Его тело хотело вскочить и бежать, но разум кричал: нельзя! И верно. Подняв очи, витязь заметил укрепленный в рогатке меж двух веток взведенный самострел с толстенной тетивой и стрелой с тупым зазубренным наконечником, такой из раны просто так не вырвешь. А вырвешь, так вся кровь за час вытечет. Выпрямившись, он положил ладонь на орех[10], всунул палец под тетиву и сдернул ее с зарубки. Теперь понятно, почему болотники не спешили выяснить, кто бьется в расставленных ими силках. Больно уж хитры были ловушки, и больно мало было шансов остаться живым и невредимым у того, кто в них попал. Но они придут, обязательно придут. Наверное, – он посмотрел на быстро темнеющее небо – теперь уже утром.

Откуда-то со стороны болот прилетела обмотанная паклей стрела и с шипением воткнулась в землю. Несколько секунд пакля курилась сизым дымком, потом ярко вспыхнула. Ягайлу, обернувшегося посмотреть, откуда стреляли, словно подхватил горячей ладонью великан и зашвырнул далеко-далеко в топь. И уже в полете догнал его и хлопнул по ушам грохот взрыва.

Витязь открыл глаза. Вокруг колыхалась тьма, едва подсвеченная смутными зелеными огоньками. Глухо, как из бочки, доносились какие-то звуки, не то кваканье, не то… Не пойми что. Было холодно – да так, что пробирало аж до самого нутра. Леденило сердце. Особо невыносимым мороз казался после обжигающего дыхания взрыва – последнего, что осталось в памяти. Что-то тяжелое и липкое гнетом давило на члены, не давая шевельнуться. Неужели его убило? А это тогда что? Чистилище? Геенна огненная? Что угодно, но уж точно не рай. Да и кто его, душегубца, в рай-то пустит? Он попробовал пошевелиться. Ноги его не слушались вовсе, руки двигались. Медленно, как в детстве, когда, ныряя в омуты, попадал он в тинные места, и намотавшиеся на локти тяжелые водоросли…

Да он же в воде! В болоте. Эвон, вонища какая. А зеленый свет – от гнилушек. А мрачно так, потому что тучи на небе луну и звезды скрыли. Ягайло облегченно выдохнул и поднес руку к лицу. Ощупал. Бровей не было. Сгорели брови. И от бороды остались только клочки по подбородку, волосы над лбом тоже обгорели до корней. Ерунда, не красна девица. Вроде без ран кровавых обошлось, а вот спину ломит сильно. А звуки такие странные, потому как уши-то под водой. Как и все тело, кроме лица. А голова на кочке подводной. Бывает же везение такое… Ведь, чуть в сторону упади, мог бы и утопнуть. Ягайло осторожно, чтоб ненароком не сдвинуть какую-нибудь переломанную кость, поднял голову. И тут же захотел уронить ее обратно. В голову хлынули звуки ночного болта – кваканье лягушек, крики выпи, шепот ветра в ветвях и… Невнятный разговор. Он прислушался внимательней, слова вроде знакомые, но о чем, не разобрать, все сливалось в один невнятный галдеж. И непонятно откуда, звуки в болоте коварные, с какой стороны доносятся, не уразуметь.

Над топями пронесся порыв ветра. Глаз луны подмигнул веками облаков, и Ягайло увидел совсем близко от себя два странных холма в человеческий рост. Будто кто-то тины болотной в снопы накидал. И эти снопы медленно двигались в его сторону. И было в их тихом, скользящем движении что-то неземное и пугающее.

Стараясь ни всплеском, ни звуком дыхания не привлечь их внимания, витязь нашарил возвышающуюся из воды тростинку, обломил ее у корня и, медленно поднеся ко рту, зажал в зубах. Закрыл глаза и, мысленно перекрестившись, сдвинулся с кочки. Кольчуга и оружие потянули на дно. Бурая жижа хищно сомкнулась над головой. Звуки вновь стали далекими и призрачными. Мелкая болотная живность забегала вокруг, проверяя ножками и усиками, съедобный ли ей достался подарок. Все тело невыносимо зачесалось, вода набралась в нос и защекотала, понуждая чихнуть. Стерпеть было трудно. Тело заколыхали приходящие неизвестно откуда волны. Но от движения ли неведомых холмов они происходили али от другого чего, например рыб – водятся ж тут рыбы, – Ягайло было невдомек. Потому он лежал и терпел. Старался вспоминать о чем-то хорошем, светлом, но перед мысленным взором вставало бледное лицо Акимки, его остекленевшие глаза и посиневшие губы, не шевелясь, вопрошающие: «Почто ж ты, дядька Ягайло, меня не уберег?»

Бурление дна стихло, потом возобновилось с новой силой и по-другому. Раньше оно напоминало шаги по воде человеческих ног, теперь какую-то возню, словно боролись в трясине речные ящеры, заморские. Иногда в воду что-то падало, разгоняя вокруг сильные волны, заносящие в его ноздри новые порции вонючего ила. Он смог выдержать, как ему показалось, целую вечность, а может, и часа не прошло. Нащупав руками дно, приподнял лицо из воды, разжав зубы, выронил соломинку. Странных снопов видно не было, другой какой напасти тоже. Зато в свете зарождающегося утра ясно просматривались и вчерашний сруб, и огненный остров, и кусок гати. Бревна лежали ровно, одно к одному, будто и не разворотило их вчера, как плотно укупоренную кадушку с забродившими огурцами. Все, надо отсюда убираться и князя просить, чтоб дружину прислал. Прав был Акимка – только огнем и мечом…

Дождаться бы, пока рассветет, но у Ягайлы уже мочи не было торчать в этих проклятых местах. Он поднялся во весь рост, отплевываясь, срывая с себя налипшие водоросли, вытряхивая из-за пазухи раков и отдирая с рук жирных насосавшихся пиявок. Воды было едва по срамное место. Пробуя дорогу ногой, шагнул в сторону острова.

Нагрудную пластину его кольчуги клюнула стрела. Не сильно, на излете. Не пробив, упала и встала торчком, как поплавок, перьями вверх. Сомлевший от усталости Ягайло с удивлением уставился на нее, нагнулся, вынул из воды, посмотрел. Стрела была настоящая, болотная, из тростника. С наконечником из толстой рыбьей кости. Еще одна стрела зарылась в воду саженью правее от него. Ягайло чертыхнулся, повернулся и кинулся бежать в другую сторону, поднимая фонтаны брызг. Он надеялся, что это хоть чуть скроет его от стрелков. Еще одна стрела, пущенная более сильной рукой, ударила меж лопаток, повалила. Костяной наконечник разлетелся вдребезги, покрывая воду вокруг Ягайлы белой крошкой. Фыркая и отплевываясь, он снова вскочил и опять побежал, держа курс на нависающий над самой водой разлапистый куст. Добежал. Схватился, полез наверх, цепляясь за тонкие ветви, выбрался на клочок поросшей невысокими деревьями сухой земли. Снова провалился по пояс. Потом по грудь. Потом пришлось плыть, преодолевая тяжесть тянущих на дно сапог и кольчуги. Опять выбрался на сухое место и снова побежал. Силы покинули его недалеко от какой-то голой косы, полумесяцем разрезающей залив с кувшинками и мертвой, стоячей водой. Он с трудом выполз на нее и рухнул, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Приник щекой к казавшейся теплой земле и закрыл глаза.

– Дядько, дядько!

Кто-то тряс Ягайло за плечо. Он открыл глаза и увидел перед собой кусок ткани, когда-то, наверное, бывший белым, а теперь насквозь пропитанный зеленой водой и покрытый грязными разводами. С трудом развернув шею, узрел наборный поясок и стеклянные шарики на нитяной вышивке.

– Дядько…

– Да не тряси ты, – буркнул Ягайло, поднимая голову и щурясь на восходящее солнце.

Перед ним на корточках сидела отроковица лет четырнадцати-пятнадцати. В длинном, до пят платье и повязанном до бровей платке. Увидев лицо витязя, сплошь в красных пятнах ожогов, она отшатнулась и мелко закрестилась:

– Свят, свят, свят…

– Что такое? – насупился он.

– Да это… Борода у тебя, – пролепетала девица. – Да брови. И лоб огнем покарябан, и щеки. Это тебя, что ль, вчера взорвать хотели?

– Меня, – поморщился Ягайло, дотрагиваясь до зудящей раны на лбу. – Да только в толк не возьму, что там взорваться могло, не огненный же порошок китайский. Его заранее закладывать надо, а в болоте он вмиг отсыреет.

– Болотный газ то был. Если его много скопится где, малой искры хватит, он ка-а-а-ак… – Девица округло взмахнула руками. – Там серой воняло?

– Зело воняло. – Ягайло вспомнил сизый дымок на пакле, которой была обмотана стрела, и поморщился. – Погоди, а ты откель такая умная? – подозрительно спросил витязь. – Что делаешь в этих гиблых местах?