Ладно, хоть пастыри на Руси, в основном, радуют. Умные, как правило, и сильные мужики. Такие, как патрирх Алексий, или, как отец Константин в Новосибирской епархии. Хотя, вообще, явление это живучее. Правду сказать, и дураки иногда попадают, Акела вспомнил кадр из фильма о Ванге, как она вразумляла какого-то церковника высокого ранга — «ты же владыка, ты же должен быть слаще мёда и ваты мягче»!

— Брат Георгий, о чём задумался? — Мария сочувственно заглядывала в глаза, — у тебя глаза такие стали, словно ты схоронил кого.

— В нашем мире, Машенька, такие же «воители» есть. Только у нас им шибко воли не дают. И до ваших доберёмся, дай срок. Ладно, хватит об этом. Как орки, не беспокоят вас?

— Бог миловал. Да и лесовик у нас здесь хороший, глаза им отводит, когда забредают в наш лес. Охотники наши его приветили, так он теперь им помогает. О вас он тоже заранее предупредил.

— Ах, вот оно что! То-то, я смотрю, встретили нас так спокойно, словно ждали.

— Ну, да. Он сказал: послал к вам хороших людей, они вам зла не сделают, с ними эльф и гном, тоже пристойные, уважительные. А сейчас столько разной нежити появилось. Орки, тролли…

— Что, с троллями тоже сталкивались?

— Когда сюда шли, проходили мимо гор. Один вышел, попробовал коров наших ловить, мужики его били-били, насилу убили, сколько тогда народу полегло — cстрасть! А уж покалечилось! А сами-то вы куда путь держите, коли не секрет?

— Да, в общем, это не секрет. По делу идём, в горы, — уклончиво ответил Барс.

— Да я к тому спросила, — поспешила внести ясность Мария, — может, помочь чем сможем?

— Можете. Дня три ещё погостим? — засмеялся Акела.

— Да Бога ради, — рассмеялась женщина, — места не просидите, — а этот, с вами, красавчик, неужто сам Царь Берендей?

— Понравился? — спросил Барс.

— Да, красивый, ровно картинка. А этот, с бородищей, гном. Хоть и нежить, вроде, а весёлый, добрый.

— Пока орков не видит, — хмыкнул Акела, — но, вообще, права ты, сестра Маша, хороший мужик этот гном. А наши-то давно ушли?

— Так уже, поди, вернуться должны, — она выглянула в оконце, — да, вон они, идут, уж ко двору подходят.

Снаружи, радостно взвизгивая, залаял пёс. Через минуту в дверь ввалились все четверо, румяные с мороза, запустив в светлицу морозные клубы. Знать, похолодало, а к вечеру мороз ещё наподдаст.

— Утро доброе, братья, — приветливо поздоровался Андрей, — как спали-ночевали?

— Спасибо на добром слове, хозяин, — улыбнулся Акела, — как в раю. Давно так славно не спалось.

— Вот сейчас позавтракаем легонько и баньку истопим.

…Банька у Андрея была знатная, рубленная из толстого соснового кругляка, изнутри она была обшита осиновым тёсом, пол из осиновых же плах застелен еловым лапником. Путники с удивлением обнаружили, что баня топится «по-белому». Жарко, аж до звона натопленная берёзовыми дровишками печь так и ждала, когда опрокинут на камни первый ковш кваску и хлебный аромат разольётся в парном тумане. Ароматным парком курятся в деревянном ушате душистые травы, залиты кипятком берёзовые и дубовые венички. И отогреется, оплавится тело бисером пота в этакой-то благодати, размякнет и в охотку примет на себя вениковый хлёст.

Одев холщовые рукавицы и войлочные «гречаники» [23], парились до калёного тела, когда уже не было сил дышать ароматным раскалённым духом, выбрасывались на холодный воздух. Снега уже, почитай, не было, его заменил опрокинутый над собой ушат с ледяной родниковой водой.

Царь Берендей, как оказалось, был большим любителем русской бани. Парился он так, что сдался даже хозяин, перепаривший всех. А вот для гнома баня оказалась диковинкой. За его воспитание и приобщение к русской культуре взялся Его Величество. Люди, включая хозяина, уже дышали в предбаннике, как рыбы на берегу. Но из парилки по-прежнему доносилось уханье и рычание гнома.

Наконец, дверь распахнулась и вывалился багровый, облепленный листьями, Берендей. Схватив ушат с ледяной водой, он пулей вылетел на улицу. Послышался звук льющейся воды и довольное рычание. Он вошёл, плюхнулся на лавку и жадно припал к ковшику с квасом.

— Что камень парить, что гнома, — вымолвил он, переведя дух.

Лёгок на помине, из парилки шагнул коренастый косматый Дорин.

— Скажи лучше, что ты слабак против гнома, — добродушно прогудел он.

— Золотой веник — гному, серебряный — Берендею, — подвёл черту Акела. Интуитивно поняв подтекст, мужики захохотали и потихоньку стали одеваться.

— Здоровы же вы париться, братья, — сказал Андрей, когда они уже сидели дома за столом, — со мной редко кто долго выдерживает. Видать, в вашем мире тоже баньку уважают.

Акела, выскочивший из парилки первым, улыбнулся, но промолчал. Соловей, перепаривший даже Барса, кивнул.

— Брат Георгий, — повернулся к Акеле Андрей, — братья и сёстры поговорить с тобой хотят. Не удержался я, прости уж, ради Христа, рассказал про твои разговоры. У многих вопросы сразу появились, а я что? Я только рты могу затыкать, нутром вот чую, что прав, а высказать не знаю.

— Да Бога ради, — легко согласился Акела, — хоть как-то вам добром отплатить.

— Да, Борисыч, — тихо сказал Барс, — от своей кармы даже в параллельном мире не спрячешься. Не зря же ты у нас жеребячьей породы. У тебя же кто-то из предков священником был, если я ничего не путаю.

— Не путаешь, — кивнул он, — прадед был магистром богословия, до архимандрита дослужился. Расстреляли его в двадцать четвёртом.

— Вот видишь. Продолжаешь его дело.

— Да ладно тебе. Хотят люди узнать что-то, мне не жалко. Меньше мракобесия будет.

— Вот и дерзай.

…Братья и сёстры собрались в общинной избе. Чинно сидели бородатые мужики, разрумяненные с мороза бабы в пуховых платках с интересом оглядывали гостей, те кто помладше крутили головами, боясь чего то пропустить. В помещении висел сдержанный гул голосов. Словно в сельском клубе перед показом кино или лекцией, его позабавило это невольно пришедшее сравнение, но ведь и впрямь похоже. А вообще, вполне сытно живущая весь, кою в такой глухомани давно и никто не тревожит.

Сначала вопросы были, скажем так, не очень важными. Они не были принципиальными, скорее, уточняющими. Один юноша, например, затронул вопрос о том, как Христос превратил воду в вино. Как раз перед тем, как их всех забросило в этот мир, по центральному телевидению показали сенсационный фильм о чудесных свойствах воды. Единственно, что пришлось объяснять это попроще, избегая оборотов и терминов двадцать первого века, но с этим Акела легко справился.

На втором часу беседы поднялся мужчина лет тридцати с очень колоритной внешностью. Над высоким выпуклым лбом свисала чёрная косматая прядь, ястребиный нос, резко очерченный рот. Вот только щека и челюсть попорчена страшным шрамом, нанесённым, скорее всего, крупным зверем, даже борода не может скрыть. Как только выжить умудрился с такой раной?

— Ты мне вот что скажи, брат Георгий, что это за странный обычай — добром за зло воздавать? Очень уж он для всех лиходеев удобный. Бей христиан, пытай их, — ничего не будет.

— Как зовут тебя, брат?

— Ипполит.

— Брат Ипполит, это и есть самое сложное в христианстве. Только немногие, самые сильные, люди могут полностью положиться вот так на Бога, чтобы самим не делать зла. Бог-то их обязательно накажет, но очень трудно дождаться его приговора, тянет разобраться и отомстить самому, своими руками. Правда ведь?

— Ну. Та что ж теперь, коли тать или орк поганый на друга моего топором своим замахивается, мне, значится, что делать? Пониже спины его поцеловать? Али всё же шестопёром по голове пригладить?

— Если ты хочешь моё мнение знать, то шестопёром по голове.

— Так ведь грех же.

— Какой? — искренне удивился Акела.

— Так убийство же.

— Так, слушай меня. Зачем орк на твоего друга топором замахнулся, убить?

— Знамо дело.

— А ты его по головушке из чистой жажды крови или друга спасти?