– Деда, – смущенно сказала она, – у тебя они получались больше… А мы уже беспокоиться начали!
– Кто начал-то, кто начал! – возгласил разъяренный Цию, с остервенением орудуя кочергой. – Ты и начала, да еще Мака заразила! Это ты у нас такая трепетная. А нам просто захотелось смонтировать обед к твоему приходу, дед. Ты ведь больше нашего устал.
Коль ласково смотрел на них. Дети, подумал он, умные, добрые, замечательные, почти взрослые дети. И они, конечно, услышали эту мысль, потому что все, как по команде, улыбнулись, а Цию сказал басом:
– Нам уже по девятнадцать…
– Одно другому, слава богу, не мешает, – ответил Коль вслух и, старательно вспоминая, как шел по краю топи, приблизился к Симе.
– Картоху-то, красавица, не так чистют…
– Я и сама уж поняла, – ответила Сима с сожалением и трудно выпрямилась на затекших ногах. – Только не получается.
– Иди помоги кому.
– Я посмотрю лучше, поучусь. Когда зимой к тебе приеду, буду сама.
Ну-ка, корни, корни перед глазами! С утра еще белка была!
– Ты что ж, и впрямь в морозы сюды навострилась? – со спасительной иронией, сразу показавшейся даже ему самому чрезмерной и грубой, спросил Коль.
– Неужто ты меня на морозе оставишь? Чай, в дому согреешь? – старательно подделываясь под его говор, сказала она.
Белки, белки, белки! Кукушки!
– Чем смогу, согрею, – сказал он рассеянно. – Чаек с травками… медок… Только ножик, красавица, повесь, где взяла. Он на дичь покрупнее картохи.
Потом они обедали. Коль опять усиленно предлагал свой медок, и на этот раз он пользовался значительно большим спросом. Под конец обеда все слегка захмелели, поминутно раздавался смех, говорили одновременно. Сима предложила Колю написать его портрет – оказалось, она одаренный художник – в обнимку с горностаем или еще с кем-нибудь. Коль сказал, что приведет медведя, все захлопали и задрыгали ногами. Потом Даума принялась изображать доисторическую сварливую жену, ворча: «Тебе уже хватит… Всю валюту пропил…» Стоило Цию начать что-нибудь рассказывать, она, смеясь, прикрывала ему рот ладошкой: «Чепуху ты порешь, мой единственный, это было не так, а этак…» Коль хохотал здоровым смехом. Он забыл, что ему сто лет.
Огонь в печи умирал, становилось темно. Цию и Даума уже примеривались целоваться. По печальному носу Макбета, нависшему над столом, ходили смутные отсветы багрово дышащих углей. «Ой, а давайте танцевать!» – вдруг вскочила Даума, и Макбет сейчас же встал и как-то деревянно подошел к Симе, и она послушно поднялась ему навстречу, но даже во мраке было заметно, что он обнял ее робко, а она его – спокойно. Вдруг опять почувствовав себя животно голым – будто он благородно пришел с демонстрацией на Красную площадь крикнуть: «Свобода и безопасность!», и прямо на брусчатке его пробрал необоримый понос – Коль сбежал на крыльцо. Это было сродни бегству от хищного гейзера: «Никакая высота не спасет!» – так и теперь все клеточки тела вопили: никакой угол не спасет! «Дед, а ты?..» – крикнула Даума, но дверь уже захлопнулась.
Сквозь сети ветвей сочился свет с негаснущего темно-жемчужного неба. Воздух был прохладным и свежим, и Коль жадно хлебал ночной таежный дух. Из скита неслись слегка усталые вскрики и топот. Плясали, видимо. Стало завидно и одиноко. Коль сунул голову в душную тьму и громко сказал: «Эй, шпана! Кончай бузить, отбой!» – «Да, уже…» – хлюпающим от смеха голосом отозвался кто-то – Коль даже не понял, кто. Из темноты на него задышали – Коль отшатнулся; отдуваясь, вышел Цию.
– Ф-фу, как хорошо… Дед, что ты с нами сделал?
– Не я это. Медок.
– Чудесный продукт!
– Больше не дам.
– Не бойся, не сопьемся. – Цию, смеясь, тронул Коля за плечо.
– Все равно. Подлое это веселье, не настоящее.
– Что же в нем подлого?
Становлюсь ортодоксальнее ортодоксов, подумал Коль.
– Какие же мы ортодоксы? – ответил Цию. – Просто хорошие робяты.
– Черт бы побрал эту вашу пси!..
– Дед, что ты! Это же такая прекрасная штука!
– Я знаю, мил друг, кака така она прекрасная.
Цию внимательно посмотрел на него. Помялся.
– Дед, мы… чувствуем себя виноватыми. Что слышим. Ты не сердись на нас, пожалуйста. Хорошо?
– С чего ты взял, что на вас? – улыбнулся Коль. – На себя.
– И на себя не надо. Когда ты вернулся сегодня из лесу, мы почувствовали…
– Черт бы вас побрал.
Цию кивнул и, вновь приоткрыв дверь, крикнул внутрь:
– Эй! Хватит париться, смертные! Дед зовет на прогулку!
И Сима вышла, будто стояла у порога и ждала, когда позовут.
Белки, белки! Медведи, куницы, лисицы… кобылицы… Девицы. Черт!
– Не на прогулку, а дрыхнуть пора! – угрюмо поправил Коль.
– Мы чуток проветримся и рухнем, – пообещала Сима. – А кстати, дед, ты ведь озеро обещал показать. Может, прямо сейчас? Светло ведь. Я такой ночи никогда в жизни не видела.
– Черта лысого, красавица, – проворчал Коль. – У тебя кровушка молодая по жилкам бегает, а мне, старику, на покой пора, погреть кости.
– Да, прости, – покаянно сказала она. – Я забыла. Очень тянет погулять, поговорить…
Вот змея… Змеи! Змеи!
– Здесь много змей? – спросила Сима.
Коль только сплюнул в сердцах и пошел к сараю. Отойдя шагов на десять, за пределы слышимости, обернулся. На крыльце стояли и дышали все четверо.
Сима была стройной, как кабарга.
– А ежели неймется, Серафима-красавица, то речка вона, рядышком! Охладись!
При воспоминании о вынужденном купании в реке всех передернуло.
– Н-нет уж, – пробормотала Даума.
– Мы вокруг дома слегка погуляем, – ласково глядя на нее сверху, предложил Цию. Но даже тут она должна была сделать вид, что могла бы и не согласиться.
– Пожалуй, – покрутила приплюснутым носом. Парень улыбнулся еще шире, и они, как король с королевой, сошли по голосистым ступеням, повернули и скрылись за углом скита. И сейчас же Сима, будто испугавшись того, что осталась вдвоем стоять рядом с Макбетом, звонко крикнула:
– А я так пойду окунусь!
И кабаржиными легкими скачками унеслась в темную массу деревьев, замершую во влажной тишине. Помелькало, удаляясь, светлое пятно майки, потом деревья захлопнулись.
– С ума сошла, – сказал Макбет дрожащим голосом. – Заблудится…
– Утром найдем, – ответил Коль из своего далека. – Зверь нынче сытый, добрый… не загрызет.
Мак стоял на крыльце, будто знал, что Коль хочет расстояния. Постоял, затем, переломившись в поясе и коленях, опустился на ступеньку крыльца. Печально проговорил:
– Тишина какая… Будто в мире и нет никого.
– На десять тыщ квадратов нас пятеро, – подтвердил Коль. – А так и впрямь один я тут. Да зверушки.
– Ты действительно Симе позировать будешь… с медведем?
– Нет, конечно.
Помолчали. Небо истекало призрачным светом.
– Чего ты киснешь? – спросил Коль.
– Видно? – Макбет воровато взглянул на Коля и сказал: – Люблю ее очень.
– А она знает? – глупо спросил Коль. Макбет только усмехнулся.
– Конечно.
– И – нет?
– Не-а.
– Зачем же поехали вместе? У тех – пара, а вы… мучительство одно.
Макбет помедлил.
– Разрешила… А мне так все равно лучше. Лучше рядом мучиться, чем вдали.
– Экий ты, братец, не мужественный. А еще южанин. Это Симке такие фортеля позволительны, у ней кровь холодная, северная…
Макбет опять помолчал. Даже не обиделся, чудак.
– Кровь у нее, как я понимаю, бурлит и пенится… Ладно, – он вдруг встал. – Пойду-ка залягу. Спокойной ночи, дед, – и, пригнув голову, чтобы не задеть притолоку, ушел в темноту скита. Слышно было, как он ворочается, умащиваясь на скрипучем полу. Потом затих, все совсем замерло.
Так. Их могли прислать. Для какого-то очередного надо мной эксперимента. В целях адаптации. Дальнейшей. Успешной. Дали годик погнить в лесу, чтобы спесь поотшибать, и – подбросили тщательно подобранную и вызубрившую роли опергруппу. Вот, мол, наша здоровая молодежь, наша смена, подрастающее поколение. Симпатичные, правда? Попробуй-ка не согласиться, старый козел! Но проблемы есть, без проблем не бывает, не ты один, хрен космический, с проблемами. Все с проблемами, и никто от них не умирает. Счастливая пара – да, это нормально. Но девушка явно не во вкусе козла – чтобы не запутать его рефлекторных движений. А вот несчастная пара. И девушка, гляньте-ка, полный персик! Сейчас как выйдет из-за дерев мокрой русалкой – брюки ведь лопнут. Если, конечно, мхом все не заросло… Ничего, подлечат, главное, чтобы наживку заглотил. И – у-тю-тю, к нам, в наш светлый мир! Ходи среди нас единственным уродом, мы посочувствуем!
