Люди Рикольфа с этих стен наблюдали за Джерином и небольшим войском на колесницах, которое он привел с собой. В сумерках ему было трудно разобрать выражения их лиц. Считают ли они его союзником или узурпатором? Впрочем, вскоре все выяснится, а сейчас что-либо определить нелегко.

Из главной залы вышел Отари, а с ним еще несколько человек, напустивших на себя важный вид. Отари поклонился, как всегда демонстрируя внешнюю вежливость.

— Приветствую вас, лорд принц. — Его взгляд перекинулся на Дарена. — И вас тоже, внук господина, которому я принес феодальную присягу и чьим вассалом до недавнего времени был.

Как и ожидал Джерин, его приветствие не признавало за Дареном никаких прав. Дарен сказал:

— Если Даяус и другие боги допустят, ты присягнешь на верность мне так же, как моему деду.

Джерин был восхищен самообладанием сына. Отари же оно несколько озадачило, но он быстро справился с собой и сказал:

— Именно этот вопрос мы и собираемся здесь обсудить. — Он вновь переключил внимание на Джерина. — Лорд принц, позвольте представить вам Хилмика Бочарные Ножки, Вачо, сына Файдуса, и Раткиса Бронзолитейщика. Мы… э… были главными вассалами Рикольфа.

Хилмик Бочарные Ножки был маленьким и коренастым, с кривыми ногами, из-за которых, вероятно, он и получил свое прозвище. В его черных волосах мелькала белая полоса, какие бывают в гривах у лошадей. Шрам, под ней прятавшийся, выбегал и на лоб. Джерину и раньше приходилось видеть подобное: волосы вдоль зажившей раны на голове порой светлеют.

Вачо, наоборот, походил на трокмэ. Он был высоким, белокожим и рыжим. А еще светлоглазым, с выступающими вперед скулами и длинным тонким носом. Раткис казался обычным элабонцем, если бы не его руки. Мозолистые и покрытые шрамами, они неопровержимо свидетельствовали, что их обладатель отнюдь не чурается означенного в его прозвище ремесла.

Как и в случае с Отари, Джерин знал их, но отдаленно. Они приветствовали его как равного. Что с формальной точки зрения было правильным. Пока не избран преемник Рикольфа, которого бы все признали, эти барончики сами себе господа. Но все равно их поведение показалось Лису самонадеянным, хотя виду он не подал. Власть все равно оставалась за ним.

— Начнем спор прямо сейчас или после ужина? — спросил Отари, когда с приветствиями было покончено.

— Никакого спора, — ответил Джерин. — Возможно лишь два варианта: либо вы сразу признаете Дарена своим господином…

— Не признаем, — сказал Вачо, и Хилмик выразительно кивнул в знак согласия.

Но ни Отари, ни Раткис не поддержали Вачо ни словом, ни жестом. Это привело его в замешательство. Слова, которые он собирался добавить, застряли у него в горле, и вместо этого он спросил:

— А второй вариант?

— Подождем и посмотрим, что скажет Сивилла из Айкоса, — ответил ему Джерин. — Если Байтон сочтет, что Дарен должен здесь править, он будет здесь править, и как бы вы ни пытались это переменить, у вас ничего не выйдет. Если же бог-провидец объявит, что быть вашим лордом ему не суждено, мы вернемся с ним в Лисью крепость. Где же тут повод для спора? Или вы не согласны с условиями, о которых мы с Отари договорились? — Вроде бы продолжая говорить все тем же вежливым тоном, он каким-то непостижимым образом дал Вачо понять, что не согласиться со сказанным будет не самой лучшей идеей с его стороны.

Раткис, доселе молчавший, решился заговорить:

— Слов нет, условия справедливы, лорд принц. И более чем: ведь вы могли бы привести с собой настоящую армию, а не просто охрану, и силой навязать нам мальчишку. Но иногда, когда Байтон вещает через Сивиллу, значение его слов становится ясным лишь очень не скоро. Жизнь не всегда бывает проста. Что мы станем делать, если и в нашем случае все окажется сложным?

Джерин едва сдержался, чтобы не схватить его за руку и не поклясться ему в вечной дружбе только за то, что он признавал само существование некоей неопределенности в мире. Для большинства людей в северных землях все делилось на черное или белое. В каждом явлении они усматривали либо нечто хорошее, то есть совершенное, либо плохое, то есть мерзкое донельзя. Лис же полагал, что такой взгляд на жизнь слишком прост, а простота отнюдь не всегда является средоточием всех достоинств.

— Вот что я придумал, — сказал он вслух. — Если кто-то решит, что прорицание Сивиллы имеет несколько значений даже при самом пристальном рассмотрении, тогда мы разделимся. Четверо вас с одной стороны, и Дарен, Вэн, леди Силэтр и я — с другой. Тот, кто соберет больше сторонников из нас восьмерых, будет иметь решающий голос.

— А если мы все разделимся поровну? — спросил Отари.

— Четверо с вашей стороны против четверых с нашей, ты хочешь сказать? — уточнил Джерин.

— Это кажется вполне вероятным, — ответил Отари.

Лис собирался было ответить, но Дарен опередил его, впервые заговорив глубоким мужским баритоном, а не подростковым ломающимся тенорком.

— Тогда мы сразимся, и острая бронза покажет, чье право сильнее.

— Я хотел сказать то же самое, — подхватил Джерин, — но мой сын, внук Рикольфа… напоминаю вам еще раз… выразил мою мысль лучше, чем я сумел бы.

Он не добавил, что война с вассалами Рикольфа нужна ему так же, как вспышка чумы в деревне близ Лисьего замка.

— Если мы начнем войну, то Араджис Лучник… — стал возражать было Вачо.

— Нет, Араджис Лучник вам не подмога, — оборвал его Джерин. — О, конечно, Араджис может вздумать сразиться со мной за обладание землями Рикольфа, но он это сделает не ради вас, и вам от этого лучше не станет. Я разобью вас раньше, чем его люди проникнут так далеко на север, обещаю. Медведь и длиннозуб вполне могут драться за труп оленя, но кто из них победит, последнему уже не важно, потому что он мертв.

Хилмик Бочарные Ножки, услышав это, нахмурился.

— Я говорил, что так все и будет. Лорд принц приедет и примется нам угрожать.

— Боги свидетели, я сделал все возможное, чтобы не угрожать вам, — вскричал Джерин, с силой хлопнув себя по лбу. Он обычно так делал, чтобы произвести впечатление вышедшего из себя человека. Но сейчас ему и впрямь не хватало лишь малости, чтобы обрушить на оппонентов свой гнев. — Мы могли просто захватить это поместье, как чуть ранее сказал Раткис. Вы это знаете, я это знаю. Даже любая безмозглая одноглазая собака, роющаяся в мусоре на берегу Оринийского океана, и та это знает. Вместо войны я предложил, чтобы наш спор разрешил Байтон. Если и это вас не сможет удовлетворить, я предложил еще один способ найти выход из ситуации. Ну а если вам не указ ни пророчества бога, ни суждения стремящихся уладить дело миром людей, почтенные бароны, то вы очень рискуете своими дубовыми головами.

Внутренний двор Рикольфа погрузился в тишину, подобную той, что наступает после удара грома. Отари нервно захихикал.

— Ну что ж, если бог будет добр, он даст нам ясный ответ на наш вопрос. И тогда нам не придется более ни о чем беспокоиться.

Джерин тут же взял его слова в оборот.

— Значит, вы согласны, все четверо, покориться мнению Байтона?

Один за другим вассалы Рикольфа закивали. Отари кивнул первым, Хилмик — последним, причем с таким видом, будто ему ненавистно подобное движение головы. Раткис Бронзолитейщик сказал:

— Йо, мы согласны. И дадим любую клятву, которую вы потребуете, подтверждающую наши слова, а потом вы дадите ту, что потребуем мы.

— Да будет так, — ответил немедля Джерин.

Из всей четверки Раткис представлялся ему наиболее благоразумным. Хилмик и Вачо сначала говорили, а потом думали, если вообще утруждали себя последним. По поводу Отари он не мог точно определиться. Вероятно, это означало, что Отари, по возможности, всегда был себе на уме, хлопоча лишь о собственных интересах.

— Да будет так, — повторил Отари, — а теперь давайте отужинаем. Возможно, положение покажется лучше после мяса и хлеба.

— Почти все кажется лучше после мяса и хлеба, — согласился Джерин.

У Рикольфа всегда хорошо кормили, можно даже сказать отменно, и его смерть не повлияла на заведенный порядок, то есть на кулинарное рвение поваров. Наряду с тушеной говядиной и жареной дичью они приготовили вареных лангустов, жареную форель и запеченных в панцирях черепах. Кроме того, было много плотного хлеба, прекрасно впитывавшего любой мясной соус, а также скалионы и головки душистого чеснока для приправ. Правда, в сотый, а может, и в тысячный раз Джерин пожалел об отсутствии перца, однако пожаловаться на предложенное угощение он никак не мог.