сделали.

– Он и меня стукнул, и телегу умыкнул. Худой человек твой богатырь-то, – запричитал с облучка мужичок.

– Закрой хайло, не до тебя, – рявкнул на него Ягайло и склонился над девицей. – Ничего, подвяжем сейчас, а доедем до трактира, промоем рану да мазь приложим, у меня в сумах есть. Волшебная, любую боль в момент снимает, а залечивает, что и следа не остается, – почти проворковал он.