В каменоломнях на Оке добывали известняк. Там же его обжигали. И везли к вотчине уже готовую отожженную известь. Тут ее смешивали с водой, землей и с помощью простеньких железных пресс-форм, «клепали» стандартные кирпичи. Быстро. Легко. Много. ОЧЕНЬ много.

К весне 1556 года возле крепости имелось уже двадцать пресс-форм с бригадами по два человека на каждой. Что позволяло каждый час выпускать по тысяче двести кирпичей. День на день не приходился, конечно. Однако в среднем в сутки удавалось получать около десяти-одиннадцати тысяч[1] этих «куличиков». Что по тем временам было необычайно классно. Особенно в перерасчете на одного работника. Понятно, что кроме формовщиков имелись и небольшая бригада, занимавшаяся перевозкой сырья и готовой продукции. И люди, нанятые для пережога извести. Но совокупно на этом направлении трудилось не больше ста человек. И расход топлива был смехотворен по сравнению с керамическими кирпичами.

И это производство легко сворачивалось и уезжало вместе с Андреем. Ведь оборудование было передвижным и не габаритным. Главное — увести людей, получившим за это время уже весьма приличный навык.

А вот с лесопилкой так поступить было нельзя. Увы. Просто потому, что она представляла собой относительно стационарное сооружение. Обычный просторный навес с плетеными стенами, обмазанными глиной. Внутри рама с пакетом пил, что ездила вверх-вниз по направляющим. Привод от двух лошадей, что медленно шли по кругу, вращая своего рода румпель. Само собой, все точки трения прикрыты медью и обильно смазаны дегтем. Так, чтобы терлись только металлические части промеж себя. Где массивными медными деталями, где простыми пластинками. Не суть. Главное, что не дерево об дерево.

Так или иначе, но этой лесопилке работала. И очень неплохо работала, если сравнивать ее с производительностью получения брусков и досок привычными способами. Через раскалывание бревна, его обтесывание и последующую доводку разного рода приспособлениями вроде рубанка или струга. На лесопилке же каждая доска получалась раз в двадцать дешевле и несравненно быстрее. И отходов меньше. И геометрия соблюдалась не в пример лучше. На продажу продукция этой мастерской не шла, но очень сильно облегчала и ускоряла работу в других направлениях. Да и с крепостью без нее все было бы не так замечательно.

Если уезжать, то тут разве что демонтировать все металлическое и забирать с собой. Но это такое себе занятие. Проще сжечь и с нуля построить на новом месте. Тем более, что там может быть и подходящая мелкая речушка, которая совсем изменила бы весь технологический процесс и в известной степени конструкцию.

В более выгодном положении находилась ковровая мануфактура.

Небольшое двухэтажное здание, в котором она находилась, была разделена на две линии вдоль длины. И там совокупно сорок станков. Самых что ни на есть примитивных деревянных станков. Их увозить не имело ни малейшего смысла. Поджечь и уйти. Главное — люди. Ибо мастерицы, которых вырастил в своей вотчине Андрей, стоили денег. Больших денег. В силу уникальности навыков. А станки можно было легко и на месте сделать новые. Благо, что ничего сложного в них не имелось.

Пряжа для них добывалась методом распределенной мануфактуры. То есть, маленькими порциями шерсть раздавалась всем охочим, через Тулу. И эти охочие обязались взамен поставить определенный объем пряжи надлежащего качества. За денежку. Небольшую, но денежку. И эта денежка для простых селян была огромной помощью и подмогой. Да и не только селян. Жены и дочери обитателей посада тоже охотно подключались к этому делу.

Понятное дело, что пряжи получалось заметно больше, чем требовалось для ковров. Даже в рамках довольно ограниченной закупки шерсти прошлого года. По весне же 1556 года купец Агафон сумел закупить степной шерсти ОЧЕНЬ много. И загрузить ее переработкой всех желающих. Там ведь нужно было не только прядением заниматься, но и другими стадиями переработки. Но это требовалось не для ковров. Нет.

На выделенной ему земле в Туле Андрей с началом тепла начал строительство большой ткацкой мануфактуры. Понятно, тонкого и дорогого материала ему на ней не выпустить из-за нехватки мастеров и подходящего сырья. Однако он и не собирался, планируя сосредоточиться на прочных тканях саржевого плетения. Не только шерстяных, но и льняных, конопляных и даже из крапивного волокна. Для чего загрузил и озадачил Агафона.

Его задумка была проста как мычание. Опираясь на текущий уровень техники правильно организовать ткацкое производство подходящего типа. За счет чего выдавать объем и стабильное качество. Но главное — низкую себестоимость. Через что плотно насесть на голодающий рынок. А спрос на простые, крепкие ткани был жуткий. Что на самой Руси, что в ближайшей степи.

Но это, конечно, уже тема далеко не вотчинного хозяйства…

В вотчине Марфа дополнительно организовала только вязальный цех… мастерскую, где сидело четыре девочки и вязали. Шапки и носки с шарфами. Но тут что эвакуировать? Просто поднял девочек и повел с собой.

Столярно-плотничными делами руководил Игнат. И это направление удерживало больше всего рабочих рук. Исключая, конечно, строительство, на котором трудилось много временно привлеченных артелей. Кроме собственно столярки общего профиля у Игната имелось пять специализированных мастерских. В первой делали стрелы. Не только древки, но и вообще — собирали их. Во второй клеили щиты двух типов — капли и круглые. В третьей, делали древки для копий, как обычных-легких, так и длинных — для сшибки. В четвертой, делали колеса. Обычные стандартные колеса одного размера и профиля. В пятой, потихоньку лепили повозки. Двуколки для обоза полка. Их ведь теперь требовалось немало.

Совокупно — семьдесят шесть человек.

И с эвакуацией все было тут очень непросто. Ведь кроме людей хватало большого количества специализированного инструмента и оснасток. И все это увезти с собой попросту не представлялось возможным.

В кузнечном направлении Илья задействовал людей поменьше. Однако это не означало, что оно было хуже поставлено. Нет. Кроме кузницы общего профиля, в которой сидело три человека и обслуживало текущие интересы, у Ильи хватало и специализированных мастерских. Крошечных.

В самой главной он сам с парой помощников с помощью персидской тигельной печи занимался плавками. От временных печек они уже отошли. И поставили нормальную стационарную тигельную печку. Две штуки, пусть и небольшие. Которые выложили изнутри самодельным шамотом, благо, что технология его получения не отличалась ничем сложным. Обжег. Раскрошил. Крошку смешал с глиной. Снова обжег. Снова раскрошил. И так несколько раз. До тех пор, пока в получаемой продукции содержание влаги не уменьшиться до разумного предела, и она от жара раскалываться перестанет. Тем более, что доступ к подходящим глинам имелся и достаточно свободный. С тиглями поступили также, перейдя к многоразовым. Что совокупно в несколько раз повысило продуктивность.

Другие занимались выделкой наконечников для стрел, пластин для ламеллярных доспехов, шлемов и кольчужных фрагментов для бармиц. Совокупно — тридцать два человека.

Пластины ламеллярные делались стандартными по оснастке. Там справлялось три человека. Шлемы — это сложно и муторно. Там трудилось четыре кузнеца с таким же количеством подмастерьев, получая в среднем по шлему раз в пару дней. Их делали тоже стандартные по трем основным размерам. Точнее же по голове они подгонялись системой подвески. На кольчуге сидело четверо. На наконечниках трое. Остальные — разного рода помощники. Сам Илья больше находился в обычной кузнице и работал над сложными и интересными для него проектами. Например, ножи для косилок выковывал. За остальным он только присматривал в основном. Однако это не мешало, складывать ежемесячно на склад около пятидесяти шлемов, пластин на что-то порядка шестьдесят комплектов доспехов и где-то две тысячи стрел. Причем все — стандартное, что гарантировалось приемкой, на которой сидела его супруга с десятком иных баб. Они все осматривали. Измеряли. И оценивали, сурово отбраковывая всякий неликвид.