– Орлиная База, здесь Белый Меч.

На четвертый вызов ответили. Сигнал в наушниках был сильный и отчетливый.

– Говорите, Белый Меч.

– Подтверждаю введение в действие плана номер один. Повторяю – план номер один. Подтвердите прием.

Необходимости в долгих переговорах не было: это бы только усилило риск перехвата. Обо всем с тевтонской дотошностью и аккуратностью договорились еще до его выезда из Берлина.

– Понял – план номер один. Удачи. Конец связи.

– Конец связи.

Манфред скатал антенны, снова упаковал передатчик и уже собирался надеть рюкзак на плечи, когда по утесам эхом разнесся взрывной лающий кашель. Манфред прижался к камню и потянулся к «маузеру». Ветер благоприятствовал, и он приготовился ждать.

Он пролежал почти час, неподвижный и напряженный, внимательно всматриваясь в дно долины под собой, прежде чем засек движение среди нагромождений поросших лишайником камней и искривленных кустов протеи.

Бабуины двигались в своем обычном строю для грабежа: с полдесятка молодых самцов в авангарде, самки и детеныши в середине, позади – три огромных серых самца-патриарха. Младенцы висели вниз головой под животами матерей, цепляясь крошечными лапками за жесткую шерсть на брюхе и высовывая розовые безволосые личики. Дети постарше восседали на спинах матерей, как жокеи. Три воина-самца шли сзади, высокомерно покачиваясь, отталкиваясь четырьмя лапами от земли, высоко, почти по-собачьи, подняв головы с длинными заостренными мордами и близко посаженными блестящими глазами.

Манфред выбрал самого крупного из трех самцов и наблюдал за ним в прицел. Он позволил самцу подняться по склону, и тот оказался в трехстах метрах от того места, где лежал стрелок.

Вдруг самец подскочил и одним махом поднялся на вершину серого валуна величиной с небольшой домик. Здесь он сел на задние лапы, поставил локти на колени, в почти человеческой позе, раскрыл пещерообразную пасть и зевнул. У него были острые желтые клыки длиной почти с указательный палец человека.

Манфред старательно выбрал свободный ход спускового крючка, а когда услышал почти неразличимый щелчок, навел перекрестие прицела на голову бабуина и задержал на сотую долю секунды. Коснулся переднего курка, все еще не отрывая взгляда от покатого мохнатого лба, и ружье ударило его в плечо. По долине пронесся грохот выстрела. От соседних скал, постепенно затихая, отразилось эхо.

Самец, перевернувшись, упал с камня, а стадо в панике устремилось вниз по склону в долину.

Манфред встал, надел рюкзак на плечи и тоже стал спускаться. Тело обезьяны он нашел у основания камня. Оно еще рефлекторно дергалось, но верхняя часть черепа отсутствовала. Она была срезана на уровне глаз, словно ударом топора, и из черепа сочилась и капала на камни яркая кровь.

Манфред ногой перевернул бабуина и удовлетворенно хмыкнул. Особая пуля с полым наконечником точно так же разрежет голову человека. С трехсот метров ружье било с точностью до ширины пальца.

– Теперь я готов, – сказал Манфред и начал спускаться с горы.

Шаса не был дома в Вельтевредене и не видел Тару с тех пор, как они с Блэйном, обнаружив кражу оружия, прилетели на «рапиде» из Претории.

Все это время он не выходил из помещения Главного управления уголовного розыска. Ел в полицейской столовой и несколько часов спал в комнате отдыха, устроенной над инструктажной спецоперации. Остальное время он непрерывно готовился к проведению полицейской облавы.

Только в одной Капской провинции предстояло иметь дело со ста пятьюдесятью подозреваемыми, и на каждого следовало выписать ордер, отметить вероятное местонахождение субъекта и снарядить туда офицеров полиции для проведения ареста.

Воскресенье было выбрано сознательно, потому что все субъекты, набожные католики, принадлежащие к Голландской реформистской церкви, утром обязательно должны были прийти в церковь. Можно с большой степенью надежности установить, где они будут находиться, а настроившись на мессу, они не станут сопротивляться аресту.

Только днем в пятницу Шаса вспомнил, что завтра день рождения его дедушки, и из оперативной комнаты в полиции позвонил Сантэн в Вельтевреден.

– О chе?ri, какая жалость! Сэр Гарри очень огорчится. Он с самого приезда каждый день спрашивает о тебе – и мы все так ждали встречи с тобой.

– Прости, мама.

– А ты не можешь вырваться к нам – хоть на час?

– Это невозможно. Поверь, мама, я разочарован не меньше.

– Тебе не обязательно подниматься на гору, Шаса. Просто выпей с нами в Вельтевредене бокал шампанского перед нашим выходом. Можешь сразу вернуться и заняться тем, что так важно. Ради Бога, chеri, ты ведь постараешься?

Она чувствовала, что сын колеблется.

– Будут Блэйн и фельдмаршал Сматс. Оба обещали. Если приедешь к восьми, чтобы поздравить деда, обещаю, что в восемь тридцать сможешь отправиться обратно.

– Хорошо, мама, – капитулировал он и улыбнулся в телефон. – Разве тебе не скучно всегда добиваться своего?

– Я привыкла, chеri, притерпелась, – ответила она со смехом. – До завтра.

– До завтра.

– Я люблю тебя, chеri.

– И я люблю тебя, мама.

Он повесил трубку, чувствуя себя виноватым из-за того, что уступил, и собрался позвонить Таре и сказать, что не сможет сопровождать ее на пикник, но тут его позвал один из сержантов.

– Командир эскадрильи Кортни, вам звонят.

– Кто?

– Женщина. Она не назвалась.

Шаса улыбнулся, идя через комнату. Тара опередила его и позвонила первой.

– Привет, это ты, Тара? – сказал он в микрофон. На другом конце была тишина, слышалось только чье-то нервное дыхание. Напрягшись, он понизил голос, стараясь, сделать, чтобы в нем звучали дружелюбие и одобрение, и перешел на африкаанс.

– Говорит командир эскадрильи Кортни. Это с вами я уже разговаривал?

– Ja. Это я.

Он узнал голос, молодой, задыхающийся и полный страха.

– Я вам очень признателен. Своим поступком вы спасли много жизней – жизней невинных людей.

– Я ничего не видела в газетах об оружии, – прошептала женщина.

– Вы можете гордиться тем, что сделали, – сказал он ей и по наитию добавил: – Иначе погибли бы многие. Даже женщины и маленькие дети.

Слова «маленькие дети», по-видимому, заставили ее решиться, и она выпалила:

– По-прежнему грозит большая опасность. Они замышляют что-то ужасное. Белый Меч что-то готовит. Скоро, очень скоро. Я слышала, он сказал, что по этому сигналу страну перевернут с ног на голову…

– Можете объяснить, что это будет? – спросил Шаса, продолжая говорить негромко и убедительно, чтобы не испугать ее. – Что он планирует?

– Не знаю. Знаю только, что это будет скоро.

– Можете узнать, что это?

– Не знаю… попробую.

– Ради всех, ради женщин и маленьких детей вы постараетесь узнать, что это?

– Да, попытаюсь.

– Я буду здесь, у телефона… – И тут Шаса неожиданно вспомнил обещание, данное Сантэн. – Или вот вам другой номер. – И он продиктовал номер Вельтевредена. – Попробуйте сначала этот, а если меня не будет, тогда второй.

– Поняла.

– Вы можете сказать, кто такой Белый Меч? – Он решился на обдуманный риск. – Знаете его настоящее имя?

Разговор сразу оборвался. Женщина дала отбой. Шаса опустил трубку и посмотрел на нее, чувствуя, что последним вопросом испугал звонившую. Его охватило отчаяние.

– Перевернут страну с ног на голову…

Слова неизвестной преследовали его, и Шаса уверился: надвигается что-то страшное.

Манфред неторопливо ехал по Де-Вааль-драйв мимо зданий университета. Было уже за полночь, и на почти пустынных улицах не было никого, кроме нескольких припозднившихся пятничных гуляк, которые нетвердым шагом брели домой. Он вел не бросавшийся в глаза старый, потрепанный «моррис», в багажнике под куском старого брезента лежало ружье. Манфред был в синем комбинезоне железнодорожника, поверх которого надел толстый рыбацкий свитер и тяжелое пальто.