Они придумали театр. А в театре — трагедию.

По сути дела, тем самым сделали отчаянный по своей смелости шаг в сторону жизни и света, сумели увидеть со стороны и тем самым практически свести на нет идею неотвратимости человеческого страдания.

Они просто превратили смертный ужас в зрелище, в общедоступный театр, в трагедию…

Отец, собственными руками убивший любимую дочь Ифигению…

Медея, с криком зарезавшая любимых детей…

Ну, вот и все. Представление закончено, тысячи зрителей встают со своих мест, стряхивают со щек слезы и капли пота, допивают вино, берут в руки подушечки, подложенные для удобства на каменные ступени, и с довольным видом расходятся по домам.

Жить дальше.

Несмотря ни на что — просто жить дальше.

Наверное, именно тогда, еще в глубокой древности, люди впервые бесстрашно заглянули в лицо собственной судьбе, смерти, року — и громко захлопали в ладоши.

Прости, Валерка, но другого пути у живых нет и не будет.

Твое представление закончено.

Вера взяла на кончики пальцев грим и опустила руки на холодное лицо Валета, испытывая теперь только одно чувство и желание — сделать его как можно красивее, суметь преобразить, победить безобразную гримасу смерти.

Она потеряла счет времени и очнулась, когда в комнату начали входить какие-то люди.

— Родненький, сынок, как будто спит спокойненько! — зарыдал за спиной Веры женский голос. И тогда она отошла в сторону, догадавшись, что ее работа принята самым пристрастным и самым несчастным в мире судьей.

— Я скоро в город поеду, кое-что докупить надо, отвезу тебя, — сказал шепотом Вася и что-то сунул Вере в карман. — Это тебе, за работу. А Вовчик передал, что он с тебя долг какой-то снимает. Ну, в смысле, за Валета, они сильно с ним дружили.

— Что? — переспросила Вера, которая никак не могла разом стряхнуть с себя странное чувство, которое испытывала впервые в жизни. Что-то очень печальное, но одновременно трагическое, торжественное.

— Не должна ты ему ничего больше. Поняла? — терпеливо пояснил Вася. — Денег не должна.

— Поняла.

— Может, приляжешь где-нибудь? Тут по идее в любом доме можно.

— Нет, все равно не засну, — покачала головой Вера.

— Они думают, что ты его девчонка, поэтому одна тут сидела. Пускай?

— Хорошо, пусть, — сказала Вера.

Вера вернулась в Саратов, когда в городе открывались магазины, в молочной февральской мгле вдоль дороги уютно светились витрины газетных киосков, круглосуточных мини-маркетов, ларьков.

— Останови на минутку, — попросила Вера, когда Вася проезжал мимо «Союзпечати».

Нащупав в кармане деньги и достав несколько сотенных бумажек, Вера на радость заспанной киоскерше скупила все толстые женские журналы, если в них хоть что-то было написано про косметику, новые прически или встречались советы модных визажистов.

— Для работы очень нужно, — пояснила Вера Васе, который не ждал от нее никаких объяснений и был погружен в свои мрачные думы. — Хочу живых людей делать красивыми. Я теперь действительно этого хочу.

Несколько раз дома сквозь сон Вера слышала, как Ленка призывно колотила по батарее, да и потом, когда она уже проснулась, с нижней площадки то и дело доносились громкие взвизги, смех, хлопанье входной двери.

«Клиентки валом валят, — невесело усмехнулась Вера. — Ничего, пусть подождут, пока я разберусь, что с ними делать…»

Вера пролистывала один за другим журналы, все больше удивляясь, как сложен и многообразен мир, куда ее вдруг занесло случайной волной.

Разумеется, можно кем угодно назваться. Но вот как сделаться действительно хорошим визажистом? Не поздно ли? Все-таки уже не восемнадцать…

«Ну нет, в самый раз, — жестко оборвала сама себя Вера, вспомнив загадочно-насмешливый взгляд Лерочки. — В древних Афинах считалось, что сорок лет — вершина развития человеческих способностей, возраст расцвета, а мне еще гораздо меньше…»

В дверь раздался звонок — пора было выбираться из-под одеяла, с Ленкой долго не залежишься.

Но на пороге стоял взволнованный Борис.

— Ты извини, я на минутку. У тебя Павла, случайно, нет?

— С чего бы это? — удивилась Вера.

— Да это я так, на всякий случай. Забежал узнать, может, он у твоей нижней соседки, и заодно к тебе на огонек погреться. И дельце одно есть. И мороз на улице.

— Заходи, — пригласила Вера. — Погрейся. Только не очень приглядывайся вокруг — я только что переехала, ремонт делать надо.

— Ладно, я только на тебя буду смотреть, — сказал Борис, но Вера сделала вид, что не расслышала, пошла на кухню ставить чайник.

— Знаешь, а меня сегодня в редакции уговаривали в городском конкурсе красоты участвовать. Вот анекдот, правда? — улыбнулся Борис, усаживаясь за кухонным столом и вынимая из кармана большую шоколадку. — Там хотят, чтобы были люди разных профессий.

— Почему анекдот? Нормально.

— Ты так считаешь?

— У тебя есть шанс всех сразить одной своей улыбкой.

— Надо же, я так и думал, что ты будешь смеяться.

— Да я и не смеюсь.

Борис снова выжидающе посмотрел на Веру:

— Так, значит, ты мне поможешь?

— Что? Я? При чем тут я?

— Ну, с макияжем, говорю, поможешь? Ты ведь у нас как-никак визажистка!

— Знаешь, раз такое дело, тебе лучше все же обратиться к более опытному мастеру, — нахмурилась Вера.

— Нет, я так про себя решил: если ты согласишься, тогда я тоже буду. А так — нет.

— Вот глупости! Да я же ничего еще не умею! Мне учиться надо! — решила выдать себя Вера. — Тебе нужен настоящий профессионал.

— Или ты, или никто, — твердо сказал Борис. — У меня к тебе с первой минуты — как бы это выразить? — неосознанное доверие.

— Но ты же никогда не видел, как я работаю! И работаю ли вообще? Да, может быть, мы просто тебя разыграли!

— Мне без разницы, что ты сейчас будешь говорить. — С этими словами Борис засунул в рот лимон и сделал такую гримасу, при виде которой невозможно было удержаться от улыбки. — Меня интересует только одно слово — да или нет. Точнее, меня интересует одно слово из этих двух. Угадала какое?

— Да, — сказала Вера.

— Я так и знал, что ты все же согласишься, — обрадовался Борис.

— Но я не это имела в виду! Ты нарочно меня подловил!

— Заметано! Так что деваться некуда. Теперь Павлушу бы только отыскать… Он, говорят, сегодня на спектакль не пришел, в театре все переполошились. Дома у матери тоже нет. Подумал, вдруг все же со своей мадам загулял?

— Вряд ли, они же тогда поссорились, — пожала плечами Вера. — Хотя лучше у нее самой спросить. Погоди, сейчас мы по нашему мобильному быстро все узнаем.

И Вера простучала по батарее начало песни про крошку, по которой кто-то так безумно скучает, что про это слышно во всем доме и днем и ночью.

«Бум, бум, бум!» — прогремела в ответ батарея.

«Бум, бум, бум!» — сразу же раздались на лестнице тяжелые шаги Ленки.

— Сила! — прошептал Борис восторженно. — Нет, все же я ошибался: нашего Павлушку только такая и сможет оживить. По крайней мере шансы на реанимацию есть.

— Ты где весь день пропадала? — обрушилась Ленка с порога на Веру. — Тут народ приходил, все услуг хотели…

— А ты сама где ходишь? Я к тебе заходил — а тебя тоже дома нет, — тут же вступился за Веру Борис.

— Да я же только подружку одну выходила проводить до автобуса. А чего ты на поминки Валета не осталась? — сразу переключилась Ленка на другую тему. — Хорошо было. Жалко, вот только Галку, соседку из второго подъезда, не застали дома. Вот кого нужно было точно с собой прихватить…

— Она что, тоже Валета… в смысле — Валеру знала?

— Не в том дело! Представляешь, насчет похорон у человека настоящий талант! Сама по характеру жестокая, любого с полслова отбривает, не подступишься. Но зато уж если плакать начинает — как крокодил, невозможно остановить. Ее вся родня и все знакомые, если что случится, первым делом зовут. Так плачет — от гроба не оттащишь…