Мичурин так формулирует свою теорию наследственности: "Только совместным действием наследственной передачи свойств предков и влиянием факторов внешней среды создались и создаются в дальнейшем все формы живых организмов. Против этой бесспорной истины нельзя возражать". Мичурин указывает, что наследственная основа не определяет однозначно свойств организма, а создает лишь возможности развития, управлять которыми может человек, регулируя условия внешней среды, применяя различные методы направленного воспитания. При этом, что особенно важно, Мичурин указывал, что человеческое воздействие приводит к созданию наследственно новых форм. "Вообще нужно знать, – писал Мичурин, – что наследственно передаются потомству не одни свойства и качества, присущие растениям-производителям, но передаются также во многих случаях и притом в довольно резких формах и те насильственно произведенные человеком изменения в строении организма растений, которые так часто применяются нами в садовом деле".
Мичурин показал, что явления прерывности в передаче свойств – лишь одна сторона наследственности, проявляющаяся в ряде простейших случаев, и что существенную роль в развитии организмов играют непрерывные градации в изменении свойств.
В настоящее время точка зрения Мичурина разделяется во многом не только академиком Лысенко. Лысенко не является единственным ученым в нашей стране, который отстаивает возможность преобразования животных и растений. Вот вам взгляды академика Шмальгаузена, который пишет: "Любой организм, любая его часть и любой признак представляют результат развития, в котором одинаково принимают участие и наследственный материал и внешняя среда и в котором поэтому нельзя отделить наследственное от ненаследственного". И в другом месте; "Организм и среда совместно определяют эволюционный процесс. В общем, первый толчок для преобразования организма дает обычно изменение среды, однако специфика этого изменения зависит в значительной мере от организма".
Говоря о возникновении внезапных наследственных мутаций, академик Шмальгаузен указывает: "Вопрос об источниках мутаций еще не разрешен, но не может быть сомнений в том, что и в этом случае изменение вызвано не учтенным нами действием факторов внешней среды".
Правда, академик Шмальгаузен не всегда последователен в своих взглядах. Он явно соскальзывает на шаткие позиции неодарвинизма, когда утверждает, что "при постоянной среде происходит накопление мутаций".
Но Шмальгаузен не является типичным представителем генетической науки. Обратимся к так называемым цитогенетикам, над которыми особенно сильно довлеет наследие некоторых метафизических представлений. Создатели этой ветви генетической науки стояли на той точке зрения, что внешняя среда никаким образом не влияет на развитие организма, что в наследственных зачатках, в половых клетках организма существуют некоторые носители наследственности (гены), которые никак с внешней средой не связаны, причем эти гены целиком определяют развитие организма. Мнение, будто гены мутируют, изменяются без влияния внешней среды, вело к отрицанию эволюции, к отрицанию развития. Но, товарищи, дело в том, что таких генетиков у нас в Советском Союзе становится все меньше. И Трофим Денисович в значительной мере борется с тенями прошлого. Таких генетиков, которые полностью отрицают наличие воздействия на организм факторов внешней среды, уже нет, хотя имеются кое-какие отрыжки старых вейсмановских воззрений.
Другое дело, что цитогенетики, исследуя механизм передачи наследственных признаков через половые клетки, ограничивают способы влияния на организм лишь прямым воздействием на зародышевые клетки некоторых факторов внешней среды (химическое и температурное воздействие, облучение).
В заключительной части моего доклада вы увидите, что современным цитогенетикам удалось своими методами добиться известных практических результатов.
Таким образом, товарищи, я хотел вам показать, что попытка противопоставить две генетики и утверждать, будто одна лысенковская генетика признает действие факторов внешней среды, а другая не признает этих факторов – неосновательна. Среди представителей нелысенковской генетики имеется много ученых, которые признают влияние внешней среды. И сейчас автогецетиков, т.е. людей, которые считают, что развитие организмов происходит только благодаря внутренним перекомбинациям генов и случайным мутациям, – в нашей стране, думаю, найдется очень мало.
Я считаю, что в этом деле имеется большая заслуга Трофима Денисовича Лысенко, который неустанно подчеркивал влияние внешней среды на организм, обращал внимание на воздействие внешних факторов.
Но ограниченность объекта и ограниченность подхода сказывается на взглядах цитогенетиков-дрозофилистов. Дрозофила – важнейший объект генетических изысканий, – это маленькая плодовая мушка, которая быстро размножается, дает потомство каждые восемь дней, просто питается, очень неприхотлива. Если разрабатывать проблемы наследственности на крупном рогатом скоте, то пришлось бы ждать сотни лет, для того, чтобы выяснить закономерности, а эта мушка на протяжении года дает десятки поколений. Вызывает сомнение попытка генетиков перенести все закономерности наследственности одной мушки на все другие организмы; это тоже, товарищи, попытка перенести закономерность одного ограниченного объекта на весь биологический мир, хотя, конечно, и дрозофила, как часть органического мира, отражает некоторые общие закономерности.
Взгляды академика Лысенко в значительной мере примыкают к взглядам Мичурина. Он признает структурную, материальную основу наследственности, заявляя, что "развитие современных нам растительных организмов всегда начинается с некоторого структурного основания – наследственной основы (генотипа), несущего в себе "отпечаток" всей предыдущей филогенетической истории".
Таким образом, товарищи, здесь признается структурное основание, структурная основа наследственности, хотя в чем она заключается – Трофим Денисович не говорит.
С одной стороны, он утверждает, что существует структурная основа наследственности, а с другой стороны, он пишет, что наследственность есть лишь концентрат условий внешней среды, ассимилированных растительными организмами в ряде предшествующих поколений.
Где же здесь специфика организма с его внутренними законами развития, с его своеобразными физическими, физико-химическими, химическими, биологическими особенностями, где здесь специфика внутренних возможностей организма, его лабильность, реакционоспособность и вместе с тем его консерватизм, устойчивость? Специфика организма исчезает, остается одна внешняя среда. Кое-где у Лысенко исчезает наследственность вообще, и он говорит в одной из своих работ, что в природе лишь путем изменчивости и естественного отбора "могли создаваться и создаются прекраснейшие формы животных и растений". Наследственность исчезла. Из трех дарвиновских китов осталось два: изменчивость и естественный отбор. Эта мысль особенно ясно развита Презентом, который пишет: "Наследственность – это не передача неизменного, не тормоз изменчивости, а инерция изменчивости, благодаря наследственности продолжающейся и при повторении соответствующих условий усиливающейся в избранном подбором направлении.
Так же, как закон инерции не тормозит движение, а служит лишь выражением его векториальности, так и наследственность не тормозит изменчивость, а придает ей исторически преемственную определенность".
