Кент, Англия

Апрель 1798 года

Когда до дня рождения Шарлотты — ей должно было исполниться семнадцать — оставалась неделя, ее жизнь, словно блестящий игрушечный шарик, распалась на две половинки: до и после. Во время «до» Шарлотта гостила у Джулии Брентортон, своей самой близкой школьной подруги…

Они с Джулией вместе мучились в пансионе: невыносимо скучные уроки латинского; уроки музыки; уроки танцев; обучение рисованию; занятия по этикету, которые проводила сама директриса — леди Сипперстайн. По-настоящему неприятным был только этикет.

«Джулия! — шипела леди Сипперстайн, неожиданно возникая за ее спиной. — Скрестите ноги в щиколотках, когда садитесь на низкий диван». Леди Сипперстайн с выступающей вперед подобно корабельному носу грудью выглядела устрашающе.

«Поднимитесь по лестнице еще раз, Шарлотта, и на этот раз не покачивайте бедрами! Вы крутите ими неподобающим образом».

Эта дама точно знала, чем отличается поклон герцогине от поклона королю, и муштровала своих учениц так, будто им предстояло кланяться этим персонам каждый день.

Она знала множество непреложных истин: «Увольняя слугу, следует обращаться с ним как с ребенком — уверенно, решительно и равнодушно… Выбор подходящего подарка для больных зависит от того, где они живут: если в вашем имении, то прикажите повару приготовить мясное желе и отнесите его сами, вместе с фруктами; если же они живут в деревне — пошлите слуг, пусть отнесут больным тушку курицы. И безусловно, прежде чем войти в дом, убедитесь, что болезнь не заразна. Хоть и важно показать сочувствие, не следует делать глупости».

Часы обучения этикету были наполнены обескураживающими вопросами:

— Джулия! Если во время завтрака войдет лакей с явно распухшей челюстью, как вам следует поступить?

— Отослать его? — нерешительно предполагала Джулия.

— Нет! Сначала следует выяснить, является ли опухоль следствием зубной боли или же непристойной драки накануне. Если он участвовал в драке, увольте его. Если же нет, Джулия?..

— А, послать его к доктору? — с запинкой отвечала Джулия.

— Неверно. Следует сказать дворецкому, чтобы тот дал ему такую работу, где он бы никому не попадался на глаза.. Нет смысла баловать прислугу!

Для Шарлотты главным событием дня был урок рисования. В белой квадратной комнате, где не было ничего, кроме двенадцати мольбертов, она чувствовала себя совершенно счастливой. Они снова и снова рисовали одни и те же предметы в разных композициях: два апельсина, один лимон; два персика, одна груша. Шарлотта ничего не имела против.

Но не Джулия. «Сегодня тыква!» — подавляя смех, подражала она взволнованному голосу мисс Фролип, каким та объявляла предмет очередного натюрморта.

Для Джулии главным был танцевальный класс, но не из-за танцев, а из-за мистера Ласки. Это был семейный, крепкого сложения, доброжелательный, довольно немолодой мужчина, не представлявший опасности для девочек, в чем сходились мнения всех учителей. Но Джулия находила его бакенбарды очень эффектными, и легкому прикосновению его руки, когда мистер Ласки показывал ей фигуры кадрили, она придавала особое значение.

— Я обожаю его, — шептала она как-то ночью Шарлотте.

Шарлотта сморщила нос:

— Не знаю, Джулия, он довольно… ну, он не…

Это было трудно выразить словами. Он выглядел простовато, но как о том сказать, не оскорбляя Джулию? Шарлотта размышляла о страстных признаниях Джулии в любви к учителю с некоторым беспокойством. Она ведь ничего не сделает? Конечно, сам мистер Ласки не станет… Но Джулия так красива! Она похожа на персик — золотистая, нежная, благоухающая. А что, если мистер Ласки?..

Одна из гувернанток Шарлотты, говоря о мужчинах, настойчиво внушала ей: «Они хотят только одного, леди Шарлотта! Одного. Не забывайте об этом и не дайте себя погубить!» Шарлотта кивала, недоумевая, что же это за «одно».

Поэтому она прошептала в ответ:

— Не думаю, что он такой уж красивый, Джулия. Ты заметила красные прожилки у него на щеках?

— Нет! — возразила Джулия. — Нет у него никаких красных прожилок!

— Нет, есть, — сказала Шарлотта.

— Как ты все замечаешь? — рассердилась Джулия.

Наконец обучение подошло к концу, и девушек одну за другой стали забирать титулованные родственники или просто слуги, чтобы снять мерки, нарядить и, как говорила Джулия, «разукрасить» к дебюту — их первому выезду в свет. Пришло время перемен, которые вели к брачным контрактам и приданым, балам и свадьбам.

На Шарлотту, дочь герцога, смотрели с завистью. Ее-то дебют будет великолепным. Ее старшая сестра Виолетта впервые предстала перед светом в бальном зале, сплошь украшенном белыми лилиями.

Шарлотта была единственной, кого все это мало интересовало. Если говорить правду, ей хотелось остаться в белой квадратной комнате и рисовать — яблоки или (если рынок на этой неделе особенно богат) хурму. Она рисовала хорошо и знала это, и мисс Фролип это знала, но на этом все и кончалось.

Впереди ее ждет дебют, так что для хурмы времени останется мало. Поэтому, когда мать приехала за ней в школу для девочек леди Чаттертон, Шарлотта почувствовала облегчение, но не радость.

Ее мать прибыла в полном вооружении: в герцогской карете с четырьмя лакеяйи на запятках, и все в ливреях! Герцогиня была застенчивой, и мысль о встрече с грозной леди Сипперстайн приводила ее в ужас. Бедная мама, подумала Шарлотта. Она, должно быть, очень волнуется.

Наконец, леди Сипперстайн величественно отпустила Шарлотту с матерью, и те укрылись в своей карете. Герцогиня самым неподобающим образом расплылась в улыбке и, откинувшись на атласные подушки, сказала:

— Слава Богу, ты окончила школу, Шарлотта! Мне больше никогда не придется встречаться с леди Сипперстайн! Мы можем жить спокойно. Как получилась последняя картина, дорогая, — апельсины, не так ли?

Мать Шарлотты была предана своим детям и с любовью следила за всеми их достижениями, даже если, как в случае с Шарлоттой, они сводились к длинному ряду акварелей, изображающих фрукты.

— Хорошо, мама, — сказала Шарлотта. — Приедем домой, и я покажу тебе.

Шарлотта слегка нахмурилась. Мать восторгалась всеми ее работами.

— Прекрасно, — безмятежно сказала леди Аделаида. — Я завтра же отошлю ее к Саксони. Мы очень хорошо украсили этот зал, милочка. Еще две или три акварели, и стена будет заполнена.

Шарлотта поморщилась. Кажется, родители рассматривали ее картины как декоративный материал, новый тип обоев. Каждую новую картину отсылали к самому лучшему мастеру (господа Саксони, поставщики двора), чтобы ее вставили в позолоченную раму с подходящей виньеткой, выбранной лично мистером Саксони-старшим. Затем ее вешали в длинном-предлинном ряду фруктов (и нескольких попавших туда овощей), которые украшали восточное крыло особняка.

— Теперь, Шарлотта, — решительно заявила леди Аделаида, — мы должны немедленно заняться подготовкой к твоему дебюту. Кстати, я случайно узнала, что леди Ридлфорд, мать Изабеллы, уже назначила бал на девятнадцатое августа, воскресенье, а именно в этот день я собиралась устроить твой бал, дорогая. Так что мы должны выбрать время немедленно и объявить о нем. Я подумала об уикэнде неделей раньше. Как ты считаешь, милочка?

Шарлотта не ответила. Она думала о своей последней картине. Но Аделаида привыкла, что Шарлотта может внезапно уйти в себя, и просто продолжала излагать свои планы…

Когда Шарлотта вошла в зал, который ее брат Хорэс называл «фруктовым садом» (длинный ряд картин в восточном крыле), она заметила, что часы, проведенные за рисованием под руководством мисс Фролип, не пропали для нее даром: бесформенные апельсины превратились в круглые; яблоки утратили ядовито-красный цвет и стали похожи на настоящие.