Тронутый самоотверженностью девочки, он улыбнулся ей. Глаза Циллы просияли от радости. Протянув Нуму корзинку, она принялась весело болтать, а Нум тем временем не спеша отправлял в рот одну за другой сочные и сладкие ягоды.
— Ты долго спал, Нум! Солнце уже высоко поднялось. Охотники выступили на заре, потому что мой дед Абахо…
Нум подскочил.
— Как? Они выступили? Уже? Но я ничего не слышал.
— Ты спал как убитый, Нум! И к тому же нынче не пели охотничьих песен: все очень спешили. Абахо сказал, что бизоны пройдут через болото сегодня после полудня. Он сказал, что уже к вечеру у нас будет мясо — много мяса! — его хватит на всю зиму. Вот хорошо, правда?
Нум кивнул головой. Ему не хотелось говорить. Мысли вихрем кружились у него в мозгу.
— Все, кто не участвует в Большой Охоте, отправились в лес, — продолжала Цилла. — Они ушли, чтобы наломать побольше зеленых веток. Их понадобится много, очень-очень много, чтобы коптить и вялить мясо. В становище никого нет. Никого, кроме тебя и малышей!
Цилла весело рассмеялась и добавила:
— Присматривать за малышами поручено мне. Я не должна оставлять их надолго без надзора. На, возьми все ягоды, Нум! Я сейчас вернусь.
Она исчезла, грациозная и легкая; Нум снова остался один.
Из всего сказанного Циллой до его сознания дошла по-настоящему только одна фраза: «В становище никого нет!» Нум поставил наполовину опорожненную корзиночку с тутовыми ягодами на землю и вскочил с подстилки. Если это так, то сейчас самый подходящий момент, чтобы, не привлекая к себе ничьего внимания, отправиться на поиски потерянной палки.
Снаружи жара была еще удушливей. Тяжелые, набухшие дождем грозовые тучи клубились на горизонте. Нум, как, впрочем, все его соплеменники, панически боялся грозы. В раннем детстве Мамма рассказывала Нуму, что Великий Дух, Отец и Создатель всего сущего, любит порой проявлять свое могущество или свой гнев, посылая на землю слепящие молнии, которые пробивают облака и поражают, словно огненные стрелы или копья. А гром — это голос Великого Духа, и, когда он рокочет, сотрясая небо, людям и всем другим живым существам не остается ничего иного, как распластаться на земле, зажмурив глаза и закрыв голову руками.
Молния, зажигающая леса и степи, убивающая животных на пастбищах и людей в их хижинах, часто поражает случайную жертву. Но она способна превратить в ничто тех, кто совершил проступок, у кого совесть неспокойна!
Нум наслушался с детства подобных рассказов, а совесть его в то утро была далеко не спокойна. Великий Дух, который, без сомнения, видит все, знал, конечно, что младший сын вождя Мадаев преступил священные законы племени. Он знал, что Нум подсматривал прошлой ночью за магическими заклинаниями Абахо, несмотря на строжайший запрет.
Нум бросил последний взгляд на черные тучи, громоздившиеся у края неба, и решился:
«Гроза еще далеко. Я успею дойти до болота. Я должен успеть!»
Он миновал последнюю хижину и зашагал по знакомой тропинке, которая вела к Большому болоту. Нум шел с трудом, сильно хромая, но не чувствуя больше острой боли в распухшей лодыжке. Впрочем, он мало обращал внимания на больную ногу. Все его мысли были сосредоточены на палке, украшенной силуэтом бизона, которая валялась теперь где-то на тропинке возле гнилого корня, напоминающего водяную змею. В глубине души Нум продолжал надеяться, что Абахо не заметил ее в темноте.
Над болотом стояла чуткая, тревожная тишина. Животные, как и люди, чувствовали приближение грозы и, охваченные смутным страхом, спешили укрыться в безопасных убежищах. Сухие стебли камыша временами тихо потрескивали под палящими лучами полуденного солнца. В воздухе не ощущалось ни малейшего ветерка. С поверхности болота поднимались ввысь горячие и зловонные испарения.
Нум подумал, что воины, участвовавшие в Большой Охоте, наверное, устроили засаду на вершинах тех самых скал, где прошлой ночью Мудрый Старец Абахо заставлял звучать глубокий голос бизонов. Там, спрятавшись в укрытиях из ветвей, они терпеливо ожидают появления косматых великанов, покинувших наконец свои летние пастбища.
Как только стадо бегущих бизонов поравняется с утесами, где притаились охотники, Мадаи начнут осыпать животных стрелами, копьями, камнями. А затем, испустив боевой клич, ринутся в долину, чтобы прикончить добычу каменными топорами и тяжелыми дубовыми палицами, закаленными в огне костров.
Опасная охота, где все, даже самые сильные, ловкие и бесстрашные, рискуют получить смертельную рану или погибнуть под копытами разъяренных бизонов, пронзенные насквозь их острыми рогами…
И эти мужественные воины не подозревают, что один из Мадаев осмелился преступить законы племени и проникнуть в Тайны, тщательно оберегаемые мудрецами от непосвященных!
При мысли об этом сердце Нума томительно сжалось. А что, если Большая Охота окажется неудачной по его вине? Что, если Великий Дух, разгневанный неслыханной дерзостью Нума, решил покарать все племя за преступление, которое он этой ночью совершил? Если Большая Охота не будет успешной, Мадаи потеряют последнюю возможность сделать запас мяса на зиму — и тогда всему племени грозит голод, жестокий зимний голод, когда люди царапают ногтями мерзлую землю, выкапывая горькие корни трав, которые могут хоть на время заглушить нестерпимую боль в пустом желудке.
Нум содрогнулся. Подобные последствия его проступка до сих пор не приходили ему в голову. Он впервые понял, какие тесные узы связывают его со всеми членами родного племени, понял, что подверг своих сородичей смертельной опасности.
Нум не заметил, как дошел до гнилого пня, — так велико было его смятение. Как и ночью, он споткнулся о корень, вскрикнул и долго не мог прийти в себя.
Палка была на месте; она лежала у самого края тропинки. Светлая кора каштана почернела и покоробилась под жгучими лучами солнца; нацарапанный на ней силуэт бизона лишь с трудом можно было различить. Нум усмотрел в этом дурное предзнаменование, и сердце его упало.
Он медленно перешагнул через препятствие, поднял палку и посмотрел на нее безучастным взглядом. Все Мадаи, отправляясь на Большую Охоту, прошли сегодня утром по этой тропинке, но ни один из них не захотел нагнуться и поднять палку Нума. Даже сам Абахо, от пронзительного взора которого ничто не ускользало, не обратил на нее внимания: значит, Мудрый Старец ничего не подозревает, ни о чем не догадывается.
Это открытие не доставило Нуму никакого удовольствия. Тайная или явная, его вина не становилась от этого ни больше ни меньше, и он со страхом думал об ее ужасных последствиях для племени.
Широко размахнувшись, Нум отшвырнул палку далеко в сторону.
— Зачем бросать палку? — спросил позади его насмешливый голос. — Она еще может пригодиться тебе.
Нум в ужасе обернулся. Высокая стена камышей раздвинулась, и он очутился лицом к лицу с Мудрым Старцем Абахо.
Главный Колдун племени Мадаев был одет в простую одежду из волчьей шкуры, изрядно потертую и поношенную. На нем не было никакой ритуальной раскраски, никаких обрядовых украшений: ни браслетов из просверленных разноцветных камней и раковин, ни ожерелья из звериных зубов. Оружия при нем тоже не было; значит, он не пошел с охотниками.
«Он ждал меня, — подумал Нум. — Он знает все. Я погиб!»
Другой на месте Нума, возможно, упал бы на колени перед Абахо и, протянув к нему руки, умолял о прощении. Но перед лицом неминуемой кары Нум неожиданно обрел мужество. Он выпрямился, вскинул голову и взглянул прямо в глаза Мудрому Старцу.
Абахо смотрел на Нума со странным выражением. Лицо его было, как всегда, суровым и строгим, но в глубине проницательных серых глаз мелькали насмешливые искорки. Помолчав немного, Главный Колдун сказал:
— Подними свою палку, Нум! Не так-то легко найти другой такой же прямой и ровный побег каштана. А палка еще понадобится тебе на обратном пути к Красной реке!
Нум послушно нагнулся и подобрал палку. Сухая кора жгла ему пальцы. Нуму нестерпимо хотелось забросить палку как можно дальше и увидеть, как поглотит ее черная болотная вода.
